Впрочем, ведь у него кто-то умер, решил я,и,видимо,
это он везет гроб с покойником. В таком состоянии трудно переключитьсяна
какие-то посторонние вещи...
- Привет! Я - Гарин, не узнаешь? - сказал я, уже видя, чтоонузнал
меня, конечно. - Прими мои соболезнования. Кого ты хоронишь?
- Дядю, - ответил он как-то заторможенно и все еще смотрел на меняс
сомнением - мол, знает он меня или не знает.
- Зиялов, мы же с тобой в одной школе учились! Что ты так смотришь? Я
- Гарин, ты за мной на последней парте сидел. Помнишь?
- А-а,-сказалоннехотя,будтовспоминаяструдом.-Да,
правильно...
В этом "правильно" не былониэнтузиазма,ниобычногопритаких
встречах дружелюбия. Я даже пожалел, что подошел к нему. Инетакужя
неузнаваемо изменился за эти 11-12 лет,чтобынеузнатьменя,онвот
больше моего растолстел и как-то обрюзг, не то, чтобы постарел, но внаши
27 лет можно еще обойтись и без жировых складок на шее.Впрочем,вэтот
момент об®явили посадку насамолет,пассажировсталипропускатьчерез
турникет к трапу, и я поплелся за Зияловым в каком-тостранномположении
не то чтобы отвергнутого, но и в то же время почти непризнанного школьного
друга.
Но, черт его знает, подумал я, может ему этот дядя был роднее отца, и
может быть, он поэтому в таком трансе, я ведь еще, слава Богу,никогоне
хоронил из близких, родители на Украине, бабушка в Баку. Ладно,небудем
на него обижаться.
- Слушай, - сказал я, когда мы остановились в очереди перед трапом. -
Если тебе нужна моя помощь - в Баку или в Москве... Ты в Москве бываешь?
Он опять посмотрел на меня долгим взглядом и молчал куда дольше,чем
нужно, чтобы вспомнить, бывает ли он в Москве или нет.
- Я говорю, ты бываешь в Москве? - повторил я, думая вывестиегоиз
похоронного транса. - Я там работаю, в "Комсомольскойправде",такчто,
если будет нужна моя помощь, - запишиадрес.Илитакзвони-телефон
редакции в каждой газете, спросишь меня...
- Угу, - сказал он. - Хорошо. - Ипошелвверхпотрапу,протянул
контролерше билет.
Я обиделся. В конце концов, решил я, шел бы ты к черту. Я - известный
журналист, один из лучших очеркистов встране,моиочеркипереводятв
европейских, американских июжно-американскихгазетахижурналах,сам
Брежнев включил меня в свою пресс-группу, а тут какой-то Зияловнехочет
со мной разговаривать! Плевать мне на него! Хоронишьсвоегодядьку-и
хорони себе, мне это до лампочки, жаль только, настроение испортил,такое
было настроение - уже предвкушал нежную зеленьКаспия,подводнуюохоту,
шашлыки из кефали на морском берегу, и - на тебе,этотдуракЗияловсо
своим гробом. Впрочем, "дурак" - это я слишком,конечно,дуракомЗиялов
никогда не был, физику, химию и географию знал отменно, старыми книгами по
хиромантии и черной магии у нихбылазаваленавдомевсяверанда.
Я
вспомнил, как однажды мы школьной компаниейзавалилиськнемудомойи
застали странную сцену: его десятилетняя сестренка,худющеебольшеглазое
существо с черной косичкой, прыгала через скакалку с абсолютноотрешенным
лицом и остановившимисязрачкамиисчиталанемыслимое"пятьсотодин,
пятьсот два, пятьсот три", а Олег - бледный,напряженный,свыпученными
глазами, потный, стоял напротив нее, смотрел неотрывно ей в глаза,итак
мы инепоняли-нетоонтренировалеевОльгиКорбут,нето
гипнотизировал.
Думая об этом и медленно остывая от обиды, я задремал в своем кресле.
И, наверное, я бы так инеподошелкОлегуЗияловувБакинском
аэропорту, а получил бы свой рюкзачишко в багажном отделении, взял такси и
- будь здоров, бывший школьный знакомый, двенадцать лет тебя невидел,и
еще двадцать могу не видеть, но...
Когда мы, пассажиры третьего салона, последними вышли из самолетана
пыльно-жаркое летное поле аэропорта "Бины", я понял, что миноватьЗиялова
я не смогу. В ожидании гроба с покойным дядейЗияловстоялубагажного
отделения, но дело было не в нем. Рядом с нимстоялиещедвое-слева
какой-то безликий пятидесятилетний тип с полным ртом металлическийзубов,
а справа...
Та, которая стояла справа,требует,извините,описанияскрасной
строки. Я понимаю,чтосточкизрениявысокойлитературыэтоможет
прозвучать пошлостью, банальностью, глупостью - назовите это, какхотите,
но если человек влюбляется с первого взгляда, это, конечноже,банально,
пошло и глупо, не так ли?..
Ей было года 22, глубокие синие глаза, черные, собранные в тугой узел
волосы и необыкновенная стройность во всей тонкой фигуре в стальном летнем
костюмчике. Вот и все, друзья мои, ничего больше не могу прибавить,кроме
того, что эта фигурка на фоне отдыхающих на летномполе"ТУ"и"ИЛов",
будто реклама на дурном аэрофлотском плакате, вошла в мою душу иосталась
в ней навсегда, несмотря на все роковые события последующих дней.
Но, видимо, остатки мышления еще не покинули меня, и откуда-то со дна
памяти вдруг толчком всплыло большеглазое худющеедесятилетнеесущество,
которое прыгалочерезскакалкусостановившимисязрачкамиисчитало
немыслимое "пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три..."
И тогда я пошел прямо к ним, к этим губительным синим глазам. Я шагал
напрямую черезлетноеполе,вопрекиявномунежеланиюОлегаЗиялова,
который стоял подле нее и смотрел на меня почтивраждебно.Плеваляна
него! Я шагал прямо к ней, к ее глазам, и она уже не могла отвернутьсяот
моего приближения. Я подошел к ним вплотную и сказал ей:
- Я вас знаю. Вы - сестра Олега. Здравствуйте. Меня зовут Андрей. - И
протянул ей руку.
Она тревожно взглянула на брата, но онсмолчал,ионаподаламне
руку:
- Аня. ї Рука у нее была легкая и прохладная.