Я готов переслать ваше прошение в Берлин, но поймите нас: в Варшаве у новой власти сейчас слишком много
всякого рода забот. Город разрушен, гостиниц нет, вас не смогут обеспечить жильем, а это опасно, потому что там введен комендантский час.
– Дети в Кракове. У моей свекрови.
– Простите?
– Свекровь – это мать моего мужа. Она живет в Кракове.
– Краков – закрытый город. Там резиденция генерал губернатора Франка.
– А можно запросить власти Варшавы или Кракова?
– По поводу ваших детей? Но мы не разрешаем выезд оттуда вообще, а уж в оккупированную зону, сюда, в Париж, тем более.
– Значит, выхода нет?
– Почему же? – искренне удивился чиновник. – Я предлагаю выход: работа в Германии. Это даст вам право найти своих детей, уверяю вас.
– Но…
– Не верьте вздорным слухам. Побежденные, как правило, клевещут на победителей. Мы создаем все условия для работы. В рейхе вы сможете творить по
настоящему. – Он положил свою жесткую ладонь на ее руку, по дружески, как человек, понимающий горе матери, и добавил: – Поверьте мне – я еще не
научился быть нечестным. Вот вам бумага, а текст я продиктую…
* * *
Начальник генерального штаба
Гальдер.
«Донесения об обстановке:
а) С утра в воскресенье – наступление превосходящих сил на Эс Соллум, захватывающее районы к югу и юго востоку. У англичан 150 – 200 танков. В
воздухе – превосходство противника. Подбито 60 танков и 11 самолетов. Танковое сражение юго западнее Ридотто Капуццо. Все атаки пока отбиты.
Англичане перебрасывают самолеты в восточную часть Средиземноморья. Усилилась деятельность английских подводных лодок в Средиземном море (также
и в Эгейском);
б) Оперативная зона русского флота. Деятельность русских сторожевых кораблей в районе Ханко и у западного выхода из Финского залива;
в) Главным оперативным районом американского флота становится Атлантика.
Якоб:
а) Мост у Турну Магурэле закончен; переходят к мосту у Чернавода. Замена его большим паромом;
б) В Чернавода прибыли фильтровальные установки. В Констанце строятся 23 парома (должно быть 47). К 25.6 готовы не будут;
в) Миноискатели для 11 й армии.
Совещание с фельдмаршалом Листом в ставке главкома о назначении командующего германскими вооруженными силами на Юго Востоке.
Буле:
а) Усиление гарнизонов на островах Ла Манша. Три батареи 220 мм орудий, три батареи 150 мм орудий «К», шесть батарей мортир обр. 1918 года;
б) Штурмовые орудия и танки Т IV. Использование штурмовых орудий вместо недостающих танков Т IV;
в) Вопрос об отпускниках из Африки. 2% всех отпускников направлять на родину; 3% – оставлять в домах отдыха в Африке. Замена женатых холостыми;
г) Положение с пополнениями. В армии резерва до 1.10 – 450 тыс. человек. Из них нормальная убыль (болезни, непригодность и т. п.) – 150 тыс.
человек. Для восполнения боевых потерь в операции «Барбаросса» остаются 300 тыс. К этому можно добавить 70 тыс. из полевых резервных батальонов
= 370 тыс.;
д) Текущие дела. Среди них – оценка программы развертывания железнодорожно саперных войск. Инструктаж офицеров связи, направляемых в группы
армий, армии и танковые группы. В заключение – Хойзингер: Текущие вопросы. Передача текущих дел Паулюсу.
Буле: Подготовить 900 ю бригаду. Использовать ее в районе Остроленки в интересах группы армий «Б» с задачей не допустить прорыва русских войск
из мешка под Белостоком. В дальнейшем использовать как резерв ОКХ».
РАЗМЫШЛЕНИЯ НАЕДИНЕ С СОБОЙ
Бандера проснулся в холодном поту от своего же страшного крика.
В дальнейшем использовать как резерв ОКХ».
РАЗМЫШЛЕНИЯ НАЕДИНЕ С СОБОЙ
Бандера проснулся в холодном поту от своего же страшного крика. Сон был кошмарный. Бандере привиделось, будто он привязан к стулу; рядом –
огромный циферблат с медленной, дергающейся секундной стрелкой, а вместо гирек – секира из стали, раскачивающаяся в такт секундной стрелке прямо
над головой. Все ниже опускается секира, все ниже, и вот уже почувствовал Бандера мягким пушком на макушке легкое ее прикосновение, и
представил, как через несколько минут полоснет, и как легонько распустит кожу, и как кровь теплыми струйками побежит за уши, а потом секира – с
синим отливом, тяжелая, бритвенная – тронет кость черепа, и Бандера ощутил это мгновение, закричал тонко и проснулся.
«Жара, – подумал он, когда явное ощущение сна ушло, притупилось, – поэтому и мучают кошмары».
Он поднялся с широкой тахты, прошлепал по навощенному полу в ванную комнату и стал под холодный душ.
«Лебедь говорил, что плоть надо усмирять холодной водой, – почему то вспомнилось ему. – Ерунда какая. Холод – главный возбудитель плоти. Тепло
дает спокойствие, а холод побуждает к действию».
Бандера явственно увидел маленькую церковь, где обычно служил отец; ощутил теплый, успокаивающий запах ладана и подумал испуганно, что
замахивается на огромное, отвергая примат тепла.
«Хотя, – подумал он, стараясь успокоить себя, – это только православие ищет тепло: уния устремлена в холод неба».
Привыкший бояться отца, он долго еще – даже после того, как уехал во Львов, – чувствовал страх: не за поступок какой, а даже за невысказанную
мысль.
Он стеснялся того, что был поповичем, и страх свой поборол силой: в драке студентов, когда Петро Бурденко был сбит ловкой подножкой, Бандера
наступил каблуком на его лицо, и услышал хруст, и закричал, потому что глаза застлало красным, а потом стал пинать мягкое, пинать до изнеможения
и рвоты, и это было неким рубежом в его жизни, приобщением к всепозволенности, которая подчиняет себе человека без остатка.
…Бандера растер плечи и живот резиновой жесткой щеткой, накинул на себя простыню, легонько промокнул капли воды, оглядел свою маленькую, ладную,
сухопарую фигуру в зеркале, напряг по борцовски мышцы, усмехнулся, вспомнив рекламу нижнего белья для спортсменов, помассировал лицо, свел тугие
брови в одну линию, потом широко улыбнулся своему отражению, подмигнул озорно и пошел одеваться.
Бандера любил красиво одеваться. Как и все мужчины небольшого роста, он компенсировал недостачу внешней мужественности строгостью костюма и
постоянной, годами выработанной гримасой скорби на красивом, порочном, внутренне жестоком, женственном лице.
Зная, что сегодня предстоит встреча с человеком от гетмана, который путешествует вместе с офицером СД, Бандера надел серый костюм в серебряную
искорку, галстук повязал синий, но потом, оглядев себя еще раз в зеркало, решил поменять на серый, чтобы все было в один тон. Ботинки он
заказывал особые: внешне подошва выглядела нормальной, но внутри, в самом башмаке, она была приподнята на четыре сантиметра – при его росте
такая прибавка многое значила. Сначала, по молодости, когда он не мог распоряжаться средствами, Бандера придумал особую манеру: он, наоборот,
сутулился, чтобы всем казалось – вот распрямится он, разведет плечи, поднимет голову и станет сразу же высоким и стройным, таким, каким и
надлежит быть «вождю», террористу и борцу за национальную идею.
Но во Вронке, в польской тюрьме под Познанью, когда Бандера впервые стал на колодки, он вдруг увидел себя в окне «приемного покоя» и поразился
тому, как много значат эти четыре деревянных, громыхающих, мозольных и тяжелых сантиметра; он понял высший смысл кажущейся малости.