Сублимация пошла ему на пользу.
5. ЭТОТ ПЕСОК СОБРАН В ПРЕИСПОДНЕЙ!
Ужин во дворце Кристианборга нельзя было назвать торжественным. Кроме Себастьяна на нем присутствовали еще три человека: сам король,
его причетник и пастор, бывший во дворце духовником. Себастьян тотчас же пожалел о том, что оделся будто для ужина в Версале. Если
причетник, облаченный в черное, словно кающийся грешник, довольствовался тем, что бросал любопытные взгляды на перстни иностранца и
бриллианты, украшавшие голубой камзол, то в суровом взоре пастора, направленном на каменья, читалось безграничное осуждение. Сам король был
одет без всякой роскоши, в серое.
Они расселись за квадратным столом, Себастьян напротив монарха, духовник справа, причетник слева.
— Вы говорите по-немецки? — спросил король. И поскольку Себастьян ответил утвердительно, продолжил:
— Значит, будем говорить по-немецки, так как господин Свендгард его понимает, а пастор Норгад не говорит по-французски.
Пастор произнес молитву, и слуги подали филе сельди с картофельным салатом. Рюмки наполнили приятно пахнущей можжевеловой водкой.
— Граф сообщил мне весьма приятную новость, — произнес король вместо вступления. — Он только что приехал из Москвы и утверждает, что
великий князь Петр, когда получит престол, долго на нем не удержится.
— Это не будет большой потерей, — заметил пастор Норгад. — Я слышал, что он идет по стопам этого безобразника Фридриха Гогенцоллерна,
который не верит ни в Бога, ни в дьявола.
Тон разговора был задан. Пастор повернулся к Себастьяну.
— А на чем основаны ваши предсказания?
— Я не делаю предсказаний, господин пастор. Я только сказал королю, что монарх, который презирает собственную страну, не может
рассчитывать на долгое правление.
Пастор с умным видом покачал головой.
— Ваш анализ был основан на научных выводах, граф, — произнес король. — Вы призвали химию и астрологию.
Пастор резко выпрямился, будто при нем помянули дьявола.
— Химия, — пояснил Себастьян, — и в самом деле утверждает, что антагонистическое тело разрушается, когда оказывается погружено в более
объемное тело. А гороскоп великого князя Петра сулит ему судьбу ничуть не более благоприятную, чем химические законы.
— Гороскоп? Так вы торгуете гороскопами? — вызывающе спросил пастор, уставившись на бриллианты Себастьяна.
— Нет, господин пастор, коммерцией я не занимаюсь. Я просто изучаю их для пополнения своего образования.
— Это суеверие, противное истинной вере, — заявил Норгад тоном, не терпящим возражения. — Астрология — языческое блудодейство,
возомнившее себя пророчеством. А всякому христианину должно быть известно, что пути Господни неисповедимы.
Казалось, Фридрих V откровенно развлекался, слушая эти препирательства, так же как и причетник.
Возможно даже, король спровоцировал спор умышленно, и мысль об этом неприятно царапнула Себастьяна. Ввиду отсутствия гладиаторских боев
монарх доставлял себе удовольствие, наблюдая дуэль между пастором и вольнодумщиком — по крайней мере, таковым считал своего собеседника сам
пастор.
Дворецкий велел подавать жаркое из кролика, и слуги наполнили бокалы вином.
— Разве Господь не создал всеобщей гармонии? — вновь заговорил Себастьян, сохраняя на губах ироническую улыбку и прекрасно понимая, как
это должно раздражать пастора. — Вы не согласны с тем, что не может существовать гармония без законов?
Король и причетник поспешили согласиться с этим высказыванием, что вызвало у пастора настоящую ярость.
— А вы, сударь, полагаете, будто законы Господа вам ведомы?
— Разве Он сам в своем милосердии не открыл нам хотя бы некоторые из них? — ответил Себастьян. — Именно Он поведал нам, что существует
четыре времени года, что лунный месяц длится двадцать восемь дней, что нужно сеять весной, дабы собрать урожай осенью, и что главное во
всем — это находить равновесие между антагонизмами. Так с чего бы Ему запрещать постигать и другие законы, например то, что с помощью огня
можно извлечь чистый металл из очищенного минерала?
Король прищелкнул языком, с удовольствием пробуя вино, довольно, впрочем, посредственное. Норгад метал громы и молнии.
— Господь сам покарал это безумие всезнайства, — прогрохотал пастор, терзая свой кусок кролика, — когда изгнал из рая пару чад своих,
отведавших плод с древа познания.
— Тогда зачем же Он посадил это дерево в раю? — притворно удивился Себастьян.
Король хохотнул, и причетник тоже не смог сдержаться.
— Сударь, оспаривать замыслы Господа — это богохульство!
— Пастор, если бы Господь хотел запретить нам размышлять о своих замыслах и намерениях, Он не возвел бы нас в ранг человеческих
существ, наделенных разумом. Мне представляется, что это именно вы, пастор, сомневаетесь в Его мудрости.
Норгад побледнел.
— Я вижу, сударь, что вы одержимы манией все оспаривать, именно эта напасть породила в Париже распущенность и нечестивость!
— Ну-ну, пастор, — счел необходимым вмешаться король, — люди в доброй компании могут позволить себе пофилософствовать.
Монарший призыв к соблюдению приличий несколько успокоил Норгада; он продолжил тоном, который счел весьма ироничным:
— Мне было бы любопытно узнать, какие же тайны удалось открыть графу де Сен-Жермену.
— Соблаговолите потерпеть до конца ужина, — ответил Себастьян, — и вы будете удовлетворены.
Пока Фридрих V и Сен-Жермен беседовали на не столь животрепещущие темы, салат и десерт, представлявший собой что-то вроде кокосового
крема, были с аппетитом съедены. Подали кофе. Время от времени Норгад бросал на Сен-Жермена исполненные ненависти взгляды.
— Я сейчас принесу кое-что из своей комнаты, — сказал Себастьян, — а затем попрошу, чтобы вынесли светильники. Мне потребуется
полумрак.
Когда Себастьян вернулся с ларцом, в котором находилась иоахимштальская земля, в зале оставался всего лишь один подсвечник. Сен-Жермен
поставил ларец на обеденный стол, отпер его и отбросил крышку. Из глубин стал подниматься голубоватый отсвет. В недpax ларца
иоахимштальская земля лучилась, как никогда прежде. Казалось, с течением времени и пребывая в ограниченном и закрытом пространстве,
таинственная субстанция поглотила свои собственные отходы и подверглась сублимации.
— Что это? — вскричал король.