- А возможности?
- Есть.
- Как выдумаете,близкоеокружениепокойногоРузвельтапонудит
Трумэна отмежеваться от его слов, сказанных в начале войны по поводу того,
что помогать надо тому,ктобудетвыигрыватьбитву:одолеютнемцы-
немцам, возьмут верх русские - русским?
- Думаю, он готов сделать все,чтобыэтиегословабылипреданы
забвению.
- А если ему помочь в этом? Если я сделаю все,чтобыпомочьемув
этом? Как полагаете, будет он стоять за диалог?
- Не знаю.
- Хорошо, что ответили честно.Спросим Громыко. Скажите вот что:вы
бы, лично вы, решились на переговоры с высшим гитлеровским военачальником,
не поставив об этом в известность меня?
- Нет.
Сталин усмехнулся:
- Аможетбыть,Трумэндобрее?Как-никакдемократия,свободные
выборы, полная гласность?
- Именно поэтому я бы на местеруководителейамериканскойразведки
подстраховался санкцией президента.
- "Именно поэтому", - хмыкнул Сталин. - Хорошо ответили.Не нравится
наша демократия, а? Ладно, будем думать, какпоступать.Непришлосьбы
брать уроки у режиссеров Художественного театра: пусть научат,каквести
себя за столом переговоров о будущем мира с тем, кто спокойно живет втом
же городе, где его военные дружескипринимаютгитлеровскогогенерала...
Документмнеоставьте...Ипродумайте,какможнополучитьболее
развернутую информацию...Видимо, из Испании? Впрочем, не мневасучить
профессии, поступайте, как знаете.
ШТИРЛИЦ - I(Мадрид, октябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Американец, подошедший к Штирлицу на мадридской авениде Хенералиссимо
с предложениемпообедатьипоговоритьотом,чтоможетпредставить
обоюдный интерес, был вполне доброжелателен; следов того волнения, которое
обычно сопутствует операции похищения или ареста, не было заметнонаего
лице.
- Обещаю отменное меню, - добавил он. - Как отнесетесь к такогорода
перспективе?
Листья платанов на широкойавениденачалиужежелтеть,становясь
металлическими, цвета чилийской меди;осени,однако,нечувствовалось;
тепло; Штирлиц подставил лицо мягким лучам солнца и, как-то страннопожав
плечами, тихо ответил:
- А почему бы и не пообедать?
- Мне почему-то казалось, что вы откажетесь.
Штирлиц снова посмотрел на американца: очень крепкий человек, подумал
он, с б и т е н ьпрямо-таки; они вообще-то очень здоровые; понятно: войн
не знали, живут далеко от тех мест, где разыгрывается трагедийное действо,
да и молоды, два века истории, это не возраст, младенчество.
Он отчетливо и как-то до страшногоявственнопомнилтотдождливый
день, когда в здешнихгазетахнапечаталиречьЧерчилля,произнесенную
"великимстарцем"вФултоне;бывшегопремьераБританиислушателям
Вестминстерскогоколледжапредставилнекто-нибудь,асампрезидент
Трумэн, что придало этойречихарактерчрезвычайный;протоколиесть
протокол,воднойстрокеподчасзаключенацелаяпрограмма,которая
готовиласьцелымштабомполитиков,экономистов,военных,ученых,
разведчиков и философов в течение месяцев, а то и лет.
ПрочитавречьЧерчиллядважды,Штирлицотложилгазету,тяжело
поднялся со скрипучего стула (три стула стояли в егоконурке,называемой
"номером", все три скрипели на разные "голоса") и вышел на улицу;моросил
мартовский дождь, хотя небобылобезоблачным;людишлепалиполужам,
спрятавшись под парашютнымикуполамизонтов;лишьистинныекабальерос
вышагивали без шляп, в легких пальто,-воданепули,этонестрашно,
прежде всего следует думать о своем облике, непристойно прятаться отчего
бы то ни было, от дождя - тем более.
Онбрелпогородубездумно,невсилахсосредоточитьсяпосле
прочитанного, ипоэтомусовершеннонеожиданноосозналсамогосебяв
центре, напротивамериканскогопосольства;вбольшойдомтоидело
заходили люди, было девять часов,началорабочегодня;оностановился
возле газетного киоска, начал пролистывать газетыижурналы,вздрагивая
каждый раз, когдастаренькийпродавецвогромномберете,по-пиратски
надвинутом на глаза, один из которых был сбельмом,выкрикивалистошным
голосом:
- Читайте историческую речь Черчилля, он объявил войну Сталину!
Штирлиц смотрел на американцев, которые входили в воротапосольства;
были они высокие, крепкие, одеты словно в униформу:тупорылыеботинкис
дырочками на носках, очень узенькие брюки,узенькие,вноготок,узелки
галстуков, и короткие, а оттого казавшиеся кургузыми плащи,какправило,
бежевого или серых цветов.
Они шли, веселопереговариваясьдругсдругом;Штирлицстарался
понять, о чем они сейчас говорили, и ему казалось - судя по выражениямих
лиц, - что беседовали они о каких-то пустяках: кто рассказывал, как провел
уик-энд на Ирати, охотясь за форелью (в Испании не говорят "ловил форель",
ее здесь "охотят"); ктоделилсявпечатлениемопоездкевзамокФины
Кальдерон под Толедо (совершенно поразительная женщина,безднаобаяния);
кто просто-напросто говорил, что левый ботинок жмет,надозанестиПепе,
который работает на углу улицы, хороший мастер и берет недорого.
И никто из этих людей - а ведь они были не простымилюдьми,которые
ходят по улицам, сидят в кафе, сеютхлеб,поютвтеатреилилечатв
клинике, - а особыми, приобщенными к касте политиков, - небылозабочен,
нахмурен, подавлен, никто - судя по их лицам -словнобыинепонимал
того, что случилось вчера в Фултоне.