Д'Артаньян вновь задумался, не почествовать ли ему его той
самой опустевшей бутылкой, — но вновь натолкнулся на исполненный
невинности и крайнего простодушия взгляд, от которого рука
поневоле опустилась. Начиная помаленьку закипать — теперь уже не
было никаких сомнений, что хозяин харчевни над ним издевается, —
он все же удержался от немедленной кары. Ему пришло в голову, что
он будет выглядеть смешно, затеяв практически на глазах у
неизвестной красавицы миледи ссору с субъектом столь низкого
происхождения и рода занятий. Вот если бы выдался случай блеснуть
на её глазах поединком с достойным противником вроде Рошфора…
Смирив гнев, он решил, что лучшим ответом будет подобная же
невозмутимость.
— Должности при дворе мне пока что не обещано, любезный
хозяин, — произнес он, бессознательно копируя интонации Рошфора. —
Но здесь, — он похлопал себя по левой стороне порыжевшей куртку —
лежат два письма, которые, безусловно, помогут не только попасть
во дворец, но и сделать карьеру… Доводилось ли вам слышать имя
господина де Труавиля?
— Простите?
— Ах да, я и забыл… — спохватился д'Артаньян. — Он давно
переменил имя на де Тревиль…
— Капитан королевских мушкетеров?
— Он самый, — ликующе подтвердил д'Артаньян, видя, что
трактирщик на сей раз не на шутку ошеломлен. — А приходилось ли
вам слышать о господине де Кавуа?
— О капитане гвардейцев кардинала?
— Именно.
— О правой руке великого кардинала?
— Уж будьте уверены, — сказал д'Артаньян победным тоном. — Ну
так как же, любезный хозяин? Как по-вашему, способен чего-то
добиться человек, располагающий рекомендательными письмами к этим
господам, или мне следует оставить честолюбивые планы?
— О, что вы, ваша светлость… — пробормотал хозяин, совершенно
уже уничтоженный. — Как же можно оставить… Да я бы на вашем месте
считал, что жизнь моя устроена окончательно и бесповоротно…
— Не сочтите за похвальбу, но я имею дерзость именно так и
считать, — заявил д'Артаньян победительным тоном истого гасконца.
— И вы имеете к тому все основания, ваша милость… светлость,
— залепетал хозяин. — Бога ради, не прогневайтесь, но я задам вам
один-разъединственный вопрос… — Он поднялся с расшатанного стула и
откровенно присмотрелся к д'Артаньяну в профиль. — Не может ли
оказаться так, что вы имеете некоторое отношение к покойному
королю Генриху Наваррскому? Неофициальное, я бы выразился,
отношение, ну вы понимаете, ваша светлость… Всем нам известно, как
бы это поделикатнее выразиться, о склонности покойного короля
снисходить до очаровательных дам, почасту и пылко, и о
последствиях этих увлечений, материальных, я бы выразился,
последствиях…
Д'Артаньян уставился на него во все глаза, не сразу
сообразив, что имел в виду трактирщик. Потом ему пришло в голову,
что любвеобилие покойного государя и в самом деле вошло в
поговорку, а незаконных отпрысков Беарнца разгуливало по франции
достаточно для того, чтобы составить из них роту гвардии.
— Почему вы так решили, милейший? — спросил он с равнодушно-
загадочным видом, польщенный в душе.
Трактирщик расплылся в улыбке, крайне довольный своей
проницательностью и остротой ума.
— Ну как же, ваша светлость, — сказал он уже увереннее. — Я —
человек в годах, и в свое время через мои руки прошло немало монет
с изображением покойного короля. Вот, изволите ли видеть, сходство
несомненное…
Он двумя пальцами извлек из тесного кармана серебряную монету
в полфранка, вытянул руку, так что монета оказалась на
значительном удалении от глаз, и взором знатока окинул сначала
профиль покойного Беарнца, потом д'Артаньяна. И заключил с
уверенностью, свойственной всем заблуждающимся:
— Тот же нос, та же линия подбородка, силуэт…
Д'Артаньян, напустив на себя вид скромный, но вместе с тем
величественный, смолчал, сделав тем не менее значительное лицо. Он
не спешил объяснять трактирщику, что есть некие черты,
свойственные всем без исключения гасконцам, так же как, к примеру,
фламандцам или англичанам — очертания носа и подбородка, скажем… В
jnmve-то концов, сам он ни словечком не подтвердил умозаключения
трактирщика, так что совесть его, пожалуй что, чиста.
Вот если бы он собственной волей произвел себя в самозванные
потомки Беарнца…
— Есть вещи, любезный трактирщик, о которых следует
помалкивать, — сказал он значительно. — Негоже мне сомневаться в
добродетели моей матушки…
— О, я все понимаю, ваша светлость! — заверил трактирщик
живо. — Значит, вы изволите держать путь в Париж…
— Да, вот именно. Но я не хотел бы…
— Вы можете быть уверены в моей деликатности, — заверил
хозяин. — Я многое повидал в жизни. Ваш скромный вид, ваша, с
позволения сказать, лошадь… Что ж, это умно, умно… Никому и в
голову не придет, что под личиной такого вот…
— Что вы имеете в виду? — вскинулся д'Артаньян, которому
кровь ударила в голову.
— О, не сердитесь, ваша светлость, я лишь хотел сказать, что
вы великолепно продумали неприметный облик, когда пустились в
путешествие… И все же… Быть может, вам понадобится слуга? Негоже
столь благородному дворянину, пусть и путешествующему переодетым,
самому заниматься иными недостойными мелочами…
— Слуга? — переспросил д'Артаньян. — А что, вы имеете кого-то
на примете?
Предложение хозяина пришлось как нельзя более кстати, ибо
прекрасно отвечало его собственным планам. Явиться в Париж в
сопровождении слуги означало бы подняться в глазах окружающих, да
и в собственных, на некую ступень…
— Имею, ваша светлость, — заторопился хозяин. — У меня тут
прижился один расторопный малый, которого я бы вам с превеликой
охотой рекомендовал. Право слово, из него выйдет толковый слуга,
вот только сейчас у него в жизни определенно наступила полоса
неудач…
Он так многозначительно гримасничал, что д'Артаньян, начиная
кое-что понимать, осведомился:
— Он вам много уже задолжал?
— Не особенно, но все же… Два экю…
Ощутив некое внутреннее неудобство, но не колеблясь,
д'Артаньян решительно вынул из кошелька две монеты и царственным
жестом протянул их хозяину:
— Считайте, что он вам более не должен, любезный.