ї Рука у нее была легкая и прохладная. Я сказал:
- Мы с Олегом учились в одном классе, и я как-то был у васдома.Вы
тогда прыгали через скакалку и считали "пятьсот один, пятьсот два, пятьсот
три". Помните?
Она улыбнулась и пожала плечами:
- Я не помню. Но если кто-то прыгал через скакалку, то это я.
Кивнув в сторону самолета, из багажноголюкакотороголетчикиуже
выгружали гроб, я сказал ей, что "приношу свои соболезнования". При этом я
заметил, что Олег, Аня и этот третий, пожилойтип,крутившийнапальце
ключи от машины, как-то напряглись, неотрывно следя за гробом. Впрочем, по
знаку Зиялова пожилой тут же ушелкгрузчикам,ая,помнится,только
отметил про себя, что Аня приехала на аэродром встречать покойного дядю не
в траурном, как положено, платье, а в легкомсветломкостюмчике,иэто
даломнеморальноеправооткрытьсвоюсумку,вытащитькотелокс
эдельвейсами и всю охапку этих мохнатых и нежных цветов протянуть ей:
- Аня, это памирские эдельвейсы. Я понимаю, что сейчас не время ине
место, но... Надеюсь, я вас увижу еще. - И я повернулся к Олегу. - Ямогу
тебе позвонить?
- Угу, - промычал Зиялов и взял сестру за руку. Господи, как они были
непохожи! Он взял ее за руку и повелквыходуизбагажногоотделения,
вслед за грузчиками, которые вместесэтимбесцветнымпятидесятилетним
типом несли гроб к выходу. Для них четверых гроб был явнотяжел;похоже,
что этот зияловский дядя весилбольшестакилограмм.Ялоктемтронул
Зиялова:
- Давай поможем. Аня, держите, - я передал ей свою сумку. ї - Стой! -
довольно грубо остановил меня Зиялов. ї - Что? Пошли поможем. ї Он покачал
головой:
- Нет, мне нельзя. - И я вспомнил,что,действительно,пообычаю,
близким родственникам не положено прикасаться к гробыусопшего.Номеня
это не касалось, я почти насильно всунул Ане свою легкуюдорожнуюсумку,
догнал грузчиков и подставил плечо под цинковое днище гроба. Конечно,это
было сделано не только и не столько из желания помочьгрузчикам,сколько
из-за моей влюбленной суетливости и ради возможности бытьприглашеннымв
их дом хотя бы на похороны...
В общем, как бы там ни было, я подставил под днище гроба своеплечо,
и мы пронесли гроб через калиткубагажногоотделенияи,направляяськ
какой-то машине, вышли на привокзальную площадь, в толпувстречающих,но
тут какой-то шестилетний пацан, гудяирастопырив,каксамолет,руки,
вдруг с разбегу врезался в одного из грузчиков, в переднего левого.
Не столькосвоимвесом,сколькоскоростьюэтотмальчишкавыбил
грузчика из-под гроба, словно подрубил стойку,итяжеленныйгробрезко
наклонился вперед, правый передний грузчик, оставшись один, выпустил гроб,
уклонившись плечом в сторону, и гроб тут же грохнул оземь, почти на попа.
Притихшая толпа пассажиров охнула-"Вийми!",-агроб,упав,
наклонился еще дальше вперед, грохнулся теперьужебокомобасфальти
раскололся по пайке цинкового ребра.
Толпа застыла,мы,грузчики,тоже.
Казалось, сейчас из расколовшегося гроба выпадет мертвоетело,этобыло
неотвратимо, но... из него вывалились какие-то бумажные пакеты:частьиз
них лопнула отудара,ималенькиеполиэтиленовые,меченныекакими-то
буровато-маслянистымипятнами,кусочкипленкивеличинойсмарку
просыпались наземь.
Мыобалдели.Одинизгрузчиковосторожнонагнулся,взялцелый
пакетик, повертел в руках:
- Нафталин, что ли? - сказал он с кавказским акцентом.
Я заметил, что бесцветный пятидесятилетний тип, родственникЗиялова,
молча пятится за чьи-то спины, сжав свои металлические зубы инеотрывая
глаз от расколовшегося гроба, из которого всеещесыпалисьнамостовую
пакеты с этой пленкой. Тут кто-то из пассажиров нагнулся, взял пачкуэтих
кусочков пленки, растер пальцами бурое маслянистое пятно на одном изних,
поднес к носу, понюхал и вдруг сказал громко, со смехом:
- Какой нафталин, слушай?! Опиум!
И охапкой подхватив с земли пачки с опиумом, стал рассовывать себе по
карманам.
Боже, что тут началось! Только что скорбнозастывшаяпередупавшим
гробом толпа вдруг ринулась к нам, люди сталихвататьпачкисопиумом,
кто-то разрывал цинковую оболочку гроба пошире, доставая пачки иизнутри,
образовалась давка, те, кто успел нахватать пачки и спрятать запазухуи
по карманам, не могливыбратьсяизтолпынабегавшихсовсейплощади
шоферов такси, цветочников, спекулянтов, нас сдавили, сжали, и если быне
милицейский свисток - я не знаю, остался бы я в живых или нет. Подоспевшая
милиция, еще не зная, в чем дело, полагая, можетбыть,чтовэпицентре
этой толпы происходит убийство, ринулась сквозь толпу к нам, к грузчикам и
гробу, прокладываясебепутькулакамиимилицейскимисвистками.Эти
свистки больше кулаков отрезвили толпу, люди, расхватав пачкисопиумом,
бросились врассыпную, сбежали игрузчики,итолькоя,ещеничегоне
понимая, остался в центре событий, озираясь в поисках Зиялова, егосестры
и этого бесцветного пятидесятилетнего типа. Но их уже нигде небыло.Мне
показалось, что в стороне рванулся от площади тот микроавтобус, к которому
мы несли гроб, но нет - зарулемегосиделдругойкепконосец,усатый
азербайджанец. Я в панике озирался по сторонам - ведь у Аниосталасьмоя
сумкасовсемиблокнотами,документами,паспортом...Вэтотмомент
черноусый милиционер-азербайджанец уже положил руку мне на плечо:
- Ви арэстовани, - сказал он с акцентом.
12 часов 57 минут
- Московское время - тринадцать часов! - простучал мневстенкуиз
соседнего кабинета Бакланов, напоминая, что пора идти на обед.
- Сколько? - я автоматически взглянул на часы и пришел в ужас-уже
час дня, я зачиталсяэтимидокументами,амненужносрочнособирать
бригаду.