ШТИРЛИЦ(Барилоче, сорок седьмой)
Ну и что, спросил себя Штирлиц, как будем жить дальше? Тыия,два
человека, существующие водномитомжеобличье,нодумающиепорой
по-разному, мура собачья, ей-богу.Почему, возразил он себе,прибегник
спасительному "всеразумноедействительно",сколькоразтебявыручал
Гегель сегоабстрактным,отрешеннымотсуетымышлением,выручити
сейчас...
ДвадцатьпятьлетянебылвРоссии;четвертьвека,страшно
произнести...Это все ерунда, чтояживуей,грежуею,изучаювсе,
связанное с ее трагической и великой судьбой; я похож на доктора,который
ставит диагноз, наблюдая пациента через толстое пуленепробиваемое стекло.
Я живу здесь, в Барилоче, уподножияАнд,встолицегорнолыжного
спорта Аргентины, в семи милях от коттеджей, гдеобосновалисьфизики,-
срединихестьместные,родившиесявэтойпрекраснойстране,есть
эмигранты, сбежавшие от гитлеровцев, а есть нацисты, те, которыеработали
в исследовательских институтах рейха; истинныйученыйпохожназрячего
слепца, он одержимсвоейидеей,онредкозадумываетсянадтем,кто
воспользуется его идеей, сделавшейся хиросимской явью;всюсвоюисторию
человечество пугалось шагать во тьму неизведанного и всеже-шагало...
Что же,спросилонсебя,даздравствуетинквизиция,котораяхотела
удержать мир от знаний?! Бред, ужас какой-то...
Я живу здесь уже четыре месяца, без связисРоумэном,учувеселых
аргентинцевкататьсяна"росиньолях"побело-голубымснежнымполям,
которыестановятсясиними,ледянымивсерединеиюня,когдазима
окончательно вступает в свои права, метут вьюги, ломкостреляютискрыв
каминах пансионатов, что открыли вокруг подъемников австрийцы из-под Линца
и баварцы; ленится белое пиво, девушки в красныхфартучках,тихозвучат
песенки, привезенные из Тироля, мистерия какая-то...
За это время я заработал триста сорок два доллара; от того,чтомне
дал Роумэн при расставании в Мадриде, осталось сто сорок семь; накофеи
сандвичи хватит, весну и лето переживу, в конце концов, можнопопробовать
увлечь приезжающих сюда на отдых толстосумов туристскими маршрутами в Чили
- через горы. Ладно, пройдет еще полгода, а что дальше? Я узнал, где здесь
живет Риктер, когда он приезжает сюда из Кордовы,БайресаилиМардель
Плато, - а что дальше? Я не готов к решающей беседе с ним, нужны данные от
Пола, а их нет.Я не приблизился ни на шаг к тайне атомной бомбы, которую
клепают здесь, совсем рядом, на островеУэмюльмоибывшиетоварищипо
партии, я не узналничегоновогоотех,ктоявляетсобоюзатаенную
структуру нацизма в Латинской Америке, - зачем же я здесь? Во имя чего?
Ты здесь во имя того, ответил он себе, чтобы сделать то, чеготыне
имеешь права не сделать.
Мужчина - это добытчик.Нельзявозвращатьсяс
пустыми руками, грешно приходить домой с пустыми руками.
А ты уверен, что тебя там ждут? Он часто слышал в себе этот вопрос, и
звенящая пустота, которая рождалась в немпослетого,какзвучалиэти
треклятые слова, была самым страшным мучением, потому что, давно привыкший
к постоянному диалогу с самим собою, на этот раз он не знал, что ответить,
а лгать - не хотел или, точнее, не мог уж более.
...Штирлиц поднялся с деревянной лесенки, чтовеланавторойэтаж
домика, где Отто Вальтер держал своюпрокатнуюстанцию-горныелыжи,
ботинки, куртки, перчатки,очкиишлемы,-застегнулкуртку(сАнд
в а л и л иснежные сине-черные облака) и пошел в бар к Манолетте; старик
славилсятем,чтоделалсказочныйкофе,лучший,чемитальянский
"капуччини": сливочная пена сверху и обжигающе горячая крепость на донышке
толстой керамической чашки.
У Манолетте было тихо и пусто;впечке,сделанной,какивсев
Барилоче, на немецкий манер, огоньалчноломалполенца;старикстоял,
прижавшись к теплым изразцам спиною, и лениво следил забольшоймухойс
зеленым брюшком, медленно летавшей вокруг настольной лампы, что стоялана
баре.
- Нет, ты только погляди на нее, - изумленнопроизнесМанолетте,-
вот-вот ударят холода и все занесет снегом, а эта мерзавканесдается...
Остальные сдохли - куда более здоровые, -азеленобрюшкавселетаети
летает...
- Остальные уснули, - возразил Штирлиц. - Онизасыпаютназиму.А
весной оживают.
- Темный ты человек, Максимо, сразу видно - из Испании, там школ мало
и ботанику не учат...Еслибывсемухизасыпалиназиму,авесной
просыпались, то мы бы стали планетой мух, а не людей.
- А может, мы и есть такая планета? - Штирлиц пожал плечами. - Ну-ка,
угости меня кофе, дружище...
- Я угощу тебя кофе, а ты позвони-ка своему патрону, он тебя ищет.
- Приехали какие-нибудь буржуи? -спросилШтирлиц.-Нетерпится
встать на лыжи? Схватить снежного загара?
- Этого он не говорил, - ответилМанолеттеиотошелотпечки.-
Хочешь выпить?
- Мало ли чего я хочу...
- Я угощаю.
- Тогда не откажусь.
- Чего тебе налить? Бренди? Или виски?
- Налей виски.
- С водой?
- Нет, чистого, безо льда.
- Здесь у всех ломается настроение,когдасАндвалятсяснеговые
облака, Максимо. Сколько лет я здесь живу, а все равно не могу привыкнуть,
тоска какая-то, безнадежность, мрак...
Штирлиц положил мелочь на медный поднос, что стоял возлетелефонного
аппарата, набрал номер своегох е ф еОтто Вальтера; старик лежал третий
день без движения - скрутило бедолагу; как подняло в воздух под Седаном, в
семнадцатом, так и ломает каждыйгод,несмотрянаточтосдвадцать
девятогоживетздесь;врачипорекомендовали"сменитьобстановку",
психический стресс был слишком сильным; повлияло на него и то,чтолежал
он в госпитале - койкаккойке-сефрейторомАдольфомГитлером,-
остановившиеся серо-голубые глаза, тяжелый, немигающийвзглядидавящий
поток слов, вродебысовершеннологичных,ладнопоставленныходнок
другому, но - если долго вслушиваться - больных, безнадежная паранойя,но
при этом угодная несчастным людям, а сколько их тогдабыловГермании?!
ПосленоябрьскогопутчаГитлера,когдалюдинаулицахсострадали
арестованному герою войны, рискнувшему сказатьнацииправду,послеего
"Майн кампф",послетого,каконсталфюрером,Оттопродалдомв
Зальцбурге и уехал за океан, поняв, что рано илипоздноГитлердобьется
своего, страна п р о г н и л а, гниющей падали был необходим стервятник со
стылыми, безжизненными глазами.