— Ах! — воскликнула вдруг молодая женщина. — У меня кружится
голова, я, кажется, падаю…
И она в самом деле рухнула с табурета прямо на руки
д'Артаньяна, поневоле вынужденного крепко схватить её в объятия.
Ему стало тем временем приходить в голову, что в некоторых
отношениях жизнь схожа что в Париже, что в Тарбе…
Но додумать до конца он не успел — вокруг его шеи обвились
две стройные ручки, и нежный голосок прошептал на ухо:
— Милый д'Артаньян, а можете ли вы отнестись ко мне ужасно
непочтительно? Я вам приказываю быть со мной непочтительным…
— Гвардеец в таких случаях слепо повинуется, — сказал
д'Артаньян, покрепче прижимая её к себе и с бьющимся сердцем
ощущая гибкое, сильное тело под тонким татьем.
— Вот и прекрасно. А теперь проводите меня в спальню. Мы же
не глупые подростки, чтобы целоваться посреди гостиной. Только не
стучите так сапогами. Слуги отправлены со двора, но все равно —
береженого бог бережет… А лучше снимите их сразу…
Вмиг сбросив сапоги, д'Артаньян последовал за Луизой в
спальню, где был незамедлительно увлечен на массивную супружескую
постель под балдахином, так и не успев этикета ради сказать какой-
нибудь куртуазный комплимент, коего, по его мнению, требовали
приличия. Вместо этого ему было предложено помочь очаровательной
нормандке избавиться от платья, после чего события приняли пылкий
и недвусмысленный оборот.
Д'Артаньян, как любой выросший в деревне, имел некоторый опыт
в общении с прелестницами, склонными позволять мужчине вольности.
Правда, опыт таковой был им приобретен на лесных полянах, в стогах
сена и заброшенных строениях, так что он впервые оказался наедине
с лишенной предрассудков дамой в натуральной спальне, на широкой
постели с самым настоящим балдахином. Но это, в общем, дела не
меняло, и он приложил все усилия, чтобы следовать на сей раз не
родительским заветам, а наставлениям синьора Боккаччио, благо эга
ситуация, пришло ему в голову, словно была взята прямиком из
бессмертного «Декамерона». А это свидетельствовало, что изящная
словесность и жизнь все же теснее связаны меж собой, чем это
кажется иным скептикам.
К сожалению, пришлось очень скоро признать, что его опыт не
так богат, как представлялось доселе. Кое-какие уроки, преподанные
ему очаровательной и пылкой нормандкой, это, безусловно, доказали,
приведя в восторг и некоторое оторопение. Похоже, свою фантазию он
зря считал такой уж бурной — прекрасная парижанка, руководя
событиями без малейшего смущения, ввергла гасконца в такие
шаловливые забавы, что он, повинуясь дразнящему шепоту и нежным
no{rm{l ручкам, сам себе удивлялся, проделывая то, что от него
требовали, и, в свою очередь, подвергаясь не менее удивительным
атакам. Черт побери, так вот каковы нравы в Париже! Куда там
беарнским резвушкам с их неуклюжей прямотой…
К сожалению, самые приятные вещи обладают свойством
оканчиваться. Настал момент, когда столь упоительные забавы
пришлось прервать по причинам отнюдь не духовным, а самым что ни
на есть земным, — и д'Артаньян блаженно вытянулся на обширной
супружеской постели, держа в объятиях обнаженную прелестницу так,
словно имел на это все законные права.
«Гром меня разрази, — подумал он в блаженной усталости. —
Положительно, везет так, что жутко делается.
Настал момент, когда столь упоительные забавы
пришлось прервать по причинам отнюдь не духовным, а самым что ни
на есть земным, — и д'Артаньян блаженно вытянулся на обширной
супружеской постели, держа в объятиях обнаженную прелестницу так,
словно имел на это все законные права.
«Гром меня разрази, — подумал он в блаженной усталости. —
Положительно, везет так, что жутко делается. Ну никаких тебе
препятствий на дороге, одни достижения. Вот так вот поневоле
задумаешься: а что, если трактирщик из Менга был прав и сходство
мое с королевским профилем на монете отнюдь не случайное? Что,
ежели… Прах и преисподняя! С одной стороны, конечно, некрасиво и
даже грешно подозревать собственную матушку в недостаточной
добродетели… с другой же… Персона короля, как известно,
возвышается над всеми установлениями и правилами приличия, ибо
монарх сам определяет, что считать добродетелью, а что — пороком.
Недалеки те времена, когда люди ещё указывали с гордостью в
официальных бумагах титул вроде: «Сякой-то, королевский бастард»…
[Бастард — незаконный отпрыск.] Нет, а вдруг? Как бы это узнать
дипломатичнее? Не обретался ли в наших местах великий Генрих? Не
может же так везти сыну простого захолустного дворянина…»
— Вы не уснули, мой рыцарь? — нежным голоском осведомилась
Луиза.
— Помилуйте, — спохватился д' Артаньян. — Какой гвардеец
может уснуть, пребывая в подобном обществе? — И осведомился с
хорошо скрытым беспокойством: — Я надеюсь, Луиза, вы не
разочарованы?
— Вы очень милый мальчик, д'Артаньян, — ответила прекрасная
нормандка. — И я не сомневаюсь, что под руководством опытной
учительницы вы ещё станете по-настоящему опасны для дам…
Пока д'Артаньян обдумывал её слова, пытаясь догадаться, что
здесь от комплимента, а что — от той дерзости, на которую всегда
имел право слабый пол, Луиза мечтательно протянула:
— Д'Артаньян… Как вас назвали при святом крещении?
— Шарль, — сказал д'Артаньян. — Собственно, если уж
стремиться к точности, то мое полное имя звучит как Шарль де Батц
д'Артаньян де Кастельмор…
Вообще-то, он не стремился к предельной точности, а потому не
стал добавлять, что Батц и Кастельмор, собственно, давно уже
представляют собой пришедшие в совершеннейший упадок клочки земли,
дикие пустоши, единственным достоинством которых осталось то, что
они дают владельцу право на соответствующие титулы… В конце
концов, скрупулезность — качество стряпчего, а не дворянина, не
правда ли?
— Шарль д'Артаньян… — тем же мечтательным голосом произнесла
Луиза. — Луиза де Батц д'Артаньян де Кастельмор… Право, это звучит
гораздо более звучно и красиво, нежели Луиза де Бриквиль…
На всякого мужчину, даже самого неискушенного, любая тень
подобных намеков испокон веков действовала, как рев охотничьего
рога на пугливую дичь. А потому д'Артаньян, тревожно
встрепенувшись, поторопился напомнить:
— Прелесть моя, но ведь помянутый де Бриквиль — ваш законный
супруг… Перед богом и людьми…
— Ах, милый Шарль, если бы ещё перед лицом этой вот постели…
Стыдно вам признаваться, но свои законные супружеские права мой
дражайший супруг берется осуществить форменным образом пару раз в
cnd — и если бы вы знали, как кратки и скучны эти редкие свидания!
Никакого сравнения с вами, дорогой Шарль, уж вы-то знаете, как
ублажить даму… Нет, вы в самом деле полагаете, что я была бы вам
плохой женой? Я молода, смею думать, красива и отнюдь не бедна… И
к тому же дворянского рода…
«Караул! — в совершеннейшем смятении возопил про себя
д'Артаньян.