Дежурный бросил на комиссара исполненный иронии взгляд, каким могут обменяться лишь два венецианца, хорошо знающих цену информации, появляющейся на страницах городской газеты, однако вслух лишь уточнил:
– Он разбился при падении с большой высоты? – Брунетти кивнул, и дежурный предложил: – Я попробую позвонить в отделение травматологии. – Он сделал еще один звонок и произнес имя Росси. В трубке заквакало, и дежурный, слушая, искоса взглянул на Брунетти. Затем, прикрыв рукой телефонную трубку, осведомился у Брунетти: – Вы родственник?
– Нет.
– Друг?
Ни секунды не колеблясь, Брунетти выпалил:
– Да.
Дежурный сказал в трубку еще несколько слов, выслушал ответ и записал информацию. Будто с трудом он оторвал глаза от телефона и нехотя проговорил:
– Сожалею, что вынужден сообщить вам это, но ваш друг сегодня утром скончался.
Сердце Брунетти сжалось, и его накрыл приступ внезапной боли, как будто Росси действительно был его другом. Он только и смог выдавить вопрос:
– В травматологии?
Дежурный слегка пожал плечами, показывая, что не он источник информации и не отвечает за нее:
– Мне сказали, что его туда доставили, потому что у него были сломаны обе руки.
– Но от чего он умер?
Дежурный помолчал, словно отдавая дань смерти, и ответил:
– Медсестра не сказала. Но, возможно, вам сообщат подробности, если вы пойдете и поговорите с врачами. Вы знаете, куда идти?
Комиссар знал. Он уже собрался отойти от стойки, когда дежурный сказал:
– Жаль вашего друга, синьор.
Брунетти кивком головы поблагодарил его и пошел через вестибюль с высокими арками, совершенно не замечая его красоты. Сознательным усилием воли он удерживал себя от того, чтобы не перебрать в памяти, подобно бусинам на четках, известные ему истории о пресловутой бесполезности больниц. Росси был доставлен в отделение травматологии и там умер. И это единственное, о чем ему сейчас надо думать.
Ему было известно, что на сцене лондонских и нью‑йоркских театров на протяжении многих лет идут одни и те же музыкальные спектакли. Меняется состав труппы, тех, кто выходит на пенсию или начинает выступать в других шоу, заменяют новыми актерами, но сюжет и костюмы из года в год остаются неизменными. Брунетти казалось, что нечто похожее происходит и здесь: пациенты меняются, но их одежда и общая атмосфера страдания, окружающая их, остается прежней. Люди сновали туда‑сюда по сводчатому вестибюлю, стояли у окна администратора в больничных халатах и пижамах, опираясь на протезы и костыли, – одна и та же история разыгрывалась бесконечно: некоторые из действующих лиц брали на себя другие роли, иные, как Росси, покидали сцену.
Подойдя к отделению травматологии, он увидел медсестру, стоящую на лестнице за дверью, она курила, быстро затягиваясь. Как только он показался, сестра затушила сигарету в бумажном стаканчике, который держала в руке, и открыла дверь в отделение.
– Прошу прощения, – произнес Брунетти, проходя вслед за ней.
Она бросила бумажный стаканчик в металлическую мусорную корзину и обернулась.
– Чем могу помочь? – буркнула она, едва взглянув на него.
– Я пришел навестить Франко Росси и узнал… узнал, что он умер, – объяснил Брунетти. – Дежурный сказал мне, что он находился у вас.
Сестра посмотрела на него более внимательно, и ее профессиональная невозмутимость сменилась интересом, как будто причастность к смерти сделала его достойным лучшего отношения.
– Вы родственник?
– Нет, друг.
– Сожалею о вашей потере, – сказала она, и в ее тоне послышалось искреннее сочувствие человеческому горю.
Брунетти поблагодарил ее и затем спросил:
– Как все это произошло?
Она медленно повернулась и пошла вперед, Брунетти шел рядом, полагая, что она ведет его к Франко Росси, к его другу Франко Росси.
– Его привезли в больницу в субботу днем, – объяснила сестра. – Когда его осмотрели в приемном покое, оказалось, что у него сломаны обе руки, поэтому его положили к нам.
– Но ведь в газете написано, что его доставили в коме.
Она не торопилась отвечать, зато шаги ее ускорились. Казалось, она хочет поскорее добраться до вращающихся дверей в конце коридора.
– Ничего не могу сказать по этому поводу. Но когда его перенесли наверх, он был без сознания.
– А почему он был без сознания?
Она снова сделала паузу, словно задумавшись о том, какое количество информации может ему предоставить:
– Должно быть, он ударился головой при падении.
– А с какой высоты он упал, вы знаете?
Она покачала головой и сама открыла дверь, придерживая ее, чтобы дать ему возможность войти в просторное помещение, с одной стороны которого находилась регистратура – в тот момент за стойкой никого не было.
Когда он понял, что она не собирается отвечать на его вопрос, он задал еще один:
– Ран было много?
Она посоветовала:
– Вам лучше спросить у кого‑нибудь из врачей.
– Так это рана на голове стала причиной смерти?
С каждым вопросом медсестра становилась все более отчужденной, ее голос звучал все более профессионально и менее доброжелательно.
– Обратитесь к врачам.
– Я все‑таки не понимаю, почему его положили в это отделение, – настаивал Брунетти.
– Из‑за сломанных рук, – повторила она.
– Но с травмами головы логичнее было бы направить в нейрохирургию…
Брунетти начал было говорить, но медсестра отвернулась от него и направилась к другой вращающейся двери, находящейся слева от регистратуры.
Подойдя к дверям, она обернулась и бросила через плечо:
– На ваши вопросы скорее всего ответят внизу, в отделении неотложной помощи. Спросите синьора Карраро. – И медсестра ушла.
Он поступил, как она посоветовала, – быстро спустился вниз. В отделении неотложной помощи он объяснил медсестре, что он друг Франко Росси, умершего после госпитализации в больничной палате, и спросил, может ли он поговорить с синьором Карраро. Она попросила комиссара назвать свое имя и подождать, пока она переговорит с доктором. Брунетти направился к одному из пластмассовых стульев, стоящих в ряд у стены, и присел, внезапно почувствовав сильную усталость.
Минут десять спустя человек в белом халате прошел через вращающуюся дверь, ведущую в процедурный кабинет, сделал несколько шагов по направлению к Брунетти и остановился. Он стоял, засунув руки в карманы халата, было очевидно, что он ждет, когда Брунетти подойдет к нему. Ростом мужчина был невысок, зато походка у него была решительной, а движения властными, что свойственно многим коротышкам. Жесткие светлые волосы гладко уложены с помощью геля, красноватые щеки свидетельствуют скорее о пристрастии к спиртному, чем об отменном здоровье. Брунетти встал и направился к доктору. Он был как минимум на голову выше этого человека.
– С кем имею честь? – спросил Карраро, глядя на собеседника снизу вверх и всем своим видом выражая негодование по поводу потери драгоценного времени.
– Возможно, сестра сказала вам, Dottore, что я друг синьора Росси, – в качестве представления начал Брунетти.
– Друг? А где его родные? – спросил доктор.
– Не знаю. Им звонили?
Негодование Карраро вылилось в раздражение, без сомнения, вызванное одной лишь мыслью о существовании настолько невежественных людей. Этот дылда, видно, считает, что у него, доктора Карраро, нет других дел, как только сидеть возле телефона и звонить родственникам умерших! Он даже отвечать не стал, но сердито поинтересовался:
– Что вам, собственно, нужно?
– Я бы хотел узнать причину смерти синьора Росси, – спокойно ответил Брунетти.