Для иных это будет веселым и забавным времяпровождением.
— Не все же время можно работать,возразил Кениг.
— Не все,подтвердил Засядько с сожалением.
Кениг осторожно заметил:
— Возможно, вы не пошли из-за стесненности в средствах... В таком случае, Саша, позвольте мне так вас называть, располагайте моим кошельком.
Получаю я немало, а много ли надо одинокому человеку? Как я слышал, у вас небогатые родители.
Засядько ответил просто:
— Это верно. Мои родители денег присылать не могут. Но я не пошел на пирушку по иной причине. Просто... вспомнил пирамиды.
— Что?.. Что?! — переспросил Кениг. Ему показалось, что он ослышался.
— Пирамиды, возведенные неведомыми строителями Египта. Десятки веков стоят в пустыне, а люди все не надивятся. Да и поистине это величайшее
из семи чудес света!
— Что-то я не понимаю ваших иносказаний.
— Это не иносказание. Строители пирамид были обречены на каторжный труд. Им было не до пирушек. Зато творения их рук уже не одну тысячу лет
удивляют мир. А что осталось от тех, кто не строил пирамид, а проводил жизнь в пирушках? Ни-че-го.
Кениг уважительно посмотрел на восемнадцатилетнего богатыря. Чего-чего, а такой философии не ожидал от юноши. Впрочем, всегда находились
такие, кто остро сознавал краткость человеческой жизни. Юлий Цезарь в свои двадцать лет рыдал, читая жизнеописание Александра Великого: «Он уже
в восемнадцать лет начал завоевывать мир, а я старше, но для бессмертия ничего не сделано!» — И ты тоже,спросил, неожиданно переходя на
«ты»,хочешь строить свою пирамиду?
— Да,горячо ответил Засядько.Разум мне дан, чтобы я им пользовался, а не низводил до скотского уровня в оргиях. Скажите, чем закончилась
битва у Сиракуз?
— Не помню,ответил Кениг удивленно.
— Почти никто не помнит, хотя это была крупная битва. И почти никто не знает имен воевавших тогда царей. Зато все знают, что в те дни был
убит один совсем незнатный человек по имени Архимед. Память хранит только имена людей, что-то сделавших для человечества, и я мечтаю быть среди
тех, кто удостоился этой чести! Простите, если вам показалось, что я недостаточно почтителен к царственным особам... тех времен.
Кениг отмахнулся:
— Царственные особы... были разные. Это сейчас живем... гм, жили в просвещенном веке под рукой всемилостивейшей императрицы Екатерины, уже
именуемой Великой. И не зря, можно сказать. Но тогда тем более зачем вам эти упражнения? Если знаете, что только умом и знаниями можно завоевать
место в истории? А что значит грубая сила и это нелепое пыряние шпагой?
— Я офицер. Я выбрал дорогу служению Отечеству.
— Сейчас нет войны.
— К тому же я малоросс,сказал тихо Засядько.Меня многие задевали, еще, когда я поступал в кадетский корпус. Дворянские сынки! Старинные роды,
то да се. Я вынужден был научиться давать достойную сатисфакцию.
— Вы — первая шпага училища,напомнил Кениг, снова переходя на «вы».И первая сабля. Никто лучше вас не владеет оружием. К тому же, говорят, вы
знаете какие-то боевые приемы запорожцев?
— Да,ответил Засядько неохотно.Я кое-чему научился еще до поступления в корпус... Но я еще не знаю, буду ли первым в армии!
— Армия велика,заметил Кениг с улыбкой.
— А дома в огороде я всегда был первым,сказал Засядько веселым тоном, но Кениг ощутил, что сын казацкого старшины говорит серьезно.
Он слез с подоконника, протянул руку юноше. Тот, помедлив, сжал в свой широкой ладони пальцы преподавателя. Ладонь была шероховатая, а мозоли
были твердые как конские копыта.
— Желаю удачи,сказал Кениг.Она понадобится.
— За что обижаете? — ответил Засядько с легкой укоризной.Я приму только успех.
Глава 2
Когда колющий удар стал получаться самопроизвольно, без участия сознания, Засядько позволил себе передышку. Было без трех минут шесть вечера.
«Надо еще успеть попрощаться с Геннадием Ивановичем»,подумал он.
К одному из кадетов приходил по праздникам и воскресеньям старичок дядька, охотник рассказывать разные истории из жизни подвижников.
Александр, как и его товарищи, пристрастился слушать. Старик знал удивительно много. Его память, несмотря на преклонный возраст, хранила уйму
сведений и подробностей о жизни отшельников и аскетов. Однажды Засядько в порыве энтузиазма решил даже уйти в монастырь, ибо именно там идут
сражения с самым главным противником — Сатаной, но, к его удивлению, старик отсоветовал. Мол, сперва надо воевать его слуг, кои носят человечьи
личины, а с генералами Темного Мира надлежит сражаться генералам, а не зеленым кадетам.
Александр бегом помчался через двор. Ноги были сильные, руки крепкие, дыхание не сбивалось, а сердце даже не ускорило ритм. Жизнь хороша!
Старик по обыкновению находился в часовенке. В это время здесь бывало пусто, тем более сейчас, когда выпускники и преподаватели занимались
возлияниями в честь Бахуса.
Александр медленно подошел к старику. В часовне было тихо, прохладно, торжественно. Старик сидел в задумчивости, книга покоилась у него на
коленях. Он не молился, ибо губы его не шевелились. Просто отдыхал с закрытыми глазами.
Александр вздрогнул, когда старик, все еще не открывая глаз, сказал негромко:
— Зашел проститься, Саша?
— Да... гм... здравствуйте, Геннадий Иванович!
Старик открыл глаза, внимательно посмотрел на юношу. Александр в который раз подивился тому, какое у этого древнего деда одухотворенное лицо.
Голова и борода седые, руки с вздутыми синими венами, однако глаза смотрят бодро, просветленно, а голос мощный, словно у молодого парня.
— Это хорошо, что не забываешь,сказал старик.
— Разве я мог забыть,ответил Засядько с легкой обидой.Вы же знаете, как я вас уважаю. Даже в монастырь собирался! Может быть, даже зря не
пошел.
— И правильно, что одумался. Это раньше монастыри были единственными хранилищами духовности и светочами знаний. В то время, когда даже короли
погрязали в дикости и невежестве и не могли расписаться на собственных указах, монастыри хранили и умножали культуру. Теперь же их усилия
увенчались успехом: грамотность и образованность перестали казаться пороком. Посему не обязательно идти в монастырь! Даже нежелательно, ибо
теперь в светской жизни человек может для людей и культуры сделать больше...
— Теперь я это понимаю,ответил Александр.
Старик смотрел очень серьезно. Глаза были глубокие, внимательные. Если тело старело и дряхлело, то душа словно бы лишь набиралась мощи. И эта
она, мудрая и всепонимающая, сейчас смотрела на него из глубины глаз.
— Идти в большой мир, юноша. Ты силен духом, мир тебя не одолеет. Неси людям убеждение, что дух сильнее плоти, что разум выше скотства, что
духовность и наука важнее красивых вещей и сытной пищи.