Уже хотя быпотому,-сказаляс
улыбкой, - что мне это просто ни к чему. Мне поручено искать Белкина, ия
не хочу терять время на посторонние вещи.
В зале была тишина. Кто-то курил, кто-то отвлеченно смотрел в окно, а
кто-то уже поднялся, спросил нетерпеливо у главного редактора:
- Все? Можно идти?
- Минуточку, - сказал я, - если кто-то может дополнить моизнанияо
Белкине, о его врагах,еслитакиебыли,оегосвязяхскакими-либо
сомнительными людьми, или о том, что он делал наканунеисчезновения,все
это, любая деталь может помочь следствию. Поэтому я прошу всех, ктознает
хоть что-то, зайти ко мне в эти полчаса или позвонитьмненаработу,в
Прокуратуру СССР.
Теперь они с явным облегчением загремелистульямиисталигурьбой
двигаться к выходу, скептически усмехаясь, переговариваясь на ходу. Но все
же какая-то долговязая и совсем юная девица, ну не старше семнадцатилет,
не утерпела, спросила, краснея:
- Скажите, все знают, что у Вадима Белкина забрали "Архипелаг ГУЛАГ".
И все знают, что за хранение самиздата, Солженицына, Авторханова ипрочих
у нас дают как минимум три года. Так? Выходит, если вы Вадима найдете,вы
его все равно посадите. Так?
Я ждал этот вопрос, яоченьхотел,чтобыегозадали,ивотон
прозвучал, слава Богу! Вся редакция задержалась удвери,ожидаяответа.
Ведь именно в этом, на их взгляд, и была загвоздка.
- Нет, - сказал я, - не так. Я исхожу из того, что вы, какработники
идеологического фронта, должнызнатьоружиесвоихпротивников,методы
работы западной пропаганды. Поэтомувтом,чтоБелкиндержалусебя
Солженицына, для меня нет криминала. Юпитеру это позволено. Он же не читал
Солженицына вслух в московском метро, я надеюсь. - Это вызвалоулыбки.-
Сейчас же речь идет не о юридических проблемах вообще, а о жизни исмерти
вашего коллеги. Даже если в его рукописях будетнечтовольноїдумноеили
нецензурное, - я нарочно сделал нажим на слове "вольно", давая импонять,
что именно я имею в виду, - я обещаю вам, я даю вам честное слово, что это
не отразится на его биографии.
- Если она продлится, - сказала девушка.
- Да, - сказал я, - если мы с вами примемсрочныемеры,чтобыона
продлилась.
Было похоже, что я проиграл.Онискептическиулыбались,ихглаза
выражали явное недоверие и насмешку. Молча, почти не переговариваясь между
собой, они покинуликонференцию,имыосталисьвтроем-я,главный
редактор и ответственныйсекретарь.ВглазахуКорнешоваможнобыло
прочесть немой вопрос, мол, что дальше? что еще я должен для вас сделать?
- Мы вам нужны? - спросил меня ответственный секретарь.
- Нет. Спасибо. Я посижу тут у телефона, как и сказал.
Корнешов сказал:
- Тогда мы пошли работать. Если вам что-то понадобится...
- Да, да, конечно. Спасибо, - сказал я.
И они ушли,закрылидверьзасобой.
..
- Да, да, конечно. Спасибо, - сказал я.
И они ушли,закрылидверьзасобой.Яснялтелефоннуютрубку,
проверил - телефон работал. Я положил трубку и стал ждать.Читатьличное
дело Белкина не хотелось, его уже читал до меня дотошный Пшеничный, и если
тут что-то было, он бы уже выудил.
Времяшло.Низвонка,нискрипаоткрываемойдвери.Доконца
назначенного мной получаса осталось три минуты, потом две, потомодна.Я
решил подождать еще минут пять, нобылоясно,чтомойэкспериментне
удался. Отвращениекследственныморганам,внедренноевобщественное
сознание за все годы сталинского режима, недоверие к прокуратуре, милиции,
следователям не искоренить и не преодолеть вот такими попытками поговорить
подушамилимоимличнымчестнымсловом.Этигазетчикибоятся
скомпрометировать своего приятеля и попасть в сексоты, доносчики,боятся,
что назавтра к ним могут нагрянуть, перетрясти их дом,рукописи.Иведь
можем, чего тут темнить, действительно, можем, закон как дышло,ивсегда
можно найти повод войти в любой дом, а можно и без повода, Боже мой,чего
только не делается в нашем "датском королевстве"! Да. Но чтоже,бросать
профессию?
С горечью думая обо всем этом, глядя на тихий закат, на уплывающее за
крыши домов оранжево-желтое солнце, я еще прислушивался к шумам за дверью,
ожидая, как чуда, чьих-то шагов, стука в дверь. Но чуда не было. Где-тов
отдалении звенели телефоны, в машбюротрещалипишущиемашинки.Ястал
собирать свою папку, бумаги, рукопись Белкина, ее небрежную, с опечатками,
первую страницу, и остальные - отпечатанные идеально. И вдруг смутная идея
родилась в мозгу.
Я встал,полисталбелкинскийблокнот,вырвализсерединысамую
грязную и неразборчивую страничку ипошелвмашбюро-мимокомнатс
надписью"отделновостей","студенческий",мимосотрудниковгазеты,
которые смотрели на меня с холодным любопытством.
Дверь в машбюро открылась легко, одним касанием руки.Задверью,в
комнате, залитыми одновременно лампами дневного света и заходящим солнцем,
сиделовосемьмашинисток,спулеметнойскоростьюонистучалина
электрических пишущих машинках. Едва я вошел, как этотстукпрекратился,
всеподнялинаменявопросительныеглаза.Разноговозраста,нос
одинаковой старательностью в косметике, они восседализасвоимистолами
как манекены - рукиихзастылинадклавиатуройневыключенныхурчащих
пишущих машинок.
Подняв в воздух листок из белкинского блокнота, я спросилкакможно
оживленней, почти развязно, как обычно говорю машинисткам нашего машбюро:
- Девочки! Кто почерк Белкина знает? Мне полстранички отпечатать...
Все молчали, но кто-то непроизвольно повернулголовуксидевшейу
окна стройной брюнетке в зеленом сарафане.