-Однако… - только и нашелся сказать доктор. - Надеюсь, вы позволите мне приватным образом ознакомиться с состоянием вашего организма?
-Всенепременно. Вам позволю. А теперь, дамы и господа, не сочтите за невоспитанность, не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть. Я уже больше пятидесяти лет голодаю!
-Что вы, голубчик, после такого поста есть опасно…
-А вы, доктор, организуйте мне бульон и сухарики. Это подкрепит силы. Да, - крикнул я вслед врачу, отправившемуся на кухню, - мне можно выпить красного вина!
Доктор вышел из комнаты, и в ней остались, кроме меня, только бабушка с внучкой. Разговор отнял у меня много сил, и я бессильно откинулся на подушки.
-Долго я у вас нахожусь? - спросил я.
-Две недели, - ответила Екатерина Дмитриевна.
-И все время был без сознания?
-Да, - просто сказала она.
-Как же вы со мной намучились! - покаянно произнес я.
-Мы очень испугались, когда вы упали в обморок прямо в гостиной. Потом у вас началась горячка. Если бы не доктор Неверов…
-А кто за мной ухаживал?
-Я, - ответила хозяйка и покраснела.
-Спасибо.
-А я тебя, барин, сразу признала, - вмешалась в разговор Евдокия Фроловна. - Как Катюша мне тебя показала, так я сказала, правда, Катя? Это, говорю, наш Алексей Григорьевич, а они мне не верили.
-Но кто же мог подумать, что такое может случиться! Вы, бабушка, тоже хороши! Барин! Барин! Нет, чтобы толком рассказать.
-Умными вы больно, молодые, стали, - сердясь на что-то, явно не имеющее ко мне отношения, сказала старушка. - Мы разве такими были? Мы старших почитали и во всем слушались. Спроси хотя бы Алексея Григорьевича!
-Ну, что касается тебя и Семена… начал я, но одумался и перевел разговор на другую тему. - А как ваши?
Старушка разом отвлеклась и пригорюнилась.
-Эх, барин, сколько годов-то прошло! Тятю, почитай, тридцать лет как схоронили, за ним через год мамоньку. А в прошлом годе супруга своего Семена Ивановича похоронила. Эх, какой был человек! Таких нынче нет!
-Извините, вечная им память и земля пухом, - сказал я.
Женщины начали креститься. Мы помолчали, почтив память ушедших,
-Значит, согласился все-таки Фрол Исаевич отдать вас за Семена? - спросил я послушную дочь.
-Согласился. Тебе спасибо, что тятю уломал. Мне бы без Семена Ивановича не жить. Тятя сказывали, что это ты его уговорил…
Мне хотелось спросить про моих родственников, но я не решился прерывать грустные Дунины воспоминания.
-А как вы жизнь прожили, вы же были крепостными?
-Ишь, чего вспомнил. Это когда еще было. Твой братец, Антон Иваныч, тяте вольную дал, почитай года через три, как ты пропал, а Семен Иванович и вовсе свободным был. Он в большие купцы вышел! Так, что тятя не мог им нахвалиться.
Вспомнив успехи мужа, Евдокия Фроловна приободрилась, и я счел возможным задать интересующие меня вопросы, но не успел. Вернулся доктор, и момент был упущен. Вслед за врачом вошла девушка, которую я уже видел. Она внесла поднос с тарелками. Женщины засуетились и помогли мне сесть в постели, подоткнув под спину и бока подушки.
Я так ослаб, что сам не мог есть, и кормила меня Екатерина Дмитриевна. Она старательно подносила ложку с бульоном к моим губам и помогала его проглотить, символически сглатывая за компанию. Было похоже, что у Дуни выросла очень хорошая внучка…
Еда так меня утомила, что я начал задремывать на полуслове. Доктор сделал знак женщинам, и меня оставили одного. Я еще несколько минут пролежал с открытыми глазами и незаметно для себя уснул.
Утром меня разбудило солнце, празднично светившее в окно. Я был в комнате один и смог встать с постели. На мне, как ни странно, не оказалось никакой одежды.
-Хоть бы догадались надеть ночную рубашку, - сердито подумал я, разглядывая свое отощавшее тело. Алхимик, как я называл соседа по Петропавловской крепости, или природа вернули мне его без изъянов. Все было вроде на своих местах.
Я сделал несколько гимнастических движений и постепенно увлекся. Мышцы жаждали нагрузки, и я с удовольствием начал разминаться, Было еще очень рано, и предположить, что в такое время кто-нибудь придет с визитом, я не мог, а потому не позаботился даже о набедренной повязке.
Дверь открылась неслышно, и я только тогда понял, что у меня гостья, когда Екатерина Дмитриевна, вскрикнув, выскочила из комнаты. Я бросился на кровать и закрылся одеялом. Однако, она больше не показывалась. Оставалось ждать развития событий. Довольно долго никто не появлялся, и я даже немного обиделся, что про меня забыли. Наконец, раздался стук в дверь. Теперь в комнате появилась не хозяйка, а горничная, та, что вчера приносила еду. Теперь я ее окончательно вспомнил. Гость, с которым я проник в дом, называл ее «Марьяшей».
-Сударь, - сказала она. - Я принесла вам одежду.
-Спасибо, Марьяша, - поблагодарил я.
Девушка, положив узел с платьем на кресло, кокетливо улыбнулась. Марьяша выгодно отличалась от дворовых девушек, встречавшихся мне в XVIII веке. Вела себя естественно и не раболепствовала.
-Это что, моя одежда? - поинтересовался я, не без тайной тревоги поглядывая на узел. Натянуть на себя свои старые вещи я бы не смог ни при каких обстоятельствах.
-Нет, это вещи покойного Иван Иваныча. Ваши совсем истрепались. Екатерина Дмитриевна просила померить, может быть, что-нибудь подойдет.
-А кто такой Иван Иванович?
-Муж Екатерины Дмитриевны.
Мне очень не хотелось надевать вещи покойного купца, но кажется, у меня не было другого выбора.
-А давно он умер?
-Давно, пять лет назад. Я тогда еще здесь не служила.
-Екатерина Дмитриевна хорошая барыня? - поменял я тему разговора.
-Очень хорошая, в ней много душевности и дружества, - похвалила хозяйку Марьяша.
Девушка развязала узел с вещами и начала раскладывать их на туалетном столике.
-А что здесь за пьесу ставят? - спросил я ее, вспомнив про несостоявшуюся репетицию.
-Это барыня придумала. Комедь называется.
-Понятно.
Говорить нам собственно было не о чем, но Марьяша не уходила, видимо, радуясь разговору со свежим человеком. Мне было не очень удобно лежать голым, до подбородка укрывшись одеялом, но отправить девушку, чтобы встать, было неловко.
-А, вы, барин, правда сто лет проспали? - наконец, задала она интересующий вопрос.
-Слухи значительно преувеличены, - непонятно для девушки ответил я.
-А… я и сама подумала, как же так, сто лет - и такой молоденький.