Зеленые листы из Красной книги - Пальман Вячеслав 2 стр.

Лучше бы так. Все равно зубры в оккупированной немцами Беловежской пуще не уцелеют. А у нас?..

Все егери на войне. Кубанской охоты не существует. Кавказ с лесами и зверями открыт. Мы хоть и с винтов­ками, но далеко. Только в моей сотне десять егерей, среди них самые опытные и честные — Алексей Телеусов и Васи­лий Кожевников. А наш ученый руководитель Христиан Шапошников, более всех сделавший для сохранения зверя на Кавказе, тот и вовсе на турецком фронте. Жив, нет ли? Кто защитит дикого зубра, когда в горы пойдут оголо­давшие люди из станиц? От одного этого становится не по себе. А если война придет на Кавказ? Ведь немцы уже в пределах Украины.

В гнетущей бездеятельности проходили недели мрач­ной осени. Мы все стояли, чего-то ожидая. Офицеры не вылезали из клуба. Там дым коромыслом. Я не ходил, чтобы не встретиться с Улагаем: говорили, что его полк тоже в Сарнах. Лучше бы в, бой, чем это прозябание, тем более что враг стоит на русской земле.

2

В конце ноября нас подняли в поход. Пошли на Мо-зырь. Там постояли шесть дней. Снова приказ, и по знако­мой дороге весь кавалерийский корпус направился к Моги­леву, где мы уже были в начале осени.

Расположились, окружив город с трех сторон. «Дикая дивизия» из кавказских горцев, которая входила в наш корпус, оказалась в пригородах. С фронта туда прибыл батальон георгиевских кавалеров.

Декабрь прошел спокойно, на рождество проводились парады и молебны; мы надрывали горло в криках «ур-ра!». Потом сказывали, что в столице произошла смена мини­стров в правительстве, а в феврале гвардейцы шептали, будто царь приехал к войскам.

И вот семнадцатый год. Тишина взорвалась.

В последний день февраля российский император спе­циальным поездом хотел возвратиться в столицу. Но цар­ский состав не добрался до Петрограда. Рабочие желез­ных дорог закрыли проезд между станциями Дно и Боло­гое. Остался один путь — на Псков. Туда и прибыл его эшелон. Говорили, что в тот же день из Петрограда к царю приехали военный министр Гучков и член Временного ко­митета Думы Шульгин. Они предложили Николаю Вто­рому немедленно отречься от престола. Ночью третьего марта царь подписал акт об отречении в пользу брата Михаила, а тот сразу же отказался от престола «на волю русского народа»...

Вскорости войскам прочитали короткое извещение о создании Временного правительства. Газеты появились с крупными заголовками. Запомнилась одна фраза: «Госу­дарственная власть вернулась к своему первоисточнику. Россия стала народоправством».

Все казачьи части, выстроившись в огромное каре, повторили слова новой присяги: «Клянусь честью офицера (солдата и гражданина) и обещаюсь перед богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Россий­скому государству, как своему отечеству».

Присяга присягой, а чувство неудовлетворения не исче­зало. Правда, в глубине души затеплилась надежда на скорый конец войны. Так опостылела!

Журналы, газеты, речи наезжавших господ из Думы, новых министров были полны словами «свобода», «брат­ство», «война до победного конца». Все чаще стали вспоми­нать великое прошлое Руси, времена Минина и Пожар­ского, а заодно и о займе «Свободы». «Власть на местах и поведение граждан,— как писали газеты,— регулируется врожденным чувством права, политического чутья и тактом».

В середине марта всем нам было уже не до митингов.

Немцы прорвали фронт у Стохода, как раз там, откуда мы недавноушли.Онибыстро двинулисьвглубьРоссии.

Вдруг оживились все фронты. Генерал Корнилов на юго-западе со своими полками неожиданно разрушил оборону врага и двинулся на Львов. Немцы южнее этого прорыва в свою очередь ринулись к Днестру. Раненые из тех мест рассказывали о случаях оставления окопов наши­ми солдатами даже там, где боев не было.

Нас в огонь не бросали, видимо, придерживали для других целей. А немцы тем временем перешли Западную Двину, взяли Ригу и двинулись к Петрограду. Тогда «дикая дивизия» и некоторые другие части кавалерийского корпуса тоже пошли к столице. Но не против немцев, а на защиту генерала Корнилова, который хотел стать военным дикта­тором России. Временное правительство поспешило объ­явить его мятежным генералом. Корнилов был арестован. «Дикая дивизия» так и не дошла до столицы. Ее разагити­ровали большевики.

Наш полк только раз ударил по немцам, сдвинул их с позиций. В этом последнем бою моя сотня потеряла два­дцать два человека, среди них лучшего егеря охоты Ни­киту Щербакова. Удержаться нам не. удалось. Соседи-пехотинцы, закинув винтовки за спину, стали покидать окопы.

В конце октября 1917 года в полк прискакали три не­знакомых казака, и от них мы впервые услышали, что власть в Петрограде перешла в руки Советов.

Слова «Декрет о мире», «Декрет о земле», «Совет Народных Комиссаров», «Владимир Ильич Ленин» за­звучали в речах, со страниц листовок и газет, напечатан­ных на грубой, серой бумаге. Войска гудели, как потре­воженный улей. Все это и радовало, и пугало. Стихийно возникали собрания, переизбирали командиров. Наша сот­ня на своем собрании постановила оставить командиром меня.

И тут я вспомнил Сашу Кухаревича, своего студенче­ского друга, большевика, который перед войной жил у меня на кордоне вместе со своей женой Катей. Где они сего­дня? Какова их судьба? Живы ли? И если живы, то они, конечно, отстаивают Советы.

Кавалерийская дивизия, куда входил наш полк, после боев с немцами отошла к Минску. Здесь мы узнали, что Корниловидругиегенералы,намеревавшиесясоздать в России военную диктатуру, бежали из тюрьмы. Офицеры-корниловцы, ранее изгнанные из дивизии, появились вновь. Что-то назревало.

Возле Минска мы пробыли недолго. Однажды прозву­чал сигнал «сбор», полк выстроился, и вернувшийся к нам старый полковник объявил, что «в интересах отечества» дивизия получила приказ готовиться в дорогу. Куда? Митинговать не дозволили.

Ранним утром мы подошли к небольшой станции. Там стояли три эшелона, поодаль кое-как были свалены тюки сена, мешки с зерном, продовольствие. Грузились молча, спешно. Алексей Телеусов недоуменно и даже с опаской смотрел по сторонам, задумчиво теребил бородку. Василий Кожевников, как всегда, работал без оглядки: заводил в вагоны коней, грузил фураж, таскал воду.

К полудню первый эшелон был готов в дорогу. Штаб полка поместился в обычном вагоне рядом с нашим. На крыше его установили два станковых пулемета.

Тронулись тихо, без гудков, без предупреждения. Ред­кие местные жители да ребятишки наблюдали за нами издалека.

Выглянуло солнце. Засверкал снег. Поезд пошел пол­ным ходом. Мы натопили печь и приоткрыли дверь, чтобы проветрить крепкий конский дух. Телеусов посмотрел на солнце, на мелькавшие поля, на перелески и вдруг сказал:

— Хлопцы, а ведь нас на восток везут. По приметам вижу. Значит, дальше от фронта. Куда же это?

На одной из недолгих стоянок я подошел к знакомому штабному офицеру, спросил, куда мы едем.

—На место, определенное штабом.

—Куда «на место», если не секрет?

—Куда удастся. В общем, на Дон. Нам известно, что красные недавно захватывали Новочеркасск. Какие-такие красные?.. Я сам не понимаю. Их удалось выбить, но не разбить.Еслиэшелонынезадержатвпути,пойдемв Ростов.

Где-то около станции Елец, миновав с ходу Брянск и Орел, эшелоны остановились. Объявили готовность но­мер один. Прошел слух, что рабочие на железной дороге отказались пропустить казаков дальше.