С ними погиб и секрет ракетного оружия. Ведь не было ни записей, не теории... Мой отец
пытался раскрыть его тайны, да знаний не хватило. Может, только поэтому и отдал меня в кадетский корпус на артиллерийское отделение, чтобы я
подучился наукам. Вот так... Ну, ты прости, мне пора.
— Снова упражняться?
— Да. Час на фехтование, потом буду в библиотеке.
— А там зачем?
— Хочу просмотреть новые журналы по баллистике. Из Франции поступили, там эта наука пошла развиваться вширь и вглубь.
— Не понимаю,удивился Быховский.У тебя в кармане документы об окончании корпуса. К тому же ты и так лучше всех знаешь артиллерию и
баллистику!
— Лучше всех где?
Быховский удивился:
— Здесь, в училище.
— К счастью, есть мир и за стенами училища. Как ты думаешь? К тому же, я уверен, что Бонапарт и Кутузов, тоже окончившие артиллерийские
корпуса, занимались и помимо программы.
— Так то Бонапарт!
— Разве их усердие не дало плоды?
— Завидую тебе. Я бы не смог так себя мучить. Грызть гранит науки в то время, когда можно грызть пирожное из рук хорошеньких воспитанниц
пансиона благородных девиц!
Засядько улыбнулся.
— Я не мучаю себя. Мне и в самом деле приятнее грызть гранит науки, как ты выразился, чем расшаркиваться перед нафуфыренными барышнями,
изображая из себя галантного кавалера. Ну, будь здоров!
Он кивнул и пошел быстрым шагом к корпусу, здание которого уже виднелось над верхушками каштанов.
Глава 3
В зале для фехтования было пусто. Кадеты младших классов праздновали окончание занятий, а выпускники отмечали присвоение офицерских званий.
Александр почувствовал облегчение. Он не любил зевак, толпятся и сопят за спиной, когда он исходит потом, работая со шпагой. Изображая
равнодушного, на самом деле не был таким, повышенное внимание тяготило. И если бы только повышенное внимание! Но подают советы, поучают, а сами
только и умеют, что гордо держать ладонь на эфесе.
Сбросил камзол, засучил рукава и выхватил шпагу. Рр-а-аз!.. Хорошо, но можно лучше. Рр-а-аз!.. Хорошо, но можно еще лучше. Рр-а-аз!.. Хорошо,
но предела совершенствованию нет, можно еще и еще лучше... А раз можно, то значит — нужно.
Он не слышал, как в зале хлопнула дверь. Кто-то вошел, постоял минуту, наблюдая, затем подошел ближе. Это был Кениг.
— Все еще занимаетесь? — удивился он.А когда обедали? Ах, делали перерыв? Все равно, ваше трудолюбие удивления достойно. Давайте присядем,
юноша, у меня есть новости.
Кениг сел на подоконник, жестом велел Александру сесть рядом. Лицо подполковника чуть осунулось и пожелтело, словно все это время он провел в
накуренной комнате. С тех пор, как Петр Великий ввел в употребление табачное зелье, в департаментах и офицерских собраниях стало модным не
расставаться с трубками.
— Закончилось заседание комиссии по распределению,объяснил Кениг.Гнусность. Меня наверняка пригласили участвовать только из-за иностранного
происхождения. Дескать, не будет проталкивать своего протеже. Просто некого.
Засядько с бьющимся сердцем примостился на подоконнике рядом с подполковником. Распределение! Завтра-послезавтра каждый выпускник получит на
руки назначение, но уже сейчас Кениг может приподнять краешек завесы над всех интересующей тайной.
— У меня не выходит из головы прошлый наш разговор,признался Кениг.Вы говорили, что будете жить в полную силу. Как это понимать?
Александр прямо взглянул в лицо преподавателя.
— Я понимаю, что вы хотите спросить. Нет, я не буду жить для собственного удовольствия. Я слишком хорошо помню, что я лишь один из людского
рода. Люди — мое племя, и я обязан сделать все для его процветания. Посему я приложу все усилия, чтобы род человеческий возвышался над всеми
тварями, а также и над прочими разумными существами, буде они окажутся в других мирах!
Кениг помолчал, потом сказал глухо:
— Удивления достойно...
— Что?
— Слышать такое дивно. От восемнадцатилетнего юноши? Вы, Александр, просто не от мира сего. Такие долго не живут. Или, скажем мягче, Господь
их настолько любит, что забирает к себе рано.
Засядько похлопал по эфесу:
— Тому, кто придет за моей душой, тоже придется вспотеть.
Кениг усмехнулся, но глаза оставались серьезными:
— Трудно вам придется, Засядько. Ведь у вас нет влиятельных родственников? А для успешной карьеры необходимы прочные связи. Все на этом
держится. Связи, родственники, вельможные покровители... Почти каждый воспитанник пользуется протекцией. И поступали сюда по протекции, и
получили распределение по протекции. Туда, где можно быстро сделать карьеру. В Санкт-Петербург, на худой конец — в Москву. Или за границу. За
вас никто не вступился на совете во время распределения. И это сказалось...
— На чем? — тревожно спросил Александр.
— Для вас места в Санкт-Петербурге оказались закрытыми. Их уже заранее распределили между отпрысками титулованных ничтожеств. В ход были
пущены взятки, нажим, высочайшие указания...
Он замолчал, и Засядько спросил осторожно:
— А куда я?
— В глушь — в десятый батальон, квартирующийся в Херсонской губернии. Где-то среди степей.
Засядько, опустив голову, задумчиво покусывал верхнюю губу, на которой уже пробивались черные усики.
— Жаль, конечно... Собственно, в столицу я и не рвался. Что мне там? Балы, светское общество, придворный мир... Всего этого я и так лишен
из-за невысокого происхождения. А вот то, что не получил назначения куда-нибудь за границу, жаль...
— Жаль,подтвердил Кениг.Правда, Петербург вы тоже недооцениваете. Там не только балы и светское общество. Высший генералитет тоже там. В этом
проклятом мире зачастую достаточно красиво поднять слетевшую с генерала шляпу, чтобы получить повышение в чине!
Засядько расхохотался. Смеялся он весело и заразительно, так что и хмурый Кениг тоже не удержался от улыбки. Но он тут же согнал ее с лица и
продолжил так же строго:
— А вам нужно годами подвергать себя смертельной опасности, питаться из солдатского котла, жить едва ли не в одном помещении со свиньями! А
бывшие прапорщики, попав в Петербург, тем временем станут получать чины.
Засядько молчал. Кениг быстро спросил:
— Вам нравится такое положение вещей?
Юноша сдвинул брови, некоторое время раздумывал, потом ответил уклончиво:
— Наши государи установили разумный порядок, и я не вижу в нем изъянов.
Кениг досадливо крякнул. Затем сказал с кривой усмешкой:
— Правильно, Засядько. Молодец! Как говорят в России: не говори, что думаешь, а думай, что говоришь.