"Что значит иной континент, - тяжело думалМюллер,приглядываяськ
этим двум молчаливым крепышам, - что значит прерванность связиспочвой!
Да, немцы, конечно,немцы,ноаргентинскиенемцы!Здешняясредауже
наложила на них свой отпечаток, они позволяютсебеначатьразговор,не
дослушав меня, выходят к ужину в рубашках скороткимирукавами,вэтих
отвратительных американских джинсах, словно какие-тосвинопасы;гогочут,
плавая наперегонки в бассейне, не понимая, чтовсеэтоможетотвлекать
меня от мыслей, а то и простораздражать.Нет,доматакоеневозможно,
все-таки родная почва дисциплинирует, чужая - разбалтывает; дети,которые
воспитывались в доме богатых родственников, даещезаграницей,теряют
безусловное следование традициям, это печально".
Впрочем, как-то подумал он, такогородамнениепротиворечитнашей
расовой теории; по фюреру - любой немец остается немцем, где бы он ни жил,
в каком бы окружении ни воспитывался;кровьнепозволяетемупотерять
себя.Почва, повторил Мюллер, здесь другая почва, хоть кровь немецкая.А
что такое почва? Мистика, вздор. Песчаник или глина. Здесь другие передачи
радио; сплошь танцевальная музыка; даже мне хочется двигатьсявтактее
ритму; здесь другая еда, такого мяса я неелврейхе;настолставят
несколько бутылок винаипьютего,какводу,-постоянноеощущение
искусственной аффектации сказывается на отношениях людей, этонепивос
егопятьюградусами,совсемдругоедело.Оничитаютамериканские,
французские и мексиканские газеты; живут рядом с англичанами, славянамии
евреями, здороваются с ними, покупают в их магазинах товары,обмениваются
новостями,постояннаядиффузия,онанезаметнанапервыйвзгляд,но
разлагающее влияние такого рода контактов очевидно.
Он успокоился тогда лишь, когдамаленький"дорнье"приземлилсяна
зеленом поле рядом с особняком; молчаливый летчик приветствовал его резким
кивком - шея будто бы потеряла на мгновение свою устойчивую мускулистость,
не могла более удерживать голову; Мюллеру понравилось это; видимо,летчик
не так давно из рейха.Тростхаймер помог ему сестьвмаленькуюкабину,
справа от пилота.
- Счастливого полета, Рикардо! Я убежден, что в томместе,кудавы
летите, вам понравится по-настоящему.
Когда самолет, пробежав по полю какие-то сто метров, легкооторвался
от земли и резко пошел в набор высоты, Мюллер спросил:
- Куда летим?
- В горы.За Кордову. Вилла Хенераль Бельграно. Это нашепоселение,
практическиоднинемцы,прекрасныйаэродром,дорогинет,приходится
добираться лошадьми, каждый грузовиктам-событие,такчтоситуация
абсолютно контролируема.
- Прекрасно. Сколько туда километров?
- Много, больше тысячи.
- Сколько же времени нам придется висеть в воздухе?
- Мы сядем в Асуле.
За Кордову. Вилла Хенераль Бельграно. Это нашепоселение,
практическиоднинемцы,прекрасныйаэродром,дорогинет,приходится
добираться лошадьми, каждый грузовиктам-событие,такчтоситуация
абсолютно контролируема.
- Прекрасно. Сколько туда километров?
- Много, больше тысячи.
- Сколько же времени нам придется висеть в воздухе?
- Мы сядем в Асуле.Там наши братья, заправимся, отдохнем и двинемся
дальше.Возле Хенераль-Пико пообедаем, затем возьмем курс наРио-Куарто,
неподалеку оттудазаночуем:горы,тишина,прелесть.Азавтра,минуя
Кордову, пойдем дальше;можнобылобыдопилитьизаодиндень,но
руководитель просил меня не мучить вас,все-такивисетьвнебедесять
часов без привычки - нелегкая штука.
- Сколько вам лет?
- Двадцать семь.
- Жили в рейхе?
- Да. Я родился в Лисеме...
- Где это?
- Деревушка под Бад-Годесбергом.
- Давно здесь?
- Два года.
- Выучили язык?
- Моя мать испанка...Я воспитывался у дяди... Отецздесьживетс
двадцать третьего.
- После мюнхенской революции?
- Да.Он служил в одной эскадрилье с рейхсмаршалом. Послетогокак
фюрера бросили в застенок, именно рейхсмаршал порекомендовалпапеуехать
сюда, в немецкую колонию.
- Отец жив?
- Он еще работает в авиапорту...
- Сколько ж ему?
- Шестьдесят.Он очень крепок.Онналаживалпервыеполетычерез
океан, из Африки в Байрес...
- Куда?
- Буэнос-Айрес...Американцы любят сокращения, экономятвремя,они
называют столицу "Байрес". Приживается...
Мюллер усмехнулся:
- Отучим.
Пилот ничего не ответил, глянул на группенфюрера лишь через минуту, с
каким-то, как показалось Мюллеру, сострадательным недоумением.
- Вы член партии?
- Да.Все летчики должны были вступитьвпартиюпоследвадцатого
июля.
- "Должны"? Вы это сделали по принуждению?
- Я не люблю показуху, все эти истерикинасобраниях,лизоблюдские
речи...Я Германиюлюблю,сеньорРикардо...Сфюрером,безфюрера,
неважно...
- Как вас зовут?
- Фриц Циле.
- Почему не взяли испанское имя?
- Потому что я немец. Им и умру. Я был солдатом, мне нечего скрывать,
за каждый свойбомбовыйударпорусскимготовотвечатьпередлюбым
трибуналом.
- А по американцам?
- Америка далеко,недотянулись...Болталиомощи,акакдело
коснулось до удара, так сели в лужу.