Так и произошло: стряхнув сонную
одурь, к коню бросились конюхи и слуги, спеша подхватить повод.
Черноволосый дворянин, хотя и одетый в простой дорожный костюм и
запыленные ботфорты, сразу производил впечатление человека,
привыкшего требовать от окружающих внимания и почтения. Д'Артаньян
nrw`mmn ему позавидовал — и охотно проткнул бы шпагой насквозь,
имейся к тому хоть крохотный повод…
Позванивая шпорами, незнакомец направился прямиком к
белокурой даме, торопливо раскланялся и произнес по-испански:
— Тысяча извинений, миледи. Непредвиденная задержка на
дороге.
— У вас кровь на рукаве, Рошфор. Вы что, опять кого-то убили?
— произнесла молодая дама мелодично и насмешливо.
— Не считайте меня чудовищем, право… Я не старался никого
убивать. Но полежать в постели кое-кому придется. Что поделать, не
было другого выхода… Они все-таки ждали на Божансийской дороге, и
это была не случайная стычка…
— Значит, вы полагаете, что ваш разговор… — произнесла
молодая дама, став серьезной.
— Безусловно.
Молча слушавший их д'Артаньян принял решение: коли уж не было
повода блеснуть шпагой, всегда оставалась возможность блеснуть
истинно дворянским благородством…
— Прошу прощения, господа, — сказал он решительно, двумя
шагами преодолев разделявшее их расстояние. — Так уж случилось,
что я знаю по-испански, как всякий почти гасконец. У меня нет
намерений подслушивать чужие разговоры, но я считаю своим долгом
предупредить, что понимаю каждое слово, на тот случай, если ваша
беседа совершенно не предназначена для чужих ушей…
Красавица, которую незнакомец называл «миледи», наконец-то
взглянула на него с любопытством и интересом. Ее голубые глаза
были огромными и бездонными, и в сердце юного гасконца вспыхнул
сущий пожар. С неудовольствием чуя собственную остолбенелость, он
поторопился добавить, обращаясь уже исключительно к незнакомцу:
— Разумеется, сударь, если вы считаете себя оскорбленным моим
бесцеремонным вмешательством в разговор, я готов…
— Ну что вы, сударь, — ответил незнакомец. — Наоборот, я в
вас сразу увидел воспитанного и любезного дворянина, и ваши
побуждения достойны уважения…
Это было произнесено столь вежливо и доброжелательно, что
даже искавший ссоры со всем миром д'Артаньян вынужден был убрать
руку с эфеса отцовской шпаги — затевать ссору со столь любезным
собеседником было бы недостойно дворянина.
— Увы, вы оказались правы, шевалье, — произнесла молодая дама
с улыбкой, лишь подбросившей топлива в невидимый миру пожар. —
Наша беседа и в самом деле не предназначена для чужих ушей…
Поскольку эти слова были произнесены дамой, д'Артаньян
получил возможность без малейшего ущерба для собственной чести
выйти из непростой ситуации: он поклонился насколько мог галантно
и направился следом за хозяином в обеденный зал, успев краешком
глаза заметить, что незнакомец и миледи тоже скрылись в гостинице.
Усаживаясь за стол и все ещё пребывая во власти этих голубых
глаз, он нашел слабое утешение в мысли, что речь, вернее всего,
шла отнюдь не о любовном свидании. Все поведение и незнакомца по
имени Рошфор, и голубоглазой дамы свидетельствовало, что дело в
чем-то другом, — то ли чутье опытного охотника подсказывало это,
то ли д'Артаньяну яростно хотелось верить, что обстоит именно так,
а не иначе…
— Послушайте, любезный, — не вытерпел он, второпях утолив
первый голод ножкой утки по-ру-ански.
— Мне кажется, что я где-то
уже видел эту даму…
— Вполне возможно, ваша милость, — пожал плечами трактирщик
со свойственным его ремеслу философским видом. — Вам виднее…
— Вот только никак не могу вспомнить её имени, — продолжал
решительно д'Артаньян с выражением лица, казавшимся ему самому
sf`qmn хитроумным. — Миледи, как бишь…
— Ну, ваша милость… — развел руками трактирщик с тем же
непроницаемым видом умудренного жизнью владельца заведения на
оживленном тракте — Если вы вспомнить не можете, я — тем более.
Мне она своего имени не называла.
— Но дама, безусловно, из знатных?
— О, это уж несомненно! — охотно подхватил трактирщик. — Это
уж сразу видно, ваша милость, в особенности ежели живешь на бойком
месте вроде моего… Жизнь и ремесло научат разбираться в
проезжающих. Верно вы подметили, дама из знатных. Ее привезла
карета со слугами в ливреях, но не в этом только дело, конечно, не
в карете и не в ливреях, нынче хватает и таких, кто то и это
получает отнюдь не по праву рождения… Вашей милости не доводилось
слышать историю о достопочтенном господине наместнике нашей
провинции и прекрасной мельничихе? Особа эта самого низкого
происхождения, но благодаря щедротам господина наместника
разъезжает…
— Черт побери! — рявкнул д'Артаньян. — Как вы смеете
сравнивать!
— Ваша милость, ваша милость! — заторопился хозяин. — Я и не
имел такой дерзости, как вы можете думать… Просто к слову
пришлось… Так вот, к этой даме слуги обращались «миледи» — хотя я
голову готов прозакладывать, да и свое заведение тоже, что она не
англичанка, а самая несомненная француженка…
— Да, мне тоже так кажется, — сказал д'Артаньян. — Судя по её
выговору, она француженка.
— Быть может, ваша милость видели её при королевском дворе? —
с самым простодушным видом поинтересовался хозяин.
Д'Артаньян хмуро воззрился на него, готовый при первом
подозрении на издевку обрушить на голову хозяина бутылку
анжуйского — благо та была уже пуста, — но трактирщик смотрел на
него невинным взором непорочного дитяти. Если издевка и
наличествовала, то она была запрятана чересчур уж глубоко, и
решительные действия были бы опять-таки ущербом для дворянской
чести…
После недолгого размышления д'Артаньян, уже готовый было дать
волю гасконской фантазии, переменил решение в последний миг.
— Мне ещё не приходилось бывать при дворе, — произнес он
твердо и решительно. — Как и вообще в Париже. Но могу вас
заверить, любезный хозяин, что по прибытии в Париж немного времени
пройдет, прежде чем я окажусь при дворе…
Глава вторая
Д'Артаньян обзаводится слугой
— Надо полагать, ваша милость, вам обещали придворную
должность? — осведомился трактирщик.
Д'Артаньян вновь задумался, не почествовать ли ему его той
самой опустевшей бутылкой, — но вновь натолкнулся на исполненный
невинности и крайнего простодушия взгляд, от которого рука
поневоле опустилась. Начиная помаленьку закипать — теперь уже не
было никаких сомнений, что хозяин харчевни над ним издевается, —
он все же удержался от немедленной кары.