«Я могу распоряжаться тем, что досталось мне по праву, – решил Курт. – Мне не по праву досталась в наследство фабрика, и не по справедливости я
получил счета в банках. Но я по праву получил жизнь, по праву любви моих родителей. И я могу распорядиться своей жизнью в этих условиях. Ну,
спорь, Курт, спорь, – попросил он, – ведь разум всегда ищет выход, но ты, Курт, сейчас не имеешь права на это, потому что пошел на борьбу, веруя
в ее высшую справедливость. Ты можешь, конечно, возразить, что честно лишь то, что заработано потом, кровью, руками, мозгом, талантом,
голосовыми связками, и я поэтому не имею права распоряжаться жизнью, которая всегда случайна и получена в дар. Ну спорь же, Курт! Ведь можно
сказать, что надо выдержать, ты пообещаешь выдержать все; в глубине души каждый надеется на чудо, на то, что Гитлер разобьется на самолете, что
на него упадет кирпич или паралич его хватит. Хотя таких паралич не хватает: за его здоровьем каждый день следят врачи, он принимает по утрам
ванну, днем греется под „горным солнцем“, а вечером пьет настой из целебных трав: жизнь фюрера так дорога германскому народу! Нельзя надеяться
на нечто, что может прийти извне. Надеяться надо лишь на себя. Ну возрази, Курт! Это ведь гитлеровское: „Во всем и всегда надейся на свою силу!“
Значит, мне нельзя надеяться на Гуго? Значит, нельзя надеяться на Ингрид и Эгона? Почему?! Потому, что они не имеют права рисковать организацией
ради одного меня. Они знают, что я буду молчать. Они поэтому спокойно продолжают наше общее дело. Ну, Курт, ведь ты подбросил себе кость – „наше
общее дело“! Ухватись за это! А вдруг наше дело победит в эти дни? А? Молчишь? Молодец, что молчишь, это было испытание: такие дела, как наши,
побеждают не сразу, а лишь со временем, как незримые ручьи весной – теплом и чистотой своей – исподволь разрушают серую корку снега. Господи,
открой, что угодно тебе: мучения, которые убивают во мне твоего сына, или смерть, которую я приму не из твоих рук? А как же ты сможешь умереть,
Курт? У тебя нет ремня, а если бы он был, то ты даже не смог бы накинуть петлю на шею. Железные пуговицы с брюк они спороли при обыске – разве
забыл? Ты не сможешь распорядиться собой, Курт, потому что здесь, в этой стране, научились лишать человека права на самого себя, и не только в
тюрьме, но и дома, а это страшней».
– Эй! – закричал Курт. – Пусть меня срочно отведут на допрос! Скажите, что я об этом прошу!
Когда его привели в комнату эсэсовца, Курт сказал:
– Я сойду с ума в моем мешке…
– Это может случиться, – согласился седой штандартенфюрер. – Но психический шок в мешках носит характер буйного помешательства, которое мы
довольно быстро излечиваем. Причем врачи утверждают, что во время маниакального бреда арестованные порой открывают ту правду, которую мы так
настойчиво ищем.
– Переведите меня в нормальную камеру, пожалуйста. В мешке я не могу думать над вашими предложениями.
– А вы здесь думайте. Сейчас принесут кофе и бутерброды – думайте себе на здоровье.
«Если я попрошу его снять наручники, – подумал Курт, – он может насторожиться».
– Да, но когда вы станете вызывать моих друзей на допросы и захотите свести меня с ними, они ужаснутся моему виду.
– С вами так поступили лишь потому, что я находился в отъезде, я же объяснял вам.
– Значит, вы отказываете мне?
– Я вынужден отказать. Просьба носит противозаконный характер. Если бы у вас было инфекционное заболевание, или чума, или воспаление легких, я
бы отправил вас в лазарет.
– С вами так поступили лишь потому, что я находился в отъезде, я же объяснял вам.
– Значит, вы отказываете мне?
– Я вынужден отказать. Просьба носит противозаконный характер. Если бы у вас было инфекционное заболевание, или чума, или воспаление легких, я
бы отправил вас в лазарет.
«Воспаление легких, – ликующе уцепился Курт, – спасибо тебе, эсэсовец, громадное тебе спасибо! Ах как это хорошо – воспаление легких! Это
быстро, это надежно, это – избавление!»
Когда его уводили в мешок, Курт странным движением, которое при этом не было подозрительным, успел высоко вздернуть брюки кистями рук,
схваченными за спиной наручниками. Он сделал это для того, чтобы они сразу же опустились. – Курт сильно оголодал за эти дни. Брюки должны
сползти еще ниже, и тогда рубашка, которая отделяет его спину от холодной плесени каменной стены карцера, выпростается.
* * *
«Из плана мероприятий по наблюдению за группой лиц, связанных с Куртом Штраммом, подозреваемым в контакте с „Быстрым“, курьером из Берна:
…Ингрид фон Боден Граузе, совершающая частые поездки по стране, должна попадать в сферу наблюдения местных отделов гестапо. В связи с тем что
она должна выехать в генерал губернаторство, следует сообщить ее приметы – если не успеем переслать фото – штандартенфюреру фон Ловски в Варшаву
и оберштурмбанфюреру Дицу в Краков. План мероприятий на местах должен быть согласован с нами. Наблюдения за ней в дороге ведем мы.»
Штурмбанфюрер СС Холтофф.
Утверждаю
бригадефюрер СС Мюллер».
ГАННА ПРОКОПЧУК (III)
На этот раз чиновник комендатуры был еще более внимателен к Ганне, предложил ей черную сигарету, спросил, нет ли каких нибудь трудностей с
французской полицией:
– Они совершенно сошли с ума, им кажется, что мы чудовища, которые жаждут крови невинных, они хватают несчастных эмигрантов, сажают их в Сюртэ,
а все шишки валятся на нас, проклятых «бошей»…
– Нет, нет, меня не тревожили, – ответила Ганна, не отрывая глаз от коричневой тоненькой папки. – Полиция, конечно, проверила мои документы, но
все на этом кончилось.
– Ну и прекрасно. Теперь по поводу той просьбы, которую вы передали господину Прокоповичу…
– Он отказал.
– Мы знаем. Ничего. Я думаю, мы сможем помочь вам. Следует только написать заявление…
– Новое?
– Да, коротенькое, новое заявление. Вы обратитесь с просьбой разрешить вам отъезд на работу в рейх. Вы станете трудиться по своей профессии: мы
нуждаемся в хороших зодчих. А уже оттуда, из рейха, для вас не составит никакого труда разыскать своих детей. Мы помогаем тем иностранцам,
которые честно трудятся на ниве нашего национал социалистского государства.
– Здесь у меня работа, интересная работа… А что будет там?
– То же самое. Только более интересная, с моей точки зрения, работа – вы сразу увидите результаты своего труда. Когда то еще соберетесь отсюда в
Бразилию…
– И вы думаете, мне разрешат выезд из Германии в Польшу?
– Куда?
– В Польшу, к моим детям?
– Польши нет. Нет больше такого государства, и оно никогда не возродится, так что, пожалуйста, говорите «генерал губернаторство», это не будет
обижать тех, кто осиротел в Германии после кровопролитной польской кампании.
«А кто осиротел в Польше? – подумала Ганна. – Как страшно сейчас сказал он, как ужасно и спокойно он сказал это…»
– Получить право на посещение генерал губернаторства без моего отъезда на работу в Германию никак нельзя?
– Боюсь, что я не смогу вам помочь.