- А гдеФулевый?ї-Его
должны были пару дней назад этапировать в Сибирь, по старому делу.
- Куда?
- Не знаю...
- Саша, - сказал я. - Как же так? Вы сидели в одной камере, делили на
двоих сигарету, а теперь ты не знаешь, где он. Может, он еще здесь, может,
ему можно передачу передать...
- А вы? - вдруг резко повернулся ко мне Сашка и, вмиг забывосвоей
влюбчивости, сказал в упор: - А вы не сидели с нами в одной камере? Авас
не били с Фулевым? Куда же вы делись, когда вышли? Хоть быпачкусигарет
передали! А теперь...Явамнужен,чтобыочеркнаписать,вотвыи
вспомнили!
Он был прав.
Я смотрел ему в глаза - что я могемуоб®яснить?Дажееслибыя
рассказал ему во всех деталях о моем разговоре со "следователем" на втором
этаже Управления бакинской милиции, - это бы все равно меня неоправдало.
Действительно, почему я забыл о своих сокамерниках, едва вышел на свободу?
Почему не передал им - хотя бы через того же ИзюКотовского-передачу,
какие-нибудь фрукты, сигареты, книги. Я посмотрел Сашке в глаза и сказал:
- Ты прав.
- Вот то-то ж... - сказал он и взял за руку подбежавшую к нам Лину. -
Пока!
- До свидания, - мягко, сияя глазами, сказала мне Лина, и, держась за
руки,ониушлипотенистойаллеебакинскогобульвара,ушли,не
оглянувшись, забыв обо мне в ту же секунду, как попрощались.
Глава 5. Выстрелы на Песчаной косе
Что может остановить журналиста, яимеюввидупрофессионала,то
есть, простите за нескромность, себясамого,-таквот,-чтоможет
остановить журналиста, еслионуже"загорелсятемой"?ЯвзялуИзи
какие-то старые спортивные сатиновые трусы, вылинявшуюмайкуидомашние
тапочки и, переодевшись,втакомзатрапезномвидепоехалтрамваемв
Арменикенд, в сторону Дворца культуры им. Гагарина. Там, сойдя страмвая,
я легко нашел заросший кустарником тенистый сквер,вкоторомСашкаШах
навестил Мосола в день появления Лины в Баку.
Скверик был пуст, только какие-то русские голопузые пятилетние малыши
возились тут с двумя сцепившимися жуками. Но я неотчаивался.Огляделся.
За сквером были видны так называемые "хрущобы"-пятиэтажныекоробкис
прежде разноцветными, а теперь одинакововылинявшимибалконами.Вмоем
наряде - в этой вылинявшей майке и сатиновых трусах, - я вполне могсойти
за местного, и спросил у одного из пацанов:
- Тебя как зовут? Сережей?
- Нет, я - Алик, - ответил он мне удивленно.
- А фамилия?
- Красавин...
- А в каком доме ты живешь?
- А вон там, - показал он на одну из хрущоб.
- А большие ребята тут бывают?
- Это которые анашу курят? - деловито спросил другой мальчишка.
- Да.
- Они потом придут, после обеда.
- А где они живут? В этих домах?
- Нет, они не с наших домов, - сказал Алик Красавин.
Этого было достаточно. Я тоже считал, что Мосолиегокомпанияне
могут жить именно в этих домах, так близко от своей "горки", где они курят
анашу и колются опиумом. Иначе каждый из них былбынаглазахусвоих
родителей. Не зря же Сашка Шах жил на Мельничной, а "горку" себе выбралу
Сабунчинского вокзала, это пять остановок трамваемотдома.И,значит,
вряд ли они тут знают всех...
Я сел на скамейку в тени деревьев и стал ждать. Не могу сказать,что
этобылоутомительно.Стоялудивительныйлетнийдень,несколько
жарковатый, но здесь, в тени деревьев ипышныхолеандровыхкустарников,
вымахавших выше человеческого роста, было нежарко,обласкивающе-спокойно.
По-моему, я даже задремал, когда услышал позади себя, в кустах:
- Тащи баян, баян давай!
- Там какой-то хмырь сидит...
- Да хрен с ним! Не тяни резину! Зажигай!
Я не двигался, сидел, не меняя позы, будто и в самом деле сплю.
Чиркнула спичка у меня за спиной, и после паузы снова голоса:
- Ну что ты?! Дай я сам... И курнуть дай, курнуть!
Медовато-тягуче-пряныйзапахгашишапотянулсяиззакустови
неожиданно для самого себя я громко,дажеябысказал-оглушительно
громко - чихнул.
За кустами раздался смех. Я повернулся. Густые олеандрыскрывалиот
меня тех, кто там хохотал, но безусловно они смеялись надо мной, надэтим
громким "А-а-пчхи!", и я - была не была! - шагнул сквозь кустарник кним.
На крохотной, в три квадратных метра поляне, в плотномокружениикустов,
кружком сидели пятеро мальчишек. 13, 14 и 15 лет.Азербайджанцы,армяне,
русские. Худющий, с тонкими рукамимальчишкалет14-тисидел,закатив
рукав рубашки, одна рука выставлена прямо перед собой со сжатым кулакоми
вздутыми синими венами, а второй рукой он держал шприцсмутно-беловатым
раствором опиума, и толстой иглойстаралсяпопастьсебеввенувозле
локтя. Но от частых уколов вена остекленела, выскальзывала из-под иглы,а
он все ловил ее и ловил, ковыряясь иглой в своем теле,иотэтогоалая
струя крови медленно катилась по руке и каплями падала с локтяназемлю.
Но ни мальчишка, ни ребята не обращали на это внимания. Они даженаменя
почти не обратиливнимания,толькоодинподнялсямненавстречу,а
остальные неотрывно смотрели, как колется их приятель и жадно курилиодну
закрутку анаши на всех.
- Дай пошабить, пошабить дай!-нетерпеливопотянулгубыкэтой
мастырке тот, который кололся. Ему дали -вложилимастыркувгубы,он
жадно затянулся, и будто успокоившись, вдруг проткнул вену шприцем, вобрал
в шприц кровь из вены, азатемоткинулголову,прикрылглазаистал
медленно выжимать эту смесь своей крови и опиума себе в вену.