- Извините, - сказал шевалье, поклонившись мужчине высокого роста и недюжинной силы, мужчине, который был не кем иным, как тем самым человеком, которого мы уже видели сначала за столом маршала де Ришелье, затем у чана Месмера, затем в комнате мадмуазель Оливы и, наконец, на балу в Опере.
- Я ждал вас.
Филипп нахмурил брови.
- Как - ждали?
- Ну да, я жду вас уже два часа. Ведь не то час, не то два - не так ли? - прошло с тех пор, когда вы решили прийти сюда, но некое происшествие, от вашей воли не зависевшее, заставило вас отложить осуществление этого намерения?
Филипп сжал кулаки; он почувствовал, что этот человек приобретает какую-то странную власть над ним.
Но тот не обратил никакого внимания на нервные движения взволнованного Филиппа.
- Садитесь же, господин де Таверне, прошу вас, - сказал он.
- Полноте, довольно шарлатанства! Если вы вещун - что ж, тем лучше для вас, ибо вам уже известно, что я хочу сказать, и вы можете заблаговременно укрыться в убежище.
- Укрыться... - с какой-то особенной улыбкой подхватил граф, - но от чего я должен укрываться, скажите, пожалуйста.
- Если вы вещун, значит, это вам ведомо.
- Пусть так! Чтобы доставить вам удовольствие, я избавлю вас от труда излагать мне причину вашего визита: вы пришли искать со мной ссоры.
- Стало быть, вы знаете, из-за чего я ищу ее? - воскликнул Филипп.
- Из-за королевы. А теперь ваш черед. Продолжайте, я вас слушаю.
- Появился некий памфлет...
- Памфлетов много.
- Это верно, но я говорю о том памфлете, что направлен против королевы. Калиостро кивнул головой.
- Не отрицаю.
- К величайшему счастью, эта тысяча экземпляров не попала к вам в руки?
- А почему вы так думаете? - спросил Калиостро.
- Потому, что я встретил рассыльного, который нес кипу газет, потому что я заплатил ему за них, потому что я отправил их к себе домой, а там мой слуга, которого я предупредил заранее, должен был принять их.
- Почему же вы самолично не доводите дел до конца?
- Я не довел дела до конца, потому что в то время, как мой слуга избавлял эту тысячу экземпляров от вашей странной библиомании, я уничтожал остальную часть тиража.
- Таким образом, вы уверены, что тысяча экземпляров, предназначавшаяся мне, находится у вас?
- Уверен.
- Вы ошибаетесь.
- Почему? - спросил Таверне, и сердце у него сжалось. - Каким же образом они могут оказаться не у меня?
- Да потому, что они здесь, - спокойно ответил граф, прислонившись к камину.
Филипп сделал угрожающий жест.
- Вы думали, - продолжал граф, - что вам пришла в голову удачная мысль подкупить рассыльного? Но у меня есть управляющий, и моему управляющему тоже пришла в голову некая мысль. За это я ему и плачу; он догадался, что вы придете к газетчику, что вы встретите рассыльного, что вы этого рассыльного подкупите; он проследовал за ним и пригрозил ему, что заставит его вернуть золото, которое вы ему дали; рассыльный испугался и вместо того, чтобы продолжать путь к вашему особняку, проследовал за моим управляющим сюда. Вы не верите?
- Не верю.
- Загляните в этот шкаф и потрогайте брошюры.
Вы не верите?
- Не верю.
- Загляните в этот шкаф и потрогайте брошюры. С этими словами он открыл дубовый шкаф с восхитительной резьбой и указал бледному шевалье на центральное отделение, где лежала тысяча экземпляров брошюры, все еще пропитанных запахом плесени - запахом влажной бумаги.
- Мне представляется, что вы человек храбрый, - заговорил Филипп, - а потому я требую, чтобы вы дали мне удовлетворение со шпагой в руке.
- А за что я должен дать вам удовлетворение?
- За оскорбление, нанесенное королеве, оскорбление, соучастником которого вы становитесь, храня у себя хотя бы один экземпляр этого листка.
- По правде говоря, вы находитесь в заблуждении, и это меня огорчает, - не меняя позы, отвечал Калиостро. - Я любитель новостей, скандальных слухов, разных однодневных штучек. Я коллекционирую их для того, чтобы потом вспомнить о тысяче вещей, о которых забыл бы, если бы не принял этой предосторожности.
- Порядочный человек не коллекционирует подлостей.
- Извините меня, но я не разделяю вашего мнения об этой брошюре; может быть, это и памфлет, но не подлость.
- Признайтесь, по крайней мере, что это ложь!
- Вы снова заблуждаетесь, ибо ее величество королева была у чана Месмера!
- Это неправда!
- Я отвечаю вам за каждое слово; я ее видел.
- Вы ее видели?
- Так же, как вас.
Филипп посмотрел своему собеседнику в лицо. Его глазам, таким честным, таким благородным, таким красивым хотелось выдержать сверкающий взгляд Калиостро, но в конце концов эта борьба утомила Филиппа, и он отвел глаза.
- Что ж! - вскричал он. - Я ни на чем не настаиваю, кроме того, что вы лжете!
- Во Франции существует пословица, которая гласит:
«Изобличение во лжи заслуживает пощечины», - заметил Калиостро.
- В таком случае, я удивлен, что до сих пор не вижу, чтобы ваша рука замахивалась на меня, коль скоро вы дворянин и коль скоро вам известна французская пословица.
- Прежде чем сделать меня дворянином или научить меня французской пословице. Бог сотворил меня человеком и приказал мне любить моего ближнего.
- Вы хотите сказать, что отказываетесь дать мне удовлетворение со шпагой в руках?
- Я не плачу долгов, которых я не делал.
- Но в таком случае вы дадите мне удовлетворение другим способом?
- Каким образом?
- Я буду обращаться с вами так, как подобает обращаться дворянину с дворянином, но потребую, чтобы вы в моем присутствии сожгли все экземпляры, которые находятся в этом шкафу!
- А я этого не сделаю!
- Вы заставите меня поступить с вами так же, как я поступил с газетчиком!
- Ага! Удары трости! - сказал Калиостро, смеясь и сохраняя неподвижность статуи.
- Ни больше, ни меньше... О нет, вам не удастся кликнуть ваших людей!
Не помня себя от бешенства, Филипп бросился на Калиостро - тот протянул руки, словно это были два стальных крюка, схватил Филиппа за горло и за пояс и швырнул совершенно оглушенного шевалье на груду толстых подушек, составлявших принадлежность софы, стоявшей в углу гостиной.
Филипп вскочил, бледный и яростный, но противодействие холодного разума неожиданно вернуло ему душевные силы.