А я сейчас сон видел, будто моя Реганда первой придет. Только
глупо все это. Ну, отстроятся они. А все равно их снова пожгут. Сейчас такая жизнь, что коням и мужикам спуска ни от кого не будет…
…А в это время побежали по городу мальчишки, размахивая над головой экстренным выпуском газет. Вопили во все горло:
– Япония начинает переговоры с красными в Дайрене! Мы преданы! Все – к оружию! Америка молчит!
РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА
Премьер беседовал с американским дипломатом Гроверсом уже второй час. Разговор их, при всей его внешней доброжелательности, очень напряжен и
ответствен. Шифровка, полученная от американского журналиста Губермана, аккредитованного при правительстве Читы, о возможности русско японских
переговоров, совершенно недвусмысленно говорила о том, что сейчас настал именно тот момент, когда можно «разлучить влюбленных», имея в виду
Спиридона Меркулова и великого микадо. Именно сейчас представилась возможность вбить клин в японо белодальневосточный альянс. Это возможность
редкостная и очень перспективная.
Именно то поэтому Гроверс и должен был убедить Меркулова в целесообразности американской ориентации.
Гроверс брал Меркулова логикой и сухостью, отлично зная, что японский генерал Тачибана в разговорах с премьером всегда был мягок и торжествен.
– По видимому, господин премьер, вопрос вашего престижа на фронте борьбы с иностранной опасностью – я имею в виду конечно же красную опасность в
первую голову – может решить не что иное, как уровень вооруженности ваших армий.
Спиридон Дионисьевич вел себя по купечески хитро: жевал седой ус, повторял свою присказку – «в этом деле надо тщательно разобраться», улыбка не
сходила с лица; старая заповедь: если плохи дела – улыбайся и кажись на вершине счастья. Вот только руки его производили движений несколько
больше, чем обычно, – это только и выдавало волнение.
– Как вам кажется, господин премьер, я прав или нет?
– Теоретически – да, миленький мой. Только вопрос практики меня смущает. Вы далеко, а кой кто близко. И потом, если на полную честность,
говорливы больно у вас политики. Маяк – он чем ценен? Он ценен тем, что постоянно, в одном направлении подмигивает, а вы Колчаку мигали, мигали,
а потом спать ушли. А наши верные японские союзники – те подобным образом не поступили.
– Мы в данном случае разбираем вопрос перспективы сопротивления полчищам, угрожающим вам с запада, из Хабаровска.
– Миленький, миленький мой Гроверс, молодой вы, хитрите слишком хитро. Вас больше всего сейчас волнует, как бы желтых – плечиком, плечиком да
обратно на острова с Дальнего Востока! Разве не так? Оттого и проигрываем во всем, что норовите мелкие интриги решить, а крупной интрижки,
московской, – ее вроде бы и нет для вас. Про вооружение наше для чего говорите? Из нелюбви к Ленину? Не только. Из нелюбви к микадо. Чтоб его
позлить, а нас с ним рассорить.
Гроверс откинулся в кресле, чувствуя в себе остро вспыхнувшую злобу. Молодые – честолюбивы, им кажется, что нет их хитрей и прозорливей,
старики, им кажется, медленно мыслят, а вон, пожалуйте, старик, старичок, а все понял, все на свои места расставил и смеется, усатый дьявол!
– Господин премьер, мы в Америке умеем ценить шутку. Вам следовало бы родиться американцем.
– Как бы мне им стать не пришлось, – ухмыльнулся Меркулов. – Уйду вот в отставку и к вам попрошусь. Ботинки чистить на улицах стану. – И без
паузы: – Сколько оружия то дадите?
– Три тысячи карабинов и патроны к ним, – быстро ответил Гроверс.
– Патронов у вас тут нет…
– Уже на подходе.
– Сколько?
– На каждый карабин по сотне.
– Думаете, этого нам хватит до Москвы? Что с пулеметами?
– Этот вопрос, а также проблема танков и артиллерии сейчас находится в стадии окончательного разрешения в Вашингтоне. По видимому, решение этого
вопроса находится в прямой связи с тем, какова будет ваша позиция.
– Не иначе как совместное заявление имеете в виду? Чтоб мои япошата заурчали, да? Не совсем это логично у вас выходит, вы передайте своим
начальникам: как только я сделаю заявление, которое Токио сможет расценить как смену моих симпатий, так сразу же я получу от них в пять раз
больше того, что можете дать вы. У них конгресса нет. У них все тихо решается, без шума. Если их премьер скажет «надо», то и будет так
незамедлительно. А вы ратификанты, вы богатые, вам и в демократию можно поиграть. Хорошо. Я обдумаю наш разговор. Заметьте, что мне надо
получить двадцать танков, двадцать аэропланов, сорок орудий и не меньше пятидесяти пулеметов – как первоначальный взнос. И еще: мне нужно знать,
чего хотите вы.
– Только справедливости и…
– Бросьте, – сказал Меркулов, поднимаясь. – Не надо. Это вы для дам приберегите. Если у вас нет точных директив, запросите Вашингтон. Скорее
всего, вас интересует наша береговая зона в районе Камчатки и Сахалина? Словом, запросите все: что, почем, где и зачем… И, пожалуйста, сделайте
мне дружескую услугу: тщательно разузнайте, какая из ваших фирм, желательно с восточного побережья, захотела бы заключить со мной контракт на
поставки чесучи и трепангов с крабами.
Меркулов проводил Гроверса до двери. Возвратился к столу. Улыбка сошла с его лица. Тяжело Спиридону Дионисьевичу. А что делать? Если японцы
действительно начинают тур вальса с красной Читой, – надо готовиться к активному противодействию. И потом – в политике, как в торговле: если
есть выбор, куда больше шансов купить хороший товар. Если выбора нет, всучат мешковину вместо полотна, и не пикнешь. Что ж, японцы своими
намеками на переговоры с красными, даже помогли косвенно. Позиция – и в дипломатии, и в семейной жизни – основа основ. Кто первый, какую позицию
занял он с самого начала, тот так и будет до конца хозяином. Умение обидеться – наука, а умение прощать – целая отрасль наук. Здесь нельзя
ошибиться и продешевить ни на йоту ни в чем: ни во взгляде, ни в жесте, ни в слове и – спаси бог – в преждевременной улыбке. Уголки губ книзу,
желваки чтоб ходили, и брови нахмурены. Вот так.
– Господин премьер, – заглянул в кабинет Фривейский, – к вам генерал Тачибана.
– Передайте господину генералу, миленький, что я занемог сердечным биением и прошу его свой визит перенести, предварительно согласовав его с
министром иностранных дел.
Фривейский изучающе посмотрел на Спиридона Дионисьевича и, чуть улыбнувшись, осторожно склонил голову:
– Господин премьер, я немедленно вызываю вашего домашнего врача и уже потом отвечаю генералу Тачибане.
– Это жалко будет выглядеть, – возразил Меркулов. – Будто мы вызюзюкиваем оттого, что их боимся. А мы не боимся. Молоденькая вдовушка кавалеров
себе выбирает, потому что не девица она и в любви уже преуспела. Откажите просто – в глаза.
…Тачибана ушел из приемной задом, все время кланяясь, а в глазах у него жалость к столь внезапной перемене в самочувствии великого человека.
На пороге генерал остановился и еще раз повторил:
– Я прошу вас передать Фривейски сан, господину премьер министру временного приамурского правительства мои выражения самой глубокой скорби и
высокого уважения.