Кстати, такое предложение подано не только в московское. Надеюсь, пройдет и по всей России. Это вам большой плюсик… Ну, а теперь о наших баранах. Вы правы, благотворительность благотворительностью, но у нас задачи несколько поважнее.
Я превратился в слух. Он заметил мое изменившееся лицо, медленно кивнул.
-Догадались? Верно, вам открываем допуск на этаж выше. На самом деле мы занимаемся не столько благотворительностью, хотя это выглядит именно так, а… убираем помехи с дороги научно-технического прогресса. Хотя да, это и на конечном этапе выглядит как благотворительность, ибо только прогресс в состоянии избавить человечество от нищеты, голода, болезней и преждевременных смертей. А благотворительность в чистом виде - глупость. Конечно, мы можем развозить в голодающие страны зерно и медикаменты - и развозим! - но это не лечение болезни, а лишь примочки, чуть-чуть снимающие боль.
Я сказал торопливо:
-Ну да, вы говорили, что голодающим даете не рыбу, а удочки.
Он кивнул.
-Что-то в этом роде. И останавливаем тех, кто попытается мешать местным ловить рыбу. Останавливаем, как вы уже знаете по своей работе, не насильственно, а стараемся отвлечь на другие цели, разжигаем иные интересы. Конечно, могли бы и силой, мы не слюнтяи, как можно подумать изначально, но силовые методы неэффективны! Эффективнее, как у вас сказано в ваших работах, когда человек сам рвет жилы, развивая свой бизнес.
Я слушал, слушал, и, как недостающие обломки хитрой головоломки, многое становилось на свои места. Не только я занимаюсь делом, но и все сотрудники. Не симптомы лечим, а боремся с самой болезнью. А иногда успеваем даже предотвратить. Вообще-то главная задача медицины - не лечить, а предотвратить заболевание.
-Благодарю за доверие, - сказал я с чувством.
Он хитро прищурился.
-Признайтесь, уважение к нашей организации повысилось?
Я замялся, затем кивнул.
-Честно говоря, сперва относился к ней не совсем серьезно. Ну, как ко всем благотворительным. Ценил только за высокую зарплату. А теперь уважаю по-настоящему.
Он наконец сел, откинулся на спинку кресла, довольный, только что не заурчал, как сытый кот у камина, некоторое время изучал меня с удовольствием на лице, наконец изрек:
-Хорошо, идите! Помните, теперь вам придется решать задачки потруднее. И… поглобальнее.
-С удовольствием поработаю в полную силу, сэр.
Только в коридоре сообразил, что брякнул не совсем умно, а как бы, бахвалясь, проговорился, что вообще-то работал спустя рукава.
Через месяц я получил десять тысяч долларов, что повергло в радостный шок. Когда Глеб Модестович сказал насчет допуска на этаж повыше, я расценил это как рост доверия, мол, буду знать чуть больше, но чтобы сопровождалось и такой финансовой добавкой!
На планерках-бреймстормингах по-прежнему изощряемся в придумывании способов выхода из локальных конфликтов, мирим враждующие стороны, находим компромиссы между группировками на Балканах, перекрываем пути наркотрафика и нелегальных поставок оружия, рушим последние диктатуры, уменьшаем преступность…
И хотя большинство идей, понятно, от веселого настроения или желания щегольнуть оригинальностью, но не оставляет ощущение, что какая-то часть предложений, пусть самая крохотная, все же обрабатывается и доводится до сведения власть держащих. Если эта догадка верна, тогда я могу понять, почему у нас такая сверхвысокая зарплата. Вообще-то это рентабельно: собрать вместе яркие умы, что обычно горят на сотую часть силы в окружении обычного народца, и заставить их тереться друг о друга, высекая яркие искры озарения.
Вообще-то это рентабельно: собрать вместе яркие умы, что обычно горят на сотую часть силы в окружении обычного народца, и заставить их тереться друг о друга, высекая яркие искры озарения.
Сегодня изощрялись на тему раскованной морали, хорошая и приятная мишень для зубоскальства, оттянулись по полной, все-таки умнейший собрался народ, а когда умнейший - шутки сыплются градом, все изысканные, с двойным-тройным дном, отточенные уже в момент возникновения. Глеб Модестович сдержанно улыбался, но глаза оставались серьезными, наконец негромко похлопал ладонью по столу.
-Да, - сказал он в тишине, - сейчас достаточно спокойный период. Если не считать, конечно, что Штатам придется отступить из Ирака, что нефть продолжает дорожать, но это все заранее известно, а значит, не опасно. Но при всем этом благополучии не стоит забывать, что такая тишина вполне может быть взрывоопасной…
Роберт Тарасюк, профессор, доктор и лауреат множества премий, сказал угодливо:
-Это точно, шеф.
-Вот-вот, - проронил Глеб Модестович. - Мы должны учитывать, что ситуация может резко измениться….
-Золотые слова, - сказал Тарасюк с восторгом, - да, мы все должны это учитывать и постоянно работать над этим!
Глеб Модестович перевел взгляд на меня.
-В старые времена во флоте первым давали высказаться самому младшему. У вас, Евгений Валентинович, какие-то предложения есть?
-По какому вопросу? - спросил я.
Он обвел взглядом присутствующих. Они все смотрели уже на меня. Смотрели требовательно, я чувствовал, как начинаю взмокать.
Глеб Модестович сказал медленно:
-Обществу нужно постоянно подбрасывать что-то, иначе дурная энергия будет прорываться, как теперь любят говорить, непредсказуемо. А стабильному обществу не нужны ни забастовки, ни стихийные демонстрации, ни акции протеста… неважно, против чего эти акции.
Я подумал, спросил осторожно:
-А если мы сами организуем эти акции?
Он ответил незамедлительно:
-При условии, что они будут под нашим контролем.
-Это можно, - сказал я. - Например, во всем мире наблюдается ужасающая дискриминационная политика насчет заселяющихся гостей…
Тарасюк надулся и прервал недовольно:
-Это где же? Это в каком же, простите, месте?
Глеб Модестович вскинул успокаивающе ладонь.
-Тихо-тихо, дорогой Роберт Панасович. Это наш юный друг уже подает, как это будет… э-э… подаваться в СМИ. Верно?
Я кивнул.
-Да. Я вчера вернулся из Ярославля, два дня прожил в хорошем отеле. Даже очень хорошем, элитнейшем! Пять звезд, надо же… Но, увы, даже там я с прискорбием обнаружил разделение гостей по дискриминационному признаку. Представьте себе, мужчин селят отдельно, а женщин - отдельно! Это в наше-то просвещенное время, когда уже сто лет как даже в школах ввели совместное обучение мальчиков и девочек!
Я говорил с подъемом, после подъема жалованья и жаркого романа с Эммой чувствовал себя намного увереннее. Судя по прищуренным глазам Глеба Модестовича, он все понимает, принимает и одобряет. Закомплексованный работник будет держаться зажато, рискованную мысль не выскажет, а именно в ней, возможно, и нашлось бы ценное зерно, так что эта педагогическая мера сработала. Кто знает, возможно, Эмма работает по особому контракту, проверяя сотрудников, но вряд ли признается.