По крайней мере, вот так сразу.
Сотрудники начали задумываться, вон у Арнольда Арнольдовича брови сдвинулись над переносицей, а лоб Ореста Димыча избороздили глубокие морщины.
Жуков поинтересовался:
-Предлагаете инициировать запросы в сенатах и прочих парламентах по поводу совместного поселения в номера мужчин и женщин?
Я покачал головой.
-Нет, мы же говорим о том, чтобы чем-то занять население?.. Вот пусть само население и начнет. А мы незаметно поддержим. Начнется ожесточенная полемика в прессе о допустимости и недопустимости, о моральных границах, о законах нравственности, которые нельзя нарушать…
Жуков хмыкнул.
-Как будто уже не все их нарушили! Да еще и узаконили… Простите, что прервал.
Я наклонил голову, принимая извинения, в груди разлилось приятное тепло, сам Жуков, ветеран из ветеранов, извинился, это ж надо. Так в самом деле уверюсь, что чего-то стою.
-Вообще-то знаем, чем все это закончится, - продолжал я. - И другие умные люди знают. Но идиоты, которых большинство, начнут шумную кампанию…
Арнольд Арнольдович тонко улыбнулся.
-Насколько я понял, начнем мы?
-Мы бросим первый камешек, - уточнил я. - Если понадобится, то где-то поддержим одной-двумя статьями в прессе. Но думаю, что все покатится без нашего вмешательства.
Он потер руки, почти промурлыкал:
-Люблю изящные решения. Когда большие результаты достигаются минимальнейшим вмешательством. Как верно выразился наш юный друг: бросить крохотный камешек в нужное время и в нужном месте. А лавина пойдет по точно указанному маршруту.
Арнольд Арнольдович сказал задумчиво:
-А знаете… это может даже оздоровить общество. На сторону этого предложения могут встать, как ни странно, даже ортодоксальные секты… да что там секты, церковь наверняка встанет.
Жуков спросил ошалело:
-Церковь?
-Ну да. Не усек?
-Прости, я что-то кофе недоперепил, голова чугунная.
-Говорят, гильотина помогает, - любезно посоветовал Арнольд Арнольдович. - Церковь, как известно, пока что твердо стоит против однополых браков. Несмотря на попытки отдельных священников легализовать такое противоестество, церковь помнит, что за такое Господь сжег Содом и Гоморру, так что…
Жуков сказал быстро:
-Я понял! Сейчас мужчин селят вместе, а это как бы подталкивание к гомосексуализму! Ведь это раньше парни могли пройти по улице в обнимку, и никто бы не подумал на них ничего из того, что сразу подумают сейчас, а теперь, когда даже кровати стоят рядом…
-Верно, - поддержал Цибульский, - расселить, чтобы и мыслей подобных не было! А женщина на соседней постели - это кайф. Можете трахаться - это нормально, можете сохранять супружескую верность: то и другое - хорошо, естественно.
Глеб Модестович быстро набрасывал что-то в блокноте, вскидывал обезьянью мордочку, всматривался в наши лица, будто рисует шаржи, но я скосил глаза и увидел множество мельчайших закорючек тайного языка стенографии.
Только Орест Димыч помалкивал, но я уже в каком-то прозрении видел по его лицу, что перед его мысленным взором все центральные города Европы и Штатов, митинги на улицах и столкновения демонстрантов с противоположными лозунгами, радостный всплеск оживления в СМИ, новые темы и даже рубрики в телепередачах, дебаты в правительствах, разноречивые требования общества…
Глава 10
Предложения, идеи и пожелания я сдавал Глебу Модестовичу.
Сотрудники все те же, новых не прибавилось, так что всех уже знаю как облупленных и только теперь заметил, что очень давно не видел Эдуарда Кронберга.
Тихонько во время обеда в кафе спросил у Глеба Модестовича, не заболел ли Кронберг, это тот, который принимал меня на работу. Арнольд Арнольдович и Жуков переглянулись, а прямодушный Тарасюк сказал грубо:
-Что тебе до Кронберга? Живи, работай.
-Да я просто так… - пробормотал я. - Интересно.
-Он здесь вряд ли появится, - сказал Тарасюк. - Глеб, передай, пожалуйста, аджику… Спасибо!
Я смотрел, как он щедро поливает красной пастой бифштекс, лицо спокойное, но чем-то предупреждающее, что про Кронберга говорить не стоит.
Глеб Модестович взглянул на меня с пониманием в добрых глазах, помялся, не зная, что сказать, повернулся к Жукову.
-Володенька, вы пойдете на выборы?
Жуков так удивился, что выронил бутерброд и едва поймал его над чашкой чая, но половина красной икры все равно обрушилась в горячий напиток.
-Черт, - сказал он со злостью, - ну что вы каркаете такие глупости? Любой политический режим - это парламент шлюх, не так ли? Только при демократии шлюхи - сам народ. А у меня к шлюхам никогда не было почтения, и я никогда не ставил между собой и шлюхами знак равенства. Да, бывало, пользовался, чего греха таить, но я и туалетом пользуюсь.
-Фи, - сказал Арнольд Арнольдович с достоинством.
-Вот именно фи, - рыкнул Жуков сердито. - Нашел о чем спрашивать! За столом.
-Так ведь все телеканалы забиты этой подготовкой к выборам, - сказал Глеб Модестович, оправдываясь. - Такие дебаты, такие страсти! Хотя вы правы, ничего не изменится, кого бы ни выбрали.
Арнольд Арнольдович вежливо хохотнул:
-Выборы проводятся только для того, чтобы узнать, чей предвыборный прогноз оказался точнее. Этот тот же ипподром, на который вы хаживаете…
-Это было в молодости, - огрызнулся Жуков. - Очень далекой.
-А для недо… как вы их там, вся жисть - игра, игра, игра… Играя, старятся и мрут, так и не став взрослыми.
-Они еще и гордятся, - бросил Тарасюк обвиняюще, - что остались детьми! Представляете, здоровенные дети в пятьдесят лет с умом и желаниями младенцев!
Он умолк и проводил взглядом двух женщин, что заняли столик у окна. Одна сбросила на спинку стула легкую блузку, обнажив блестящие загорелые плечи и почти открыв удивительно округлую и приподнятую грудь, вторая сразу откинулась на спинку, давая возможность всем мужчинам в кафе любоваться ее пышной и удивительно четко очерченной грудью.
Жуков, потаращив глаза с восторгом, вдруг помрачнел и фыркнул с неприязнью:
-Силикон!
Цибульский тут же поддакнул:
-Да, ненастоящие.
-Ага, - буркнул и Орест Димыч с готовностью.
Они принялись за десерт, но время от времени поглядывали на женщин, да и как не поглядывать, такие сиськи приснятся - встанешь утром с мокрыми трусами. Любопытно, мелькнула мысль, впервые за всю историю человечества совпали мнения и отношение как самых старых пердунов и дряхлых злобных бабок, так и тинейджеров. Раньше абсолютно во всем вкусы диаметрально расходились. Все, что нравилось старшему поколению, для молодых парней - отстой, маразм, а молодые парни, с точки зрения стариков, вообще с ума сходят.