Перед вами в море цепочка крохотных островков, каменисто-песчаных
и пустых. Вокруг ни души, чутьвсторонекрохотныйпоселокРыбачий-
несколько жалких домишек и парарыбачьихбаркаса,ещедальшетонетв
знойном мареве пологий каспийский берег и там, уже за горизонтом -Бильгя
с его пляжами, дачами, санаториями.
А тут - никого.Море,солнце,песок.Нежнаяиплотнаяпрохлада
подводного мира, куда я ныряю, вооруженный ружьем для подводной охоты.О,
еслибыямогвообщепереселиться,эмигрироватьвэтотподводный,
изумрудно-коралловый, с желтыми цветами и серебряными рыбами мир!Плюнуть
на газеты, гонорары, поездку в Вену, и уйти под воду,вернутьсякжизни
наших предков, перейти в мир, где нет власти, милиции, моральногокодекса
строителя коммунизма и очереди за колбасой! Здесь, под водой,своисады,
свое солнце, своя натуральнаяжизнь...ЧетвертыйденьнашсобкорИзя
Котовский по утрам привозит меня сюда на своем "Жигуленке",оставляетдо
вечераиуматываетпосвоимкорреспондентскимделам,ниочемне
спрашивая, не бередя душу, а повечерамвозвращается,иякормлюего
шашлыками из свежедобытой кефали и лобанов, и мы тихо молчим или обсуждаем
мелочижизни,вродепогодыназавтраилифутбольногоматчамежду
"Спартаком" и "Динамо". Чудный Изя, мой худенький доктор -онвыхаживает
меня, как больного, точнее - выгуливает к этому морю, как нянька, апотом
увозит к себе, в свою холостяцкую квартиру на Приморскомбульваре,имы
пьем повечерамкрепкиенапиткиилисидимвмаленькойшашлычнойв
бакинской Крепости.
Конечно,какая-тожизнь,какие-торазговоры,запахиишумы
пробиваются ко мне сквозь толщу моего отвращения к жизни,ноянехочу
видеть вашу дешевую жизнь!Мне,одномуизлучшихжурналистовстраны,
представителюцентральнойвсесоюзнойгазеты,какой-товшивый
провинциальный капитан милиции дал по морде и какие-то болваны милиционеры
били по печени, по сердцу, изатемназавтрамнезаткнулиротлживыми
извинениями и детским лермонтовским стишком. На кой мне ваша свобода, если
я должен молчать? Разве это свобода? Идите,идитектакой-томатерис
вашими статьями, пишмашинками, редакционными звонками, телексами, премиями
Союза журналистов и прочим дерьмом!
Боже мой, почему я не пошел на геофак, как треть нашегокласса,как
восемьдесят процентов нашего географического кружка приДворцеПионеров?
Работал бы геологом или гляциологом, в горах, в тайге, в тундре -накой
мне хрен талант журналиста, если я должен молчать как рыба. Такужлучше
стать натуральной рыбой, вот такой кефалью, лобаном, дельфином...
Море, зеленое Каспийское море,успокаиваломеня,качалонасвоих
волнах, остужало приступыбешенстваибессильнойзлобы,убаюкивалои
лечило.
А на пятый день появилась Она. В морской глубине, в пеннойкипени
серебристыхпузырьковвоздухавдругмелькнулопередомнойдлинное
бронзово-загорелое тело ивытянутыепотокомвстречнойводыволосы.Я
обалдел и чуть не выпустил изо рта дыхательнуютрубкусвоеймаски.Эта
почти мистическая фигура, это бронзово-загорелая нимфа скороткимружьем
для подводной охоты ушла от меня на такуюглубинукподводнымрифами
водорослям, что даже за лучшей кефалью я не рисковал нырятьтакглубоко.
Тихий всплескластиочереднойвыброссеребристыхпузырьковвоздуха
остались передо мной, и я закружил на поверхности моря, ожидая,когдаже
она всплывет.
Она вынырнула совсем не там, где я дежурил, а далеко от меня, почти у
моего острова. Я увидел, как она выходит на берег, снимает ласты и садится
к моему костру. Я поплыл к берегу. Когдаяподошелккостру,онауже
жарила на огне куски свежей кефали, и еще три рыбинылежалирядомсее
коротким, старого образца, с резиновым натяжением,ружьемдляподводной
охоты. Ей было 16 лет. Стройное сильное тело, привыкшеекморю,крепкая
грудь в узком купальнике и сильные бедра в тугих узких трусиках.
Мокрые, выжженные на солнце волосы, карие глаза накурносомкруглом
лице внимательно смотрят, как я выхожу на берег, снимаю ластыимаскуи
плетусь, усталый, к костру.Мне,конопатому,скожей,шелушащейсяот
загара, было неловко шагать под этим взглядом, надевать поспешнорубашку,
чтобы полуденное солнце вконец не сожгло мое изнеженноестоличнойжизнью
тело. Но она молчала, только смотрела.
Натянув рубашку и шорты, я улегся у костра, прежний, чуть насмешливый
журналистский апломб вернулся ко мне, и я спросил:
- Ты откуда?
- Оттуда, - она кивнула на рыбацкий поселок. - Держи.
И на шампуре протянула мне кусок поджаренной кефали.
Что вам сказать? Через час, одни на этом острове, мы уже целовались с
ней, катались по песку, она сжимала меня в своих крепких сильных бедрах, и
ее карие зрачки закатывалисьподсмеженныевеки,аполуоткрытыегубы
хватали воздух короткими шумнымиглотками.Потом,уставотсекса,мы
голяком лежали на воде, лениво поводя ластами и чутькасаясьдругдруга
кончикамипальцев.Дверыбины,двадельфина,дваморскихсущества
встретились в воде и молча, позаконаместества,отдалисьдругдругу,
только и всего. А отдохнув, мы набрасывались на жаренную рыбу, помидорыи
хлеб, которые оставлял мне с утра Изя Котовский, и затем - опятьдругна
друга.
За час до приездаИзиКотовскогоонауплылавсвойРыбачий,а
назавтра появилась снова.Такпродолжалосьчетыреилипятьдней,и,
кажется, за все это время мыснейговориливобщейсложностиминут
двадцать. Все остальное было море, песок,горячиекамниподлопатками,
секс и снова море, его теплая, зелено-плотная купель!
Но на пятый день я стал томиться этим.