На берегу речки (на самом деле — не глубже ручейка) мы увидели парнишку примерно нашего возраста. Волосы у него дико торчали дыбом, глаза сверкали еще более дико, а сам он стоял по пояс в воде. Под водою же он кого-то держал — и орал при этом во всю глотку:
— Ты должен покаяться и искупить вину, искупить и покаяться! Грехи твои тебя осквернили. Я очищу тебя от скверны, что таскаешь ты с собою, как кошель свой.
— Это мой троюродный, Иоанн, — сказал Джошуа.
В речке по обе стороны от Иоанна выстроились наши братья и сестры, по-прежнему связанные, но в цепи сородичей недоставало одного звена — моего брата Шемаии. Вместо него перед Иоанном кипел, бился и пускал пузыри мутный фонтан. Зеваки подбадривали Крестителя воплями, а тот удерживал Шема под водой уже с некоторым трудом.
— Мне кажется, он топит Шема.
— Не топит, а крестит, — поправил меня Джош.
— Мама, конечно, будет счастлива, когда Шем смоет с себя грехи, но если в процессе он утонет, у нас будут неприятности.
— Верно подмечено. — И Джош ступил в воду. — Иоанн! Прекращай эту бодягу!
Иоанн глянул несколько озадаченно:
— Братец Джошуа?
— Да. Иоанн, отпусти его.
— Но он согрешил, — ответил Иоанн, как будто это все объясняло.
— Я сам займусь его грехами.
— Ты думаешь, ты у нас один такой, а? Дудки. Мое рождение тоже ангел вострубил. И было предсказано, что я поведу за собой. Ты не единственный.
— Об этом мы поговорим в другой раз. Отпусти его, Иоанн. Он очистился от скверны.
Иоанн убрал руки, мой братец поплавком выскочил на поверхность, а я сбежал по склону и поскорее уволок всех подальше от реки.
— Погоди, остальные еще нечисты. На них скверна греха.
Джошуа шагнул между Крестителем и своим братом Иаковом, следующим в очереди на окунание.
— Ты ведь не скажешь об этом маме, правда?
Иакова колотило между ужасом и яростью — он пытался развязать намокший узел на шее. Ему явно хотелось отомстить старшему брату, но лишь тот мог уберечь его от Иоанна, а отказываться от защиты было немудро.
— Если мы разрешим Иоанну крестить тебя сколько влезет, ты уже ничего не сможешь маме рассказать, правда, Иаков? — Это я так пытался помочь.
— Не скажу, — выдавил Иаков. Он опасливо глянул на Иоанна — тот лыбился на нас так, будто в любую секунду мог схватить кого-нибудь и очистить от скверны. — Он что — наш брат?
— Троюродный, — сказал Джошуа. — Сын Елисаве-ты, двоюродной сестры нашей матери.
— А когда ты с ним познакомился?
— Я не знакомился.
— Тогда как ты его узнал?
— Узнал, и все.
— Он псих, — сказал Иаков. — Вы оба психи.
— Ага, это у нас семейное. Может, повзрослеешь и тоже психом станешь. Ты ничего не скажешь маме.
— Не скажу.
— Хорошо, — сказал Джошуа. — А теперь вы со Шмяком ведите малышей дальше.
Я кивнул и бросил опасливый взгляд на Иоанна.
— Иаков прав, Джош. Он действительно псих.
— Я все слышал, грешник! — заорал Иоанн. — Тебе, наверное, тоже надо очиститься.
— Знаете, про Шмяка ангелы ничего не говорили, но примерно в то время, когда его зачали, саранча нам весь огород поела, а у Алфея целый месяц живот пучило. Наверное, тоже какой-то знак. С другими мальчиками у меня так не было.
Ах, маменька. Я уже говорил, что она одержима бесами?
После ужина мы с Джошем развели отдельный костерок — подальше от остальных, надеясь, что нас отыщет Мэгги.
Но отыскал нас Иоанн.
— Ты не помазанник, — сообщил он Джошуа. — К моему отцу приходил Гавриил. А у твоего ангела даже имени нету.
— Мы не должны о таком говорить, — сказал Джошуа.
— Ангел сказал моему отцу, что сын его приготовит путь Господу. А сын — это я.
— Прекрасно. Тебе я иного и не желаю, Иоанн, — только стань Мессией.
— Правда? — удивился Иоанн. — Но твоя мама, кажется, так… так…
— Джош может воскрешать мертвых, — сказал я. Иоанн перевел на меня безумный взгляд, и я на всякий случай отодвинулся — вдруг ударит.
— Ничего он не может, — сказал Иоанн.
— Может. Я сам два раза видал.
— Не надо, Шмяк, — сказал Джошуа.
— Ты лжешь. А лжесвидетельствовать — грех. — Однако Креститель, похоже, скорее запаниковал, чем разозлился.
— У меня не очень хорошо получается, — признался Джошуа.
Глаза Иоанна чуть не вылезли из орбит — но, видимо, больше от изумления, нежели от злости.
— Ты это взаправду? Воскрешал мертвых?
— А также исцелял недужных, — прибавил я.
Иоанн схватил меня за рубаху и притянул к себе так, словно пытался прочесть мои мысли.
— Ты ведь не лжешь, правда? — Он перевел взгляд на Джошуа: — Он не лжет, да?
Джош покачал головой:
— Думаю, что нет.
Иоанн отпустил меня, протяжно выдохнул и снова сел на землю. В его глазах, набухших слезами, поблескивало пламя. Он смотрел в пустоту перед собой.
— У меня гора с плеч. Я уже просто не знал, что делать. Я не умею быть Мессией.
— Я тоже, — сказал Джошуа.
— Эх, я надеюсь, ты и впрямь можешь мертвых воскрешать, — сказал Иоанн. — Потому что мою матушку это просто прикончит.
— Ты и вправду можешь исцелять! — воскликнул Иоанн.
— Да ладно, насморк — пустяки, — сказал Джошуа. — Капелька соплей — фигня перед силой Господа.
— А ты… не попробуешь на мне? — спросил Иоанн, задрал свою хламиду и оголил причинные, сплошь покрытые болячками и зеленоватой коростой.
— Прикройся, прошу тебя, прикройся! — завопил я. — Опусти рубаху и сейчас же отойди!
— Какая гадость, — сказал Джошуа.
— Я что — нечист? У отца я спрашивать боялся, а к фарисею пойти не могу, поскольку у меня самого отец священник. Наверное, это оттого, что я в воде все время стою. Можешь меня исцелить?
(Тут я должен сказать, что именно тогда младшая сестренка Джошуа Мириам, судя по всему, впервые увидела причинное место мужчины. В то время ей было всего шесть лет, но зрелище настолько ее перепугало, что она так никогда и не вышла замуж. Последнее, что о ней известно: Мириам остригла волосы, надела мужскую одежду и переехала на греческий остров Лесбос. Но все это случилось намного позже.)
— Давай, Джош, — сказал я. — Возложи на недуг свои длани и исцели его.
Джошуа пасмурно глянул на меня и перевел взгляд на брата своего Иоанна. Теперь в его глазах читалось только сострадание.
— У моей мамы есть бальзам, можешь намазаться, — предложил он. — Давай поглядим сначала, подействует он или нет.
— Я уже пробовал бальзам, — хмуро ответил Иоанн.
— Этого я и боялся, — сказал Джошуа.
— А натирать оливковым маслом не пробовал? — спросил я. — Вылечить, наверное, не вылечит, но хоть отвлечешься.