Воспоминание Фридриха Ницше
Жизнь Ницше закончилась лет за десять до его смерти. Биографы называют этот период "помутнением рассудка". Произошло это в Турине в 1889 году. Философ погрузился в почти растительное состояние, озаряемое, как вспышками, приступами бреда, связанными с его прошлым. Больше всего он переживал из-за разрыва с Лу Саломе. Эта молодая русская женщина, впоследствии муза Рильке, была предметом великой любви философа, любви в буквальном смысле разрушительной, так что сестра Ницше была вынуждена разлучить с ней брата. Выбитый из колеи, Ницше стал пить огромное количество лекарств, и, как считают многие специалисты, именно по этой причине несколько лет спустя окончательно деградировал. Не в силах забыть Лу, он из долгого летнего скитания по Италии писал своему другу Францу Овербеку, жалуясь на непрестанную боль, которую причиняют ему воспоминания: "Постыдные и мучительные воспоминания того лета приняли у меня форму безумия. Призываю себе на помощь всю власть над собой, но я слишком долго прожил в одиночестве и слишком долго варился в собственном соку, чтобы не быть, более чем кто-либо другой, четвертованным на колесе собственных чувств".
33
Несмотря на любезность моего шефа, я предпочел выйти ночью на работу. Мне нужно было занять эти часы чем-нибудь примитивным, материальным, довести себя до изнеможения. В тот вечер, устроившись за стойкой рецепции, я вдруг ощутил благодатное успокоение. Неожиданно почувствовал себя на своем месте. Нельзя сказать, чтобы отель был эталоном уюта, нельзя также сказать, чтобы работа моя была увлекательна, но это пространство за стойкой вот уже несколько месяцев было моим, оно давало мне то, что я так долго искал: ощущение стабильности. Я находился в нем как в рамке. И пока я был в этой рамке, никаких неожиданностей со мной произойти не могло.
Жерара я застал в холле. Чтобы ответить на его вопросы, я попытался как-то систематизировать все, что произошло. Впрочем, он почувствовал, что я не склонен разговаривать, поэтому замолчал и какое-то время сидел молча. Потом сказал:
- Может, мне стоит продать два другие отеля? Оставить только этот и пожить какое-то время в свое удовольствие?..
- …
- Какое твое мнение?
Я не очень понимал, какое я могу иметь на сей счет мнение. Пришлось сказать, что это, должно быть, неплохая мысль - так говорят все, кто не знает, что сказать. Он добавил:
- Я мог бы сделать тебя управляющим в этом отеле на то время, пока меня не будет. Ты бы стал моим партнером.
- …
- Как ты на это смотришь?
Я сам не знал, как я на это смотрю. События последних дней заставили меня совершенно забыть о том, что мне надо строить собственную жизнь. Я уже не понимал, что происходит вокруг. Надо все-таки сосредоточиться и расставить точки над "i". Значит, так: я искал место ночного портье, чтобы начать писать. Хвастаться было пока нечем, сюжет я так и не нашел, даже для рассказа. Тем не менее во мне что-то зрело, я это чувствовал; я как будто что-то вынашивал. Гостиничный бизнес привлек меня именно возможностью сидеть в тишине и писать, карьеру в этой области я делать не собирался. С другой стороны, случай подворачивался на редкость удачный. Трудно было предположить, что у меня получится зарабатывать на жизнь литературой. Так чем же мне заниматься? Я объяснил Жерару, что не могу ответить сразу. Он сказал, что время терпит, что это всего лишь идея и у меня есть время подумать. Как с ним все было просто!
Потом он принялся рассказывать о своей жене. Это была вторая. Первая его бросила и уехала в Австралию с их двумя детьми.
- Бывает, что женщины бросают мужчин, пусть так. Но если бросают меня, то надо непременно уехать на край света! - засмеялся он.
Наверно, это было очень больно. Не его развод с женой - отношения у них все равно не ладились, - а разлука с детьми. Слушая, как он о них рассказывает, в особенности о сыне, которому было приблизительно столько лет, сколько мне, я стал понимать, почему он так тепло ко мне относится. Во всяком случае, именно такое простое объяснение я нашел для его неожиданной симпатии.
- Невероятная штука наша современная жизнь. Мы говорим по скайпу. Я слышу их голоса, я их вижу. В результате я уже сам не знаю, сколько времени не видел их по-настоящему…
Он принялся описывать их житье-бытье. Сначала я не понимал, зачем он рассказывает мне свою жизнь. Потом догадался, что он просто заполняет пустоту, лишь бы не оставлять меня одного, не давать мне снова и снова прокручивать в голове мои проблемы. Коль скоро я не хочу говорить о себе - ладно, говорить будет он. Он продолжал свой рассказ и перешел ко второй жене. Со второй женой, к его величайшему изумлению, сложились такие же отношения, как и с первой; единственное, что отсутствовало в этой схеме, - дети. Они вдвоем переживали теперь глубокий кризис (в те дни меня бы удивило, если бы у кого-нибудь где-нибудь все бы было хорошо). Но ему казалось, что он уже сумел этот кризис преодолеть. В последнее время он многое понял; он понял, что под внешностью добряка в нем прячется человек нелюдимый, если не сказать себялюбец. Он не мог дать близким то, в чем они нуждались. Когда он обратился к психоаналитику, тот спросил: "А как вы сами думаете, почему вы занялись гостиничным бизнесом? Нет ли тут какого-нибудь подсознательного выбора?" Вопрос его не на шутку озадачил. Он подумал, а вдруг и вправду основной побудительный мотив в его жизни - стремление к бегству? С тех пор им овладело желание остановиться, осесть. Продажа гостиниц была для него способом дать понять своей жене, что он с ней.
Весь вечер он не переставал убеждать меня принять его предложение:
- Мне нужен человек вроде тебя. Серьезный. Я знаю, ты мечтатель. И знаю, что ты писатель. На тебе просто написано, что рано или поздно ты сочинишь хорошую книжку. Будешь брать отпуск, когда захочешь, чтобы писать. Но, чтобы писать, нужен конкретный, фактический материал. Так, во всяком случае, мне кажется. Нельзя творить в безвоздушном пространстве, не имея никаких привязок, никакого расписания. Посмотри на известных писателей: у них у всех есть какая-то профессия.
Послушать его, так, приняв его предложение, я тут же стану Джойсом. Я понимал, что во многом он прав. Работа ночью, в определенные часы, принесла мне огромную пользу. Вдохновение меня, правда, не посетило, зато я навел порядок в своем внутреннем хаосе. Хотя бы в этом Жерар был прав. Но через какое-то время мои мысли разворачивались на сто восемьдесят градусов. Мне начинало казаться, что все великие писатели родились именно из пустоты, из зыбкости, из неопределенности. И мне хотелось все бросить, не иметь никаких обязательств, искать слова в размытом пространстве изменчивости. Не могут романы рождаться из послушного сидения за столом в строго определенные часы, так не бывает! Великие творения рождаются из беспорядка, из отсутствия какого бы то ни было принуждения, из полной свободы, в том числе нравственной. И из неверности тоже… Но проходило еще время, и я снова начинал думать по-другому. Я не знал, куда мне идти; никто не знает, куда идти, чтобы прийти, куда хочешь. Сплошной хаос в голове. Может быть, из него, из этого марева, и рождается вдохновение.
Когда Жерар сказал про стремление к бегству, я снова вспомнил про бабушкино исчезновение. Вся эта история была настолько неправдоподобна, что мне всякий раз требовалось время - убедиться, что это случилось на самом деле. Я пытался поставить себя на бабушкино место. Куда бы я поехал в ее годы, если б захотел сбежать? Очень трудно себе представить. Как переселиться в этот возраст, даже при том, что со старостью у меня особые отношения? Когда мне было шестнадцать, я перенес операцию на сердце. То, что у меня там нашли, бывает только у стариков, и я отлично помню недоуменное лицо хирурга, когда он мне сказал: "Вы, по идее, должны быть совершенно дряхлым". Я часто думал об этом преждевременном старении, которое виновато в моей хронической усталости. Но операция пробудила во мне восприимчивость к глубинным состояниям человека. И если я сейчас пишу эти строки, то исключительно потому, что мое сердце опровергло все возрастные понятия. Столь близкие отношения со старостью и эмоциональная связь с бабушкой ничуть не помогали мне, однако, поставить себя на ее место. Я понятия не имел, куда она могла подеваться. И поделился с Жераром. Тот ответил прекрасной фразой: "Я бы вернулся в воспоминания". Да, именно так он и сказал, а потом добавил: "Я бы отправился туда, где был когда-то счастлив. В ее возрасте я поступил бы именно так". От его слов у меня захолонуло сердце: он наверняка прав. Значит, бабушка отправилась на поиски красоты.
34
Воспоминание Жерара
Он вернулся домой несколько позже обычного, не глядя по сторонам, прошел через гостиную, лег на кровать. Он заметил, что жены и детей нет, но не придал этому значения: наверно, пошли в кино или в ресторан, забыли предупредить. Меж тем перевалило за полночь, и если б ему было дело до кого-нибудь, кроме себя самого, он бы сообразил, что что-то не так. Он довольно быстро заснул и только глубокой ночью проснулся как от толчка; обошел квартиру в надежде найти хоть кого-то из своих. Никого. Пошел на кухню за стаканом воды. В окне занимался бледный день; он обнаружил на столе записку. Еще не вполне проснувшись, не сразу сумел разобрать буквы. Понадобилось две-три секунды, чтобы прочесть: "Мы уехали". Он несколько раз перечитал эти слова, не веря своим глазам, прежде чем заметил внизу страницы приписку. Жена - теперь уже бывшая - писала: "Неужели ты это обнаружил только сейчас?"
35
У меня было ощущение, будто в мире все только и делают, что исчезают. Газеты каждый день писали, что кто-то откуда-то сбежал, кто-то другой таинственно исчез, кого-то еще никак не могут найти. Все напоминало мне о бабушке, и я сам уже не знал, то ли я становлюсь эгоцентриком, то ли мир вообще так устроен, что мы, находясь под впечатлением какой-то исключительной ситуации, смотрим на жизнь через ее призму. Я записал на листке названия всех мест, где бабушка когда-либо жила, все случаи, которые с ней приключались и о которых я знал, всех людей, которых она могла бы захотеть увидеть. Но даже все эти сведения, собранные вместе, составляли лишь малую толику ее жизни. Что знаем мы о других? В сущности, ничего. Но сознаем это, когда человек неожиданно уходит. Я часто слышал фразу: "Настоящий друг - это тот, кому ты можешь позвонить среди ночи, если тебе нужно избавиться от трупа". Не знаю почему, но мне эта фраза нравилась. Есть люди, которые все время фантазируют, что бы они сделали, если бы вдруг выиграли в лотерею. А я соображаю, кому бы я мог позвонить среди ночи, чтобы избавиться от трупа (потому что в лотерею я вряд ли когда-нибудь выиграю). Мысленным взором окидываю круг друзей, и меня охватывают сомнения. Я взвешиваю все "за" и "против", оцениваю степень их трусости. Потом осознаю, что выбор гораздо трудней, чем кажется на первый взгляд: ведь если кого-то любишь, то постараешься не втягивать его в опасную историю. Желая исчезнуть, человек, вероятно, будет вести себя примерно так же. Если бы, скажем, я решил сбежать, то единственный, кто мог бы меня разыскать, это тот самый друг, который бы помог мне избавиться от трупа. И вот я попытался вообразить себе, что бабушка кого-нибудь убила. Пришлось признать, что в расследованиях такого рода я не силен. Я совершенно потерялся в лабиринте индукций и дедукций. Надо было начинать все сначала.
Ближе к полудню я вышел на улицу. Мне захотелось посидеть в кафе, выпить кофе, макая в него песочное печенье. Светило странное для этого времени года солнце, все было немного не на своих местах, и это вселяло в меня неожиданные надежды насчет грядущей зимы. Возвращаясь домой - да здравствуют повседневные жесты! - я машинально заглянул в почтовый ящик. Обычно в нем бывало пусто, не считая рекламы, и эта пустота роднила его с моей личной жизнью. Но тут в ворохе листовок, предлагающих скидки на мясо и слесарные услуги, я обнаружил открытку. На ней красовалась Эйфелева башня. Факт удивительный сам по себе. Кто бы это мог приехать в Париж на каникулы? Очевидно, кофе еще не успел вернуть мне интеллектуальные способности, потому что я не сразу сообразил, что это могла быть только бабушка. С минуту я тупо созерцал Эйфелеву башню, она казалась мне огромной, даже на такой маленькой открытке. Потом я повернул открытку и сразу же узнал знакомую вязь бабушкиного почерка. За последние три дня это был первый знак, что она жива. Бабушка писала:
Все хорошо, мой дорогой.
Пожалуйста, не беспокойся.
Я уехала немного проветриться.
Крепко тебя целую.
Бабушка.
К тексту она пририсовала два солнышка: ни дать ни взять прилежная маленькая девочка. Я сразу позвонил отцу. В его голосе кроме облегчения я уловил нотку разочарования: бабушка написала не ему, а мне. Впрочем, в данный момент это было не важно, главное, что мы получили подтверждение наших догадок. Однако, переварив радостную новость, мы опять вернулись к тому, с чего начали: куда же все-таки бабушка могла поехать? С ее стороны это было совершенное безумие, возможно, она не сознавала, как это опасно - куда-то ехать совсем одной в ее возрасте.
- Откуда она послала открытку? - спросил отец.
- Да из Парижа, я думаю.
- Но откуда из Парижа? Посмотри на штемпель.
Об этом я как-то не подумал. А вот отец, как ни странно, сообразил. Пожалуй, мы отлично дополняли друг друга.
- Там написано "Париж IX. Почтовое отделение Сен-Лазар".
- Ну так вот, она села в поезд на вокзале Сен-Лазар.
- …
- Оттуда идут поезда в Нормандию… В Гавр…
- Туда, где она родилась… - выдохнул я.
Наступила пауза. Мы оба понимали, что выход только один. Наконец отец сказал:
- Я не могу никуда ехать. Мне не на кого маму оставить.
- Ну да, конечно…
- Как же я ее брошу?
- Не беспокойся. Поеду я.
Естественно, отец ехать не мог, и ему незачем было это говорить. Но, наверно, он пытался убедить сам себя, что поступает правильно. Могли бы, кстати, поехать и мои дядья, но им наверняка нужно будет время, чтобы организовать отъезд. А тут нельзя терять ни минуты. Едва повесив трубку, я наскоро собрался. Мы напали на след. Может, наши догадки и нелепы, но все же надо попробовать. Я позвонил Жерару и попросил отпустить меня. Он, как и следовало ожидать, велел мне не ограничивать себя во времени и взять столько свободных дней, сколько потребуется. Я вспомнил его слова о возвращении в воспоминания. Возможно, так и есть. Теперь я был почти уверен, что бабушке захотелось вернуться туда, где прошло ее детство. Ход событий ускорялся.
36
Воспоминание святого Лазаря
Жизнь святого Лазаря стала известна благодаря тому, что он воскрес из мертвых. Его сестры Марфа и Мария проливали горючие слезы, когда встретили Иисуса. Марфа сказала: "Господи, если бы Ты был рядом, не умер бы брат мой". Иисус отвечал: "Воскреснет брат твой. Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек".
Вот так, на четвертый день после смерти, Лазарь вернулся к жизни. Он стал легендой. И поскольку он был первым человеком, вернувшимся из царства тьмы, люди постоянно спрашивали его: "Что происходит, когда умираешь?" А он всегда отвечал одно и то же, очень коротко: "Я не ведаю. Я ничего не помню о своей смерти".
37
Я заскочил к родителям взять мамину машину и теперь мчался по трассе А-13 в направлении Гавра. Это было необыкновенно романтично - наверно, из-за фильма "Мужчина и женщина" Лелуша. Конечно, меня не ждала в конце пути красавица актриса в черно-белом кадре, я всего лишь должен был разыскать бабушку, но индикатор эмоций далеко отклонился от нуля. Первые километры я проехал с ощущением, что двигаюсь в правильном направлении и иду по верному следу, но постепенно, по мере того, как в окне менялись пейзажи, уверенность моя стала убывать. А вдруг бабушка нарочно бросила открытку на вокзале Сен-Лазар, чтобы направить нас по ложному пути? Она знала моего отца как свои пять пальцев и могла предвидеть его реакцию. То, что он так легко разгадал головоломку с Нормандией, меня настораживало. Как-то все слишком просто. Очевидности доверять нельзя. Правда, никакой другой версии у нас не было. В конечном счете, хотя наши догадки были всего лишь догадками, ничего другого мы придумать не могли.
Прежде я не любил водить машину. На права я сдал, поддавшись стадному инстинкту, вроде как не по своей воле. Теория вождения забавляла меня своими невероятными ситуациями, в реальности же - я и сам это знал - я был бы не в состоянии разминуться на дороге даже с косулей. Но тут на меня как будто что-то снизошло. Я остановился на заправке и ощутил особую прелесть этого островка, затерянного в лабиринте дорог, где-то вне географических координат. Раньше я полагал, что заправочная станция - это место, где можно заправиться бензином, выпить чашку кофе, зайти в туалет. Я и не подозревал, что оно исполнено особой, неизъяснимой поэзии. Мне захотелось никуда не спешить, накупить кучу ненужных вещей, побродить между стеллажей с шоколадом и старыми журналами. Этот день, изобилующий событиями, которые могут показаться мрачными, был удивительным образом созвучен моей внутренней мифологии, которую я еще только открывал. Мне было хорошо на дороге, хорошо на заправочной станции, и машина казалась теперь неотъемлемым атрибутом настоящего приключения. Впервые в жизни я понимал тех, кто одержим жаждой перемены мест.
Гавр приближался, я взял курс на Этрета, меня будто засасывало в воронку; вот скоро я съеду на проселочную дорогу и буду близок к пункту назначения. Я знал, что дом, где бабушка провела детство, находился не в самом городе, а в какой-то близлежащей деревеньке. Но в какой именно, я не имел ни малейшего представления. Тут я заметил указатель к центру города. Мне показалось очевидным, что начинать поиски надо оттуда. Никто, кроме меня, не ехал больше в том направлении; была середина дня, середина недели, да в придачу еще середина октября. Я ехал в никуда, в места, о которых ничего не знал.