— О вашем высоком
положении в рейхе мне говорил господин крейслейтер Функ, у которого я работал
шофером.
Крупное лицо Редера расплылось в самодовольной улыбке.
Иоганн продолжал, скромно опустив глаза:
— Как вам известно из моей анкеты...
— Да, там все в порядке, — небрежно бросил Редер.
— Господин Функ был доволен моей работой. Но я холост. И господин Функ говорил,
что это не солидно — быть холостяком в моем возрасте. Не помешает ли это найти
мне здесь хорошее место?
Редер, откинувшись в кресле, хохотал. Тугой живот его подскакивал.
— Ну и простак же ты! — захлебываясь от смеха, твердил Редер. — Ему, видите ли,
нужно благословение штурмбанфюрера!
Вошел чиновник. Редер кивнул на Вайса:
— Он просит меня найти ему девку, чтобы начать немедленно плодить солдат для
фюрера, а самому уклониться от военной службы. Ну и шельмец! — И махнул рукой в
сторону двери.
Вайс с виноватым и растерянным видом откланялся и вышел.
Несколько минут спустя чиновник, усмехаясь, выдал ему документы, внушительно
заметил при этом:
— Ты не из умников, но это не беда, если ты умеешь водить машину. Достаточно
хорошей рекомендации, и, возможно, для тебя найдется место в нашем гараже. Моя
фамилия Шульц.
— Слушаюсь, господин Шульц! Очень вам признателен.
Вернувшись в общежитие, Вайс с радостью узнал, что посыльный принес ему записку
от Генриха. После прохождения проверки репатриантам разрешили выходить в город.
Вайс направился по адресу, указанному в записке.
Генрих занимал апартаменты в одном из лучших отелей. Он был не один:
оберштурмбанфюрер Вилли Шварцкопф, как и обещал, встретил племянника и в этот же
день собирался выехать с ним на машине в Берлин.
Генрих представил Вайса своему дяде. Тот, не подав Иоганну руки, небрежно кивнул
головой с черной, зачесанной на бровь, как у Гитлера, прядью. Над толстой губой
его торчали гитлеровские же усы. Был он тучен, лицо потасканное, под глазами
мешки, одна щека нервно подергивалась.
На круглом столике, кроме обычного гостиничного телефона, стояли в кожаных
ящиках два армейских телефонных аппарата, толстые провода их змеились по полу.
Генрих сообщил Вайсу, что уезжает в Берлин и, возможно, больше они не увидятся.
Потом сказал покровительственно:
— Памятуя твои услуги моему отцу...Если ты в чем-нибудь нуждаешься... — И
вопросительно посмотрел на дядю.
— Да, — сказал оберштурмбанфюрер, доставая какие-то бумаги из портфеля, на замке
которого была цепочка со стальным браслетом, — можно дать ему денег.
Иоганна больно уколол пренебрежительно-снисходительный тон Генриха, та легкость,
с которой его недавний друг расстается с ним. Он понял, что необратимо рушатся
надежды, возлагаемые на дружбу с Генрихом, на возможность использовать Вилли
Шварцкопфа, а ведь он на это рассчитывал, и не он один...
Вайс просиял и сказал с искренней благодарностью:
— Я очень признателен вам, господин Шварцкопф, и вам, господин
оберштурмбанфюрер. Но если вы так добры, у меня маленькая просьба, — щелкнул
каблуками и склонил голову перед Вилли Шварцкопфом. Произнес с просительной
улыбкой: — У меня есть возможность получить место в гараже
Айнвандерерцентральштелле. Ваше благожелательное слово могло бы иметь решающее
для меня значение.
Вилли Шварцкопф поднял брови, туповато осведомился:
— Ты хочешь служить там шофером?
Вайс еще раз почтительно наклонил голову.
Вилли Шварцкопф взял телефонную трубку, назвал номер, сказал:
— Говорит оберштурмбанфюрер Шварцкопф. — Вопросительно взглянул на племянника: —
Как его зовут? — Повторил в трубку: — Иоганн Вайс.
— Вопросительно взглянул на племянника: —
Как его зовут? — Повторил в трубку: — Иоганн Вайс. Он будет работать у вас
шофером... Да... Нет. Только шофером. — Бросил трубку, взглянул на часы.
Вайс понял, поблагодарил и дядю и племянника. У двери Генрих сунул ему в карман
конверт с деньгами, пожал вяло руку, пожелал успеха. Дверь захлопнулась.
Вот и кончено с Генрихом, и все оказалось бесплодным — все, на что истрачено
столько душевных сил, с чем связывалось столько далеко идущих планов. Есть ли
здесь вина самого Вайса? И в чем она? Не разгадал душевной черствости Генриха?
Был недостаточно напорист, недостаточно настойчив, чтобы занять место его
доверенного наперсника? Недооценил влияния Функа, а потом и Вилли Шварцкопфа?
Полагал, что пробуждающиеся симпатии Генриха к фашизму не столь быстро погасят
его юношескую пылкость, его, казалось бы, искреннюю привязанность к товарищу?
Вайс понимал, что допустил не только служебную ошибку, которая, возможно,
отразится на всей операции, но человечески ошибся, и эта ошибка оставит след в
его душе. Как бы там ни было, а Генрих ему нравился своей искренностью,
доверчивым отношением к людям, хотя эта доверчивость легко подчинялась любой
грубой воле извне. Подъем чувств легко сменялся у него подавленностью, кротость
переходила в наглость, он раскаивался, мучился, искренне презирал себя за дурные
поступки, метался в поисках цели жизни. Вот эта порывистость, смятенность,
недовольство собой и казались Иоганну человечески ценными в Генрихе, и он
радовался, когда видел, что его осторожное влияние иногда сказывается в
поступках и мыслях Генриха. Это привязывало Иоганна к молодому Шварцкопфу, и из
объекта, на которого Вайс делал ставку, Генрих как-то постепенно превращался в
его спутника. Если с ним нельзя было делиться сокровенными мыслями, то, во
всяком случае, можно было не испытывать чувства одиночества.
И вот все, что медленно, терпеливо подготавливал Иоганн, что составляло главное
в разработке его замысла, оборвалось.
На другое утро Иоганн снова отправился на Центральный переселенческий пункт.
Шульц встретил его одобрительным смешком.
— А ты не такой уж простофиля, каким тебя посчитал господин оберштурмбанфюрер, —
сказал он, похлопывая Иоганна по плечу. — Оказывается, ты знаком с
оберштурмбанфюрером Шварцкопфом?
— Что вы, — удивился Вайс, — откуда я могу быть знаком с таким лицом! Но я
работал у его брата, Рудольфа Шварцкопфа, и сын господина Шварцкопфа
рекомендовал меня господину оберштурмбанфюреру.
— Хорошо, — благосклонно сказал Шульц. — Я прикажу взять тебя в наш гараж. Но
кому ты этим обязан? Надеюсь, всегда будешь помнить?
— Весь в вашем распоряжении. — Вайс вскочил, щелкнул каблуками, вытянув руки по
швам.
В этот день Вайс прошел процедуру оформления на службу в
Айнвандерерцентральштелле.
Комнату Иоганн получил в квартире фрау Дитмар, и не дорого. Вероятно, хозяйку
подкупила кротость, с какой он принял ее неукоснительное правило:
— Никаких женщин!
Иоганн потупился и так целомудренно смутился, что хозяйка, фрау Дитмар,
сжалившись, милостиво разъяснила:
— Во всяком случае, не в моем доме.
Иоганн пробормотал сконфуженно:
— Я молод, мадам, и не собираюсь жениться.
— Убирать свою комнату вы должны сами!
— Госпожа Дитмар, моя покойная тетя поручала мне заботы по дому, и, право... Вы
убедитесь...
— Почему тетя?
— Я сирота, мадам.
— О! — воскликнула милостиво фрау Дитмар. — Бедный мальчик! — И,
расчувствовавшись, предложила Иоганну кофе в крохотной кухне, блистающей такой
чистотой, какая бывает только в операционной.