Я не смел посмотреть Хо-Хаку в лицо. Б его глазах, в глазах их всех - и в своих собственных! - я теперь мог быть только ничтожеством, только рабом.
-Я был о тебе лучшего мнения, - заметил Хо-Хак. - Я думал, ты настоящий воин. Я не мог ему ответить.
-Теперь я вижу, - продолжал Хо-Хак, - что ты действительно из Порт-Кара.
Я не мог поднять голову от стыда. Мне казалось, что теперь я никогда не смогу ее поднять.
-Ты просишь оставить тебя рабом? - спросил Хо-Хак. Вопрос был жестоким и прямым.
Я попытался взглянуть на Хо-Хака, но глаза мои застилали слезы. Я смог различить только презрение на его широком, спокойном лице. Я опустил голову еще ниже.
-Да, - едва слышно произнес я, - я прошу оставить меня рабом.
Вокруг меня поднялся невообразимый смех; смеялись все - и особенно радостно тот, в повязке с перламутром на лбу, но больнее всего для меня было слышать презрительный смех девушки, стоящей рядом со мной, едва не касающейся бедром моей щеки.
-Ты - раб, - указал на меня Хо-Хак.
-Да, - ответил я и добавил, - хозяин.
Слово застряло у меня в горле. Но все горианские рабы именно так обращаются к свободным мужчинам, а свободных женщин называют «госпожа», и это, конечно, правильно, поскольку должны же они кому-то принадлежать.
Последовал новый взрыв смеха.
-Ну вот, - сказал Хо-Хак, - а теперь мы, наверное, бросим тебя тарлариону.
Смех вокруг перешел в вопли.
Я почувствовал дурноту.
В эту минуту мне казалось уже безразличным, бросят они меня тарлариону или нет. Мне казалось, я потерял нечто более ценное, чем жизнь. Как я смогу смотреть в глаза кому-нибудь из них? Самому себе? Почетной смерти я предпочел позорное рабство.
Я сгорал от стыда. Теперь они действительно смогут бросить, меня тарлариону. По горианским традициям, раб - это животное, и хозяин вправе распоряжаться им по своему усмотрению, главное - чтобы это доставило ему удовольствие. Но сейчас я чувствовал себя совершенно разбитым, униженным, мне все уже было безразлично.
-Кто-нибудь хочет взять себе этого раба? - донесся до меня голос Хо-Хака.
-Отдай его мне, Хо-Хак, - услышал я. Чистый, звенящий голос принадлежал светловолосой девушке.
В поднявшейся буре смеха отчетливо слышались раскаты презрительного пыхтения парня, того, что носил на лбу повязку, украшенную перламутром воскского сорпа.
Но девушка!… Я странным образом чувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с ней, каким-то пустым местом, ощущая в то же время каждую клеточку ее тела, гордого и свободного. Каким же жалким и презренным животным должен был выглядеть сейчас я - раб, обнаженный и связанный, стоящий на коленях у ее ног.
-Он твой, - услышал я слова Хо-Хака. Новая волна стыда охватила меня.
-Принесите ренсовой пастилы! - скомандовала она. - И развяжите ему ноги. Шею тоже освободите.
Одна из женщин отделилась от группы зрителей и пошла за пастилой, а двое мужчин принялись снимать стягивающую мои лодыжки болотную лиану. Руки у меня оставались связанными.
Через минуту женщина вернулась, неся полную пригоршню влажной ренсовой пастилы. Испеченная на разогретых камнях мякоть ренсового стебля - ренсовая пастила - представляет собой некое подобие пирога, часто посыпаемого растолченными в порошок семенами.
-Открой рот, раб, - приказала девушка.
Я повиновался, и она затолкала всю пастилу мне в рот.
-Ешь, - скомандовала она. - Глотай!
Едва сдерживая подступающую тошноту, я с болезненными усилиями принялся жевать приторную, сладковатую массу.
-Теперь ты всегда будешь есть из рук своей хозяйки, - сказала девушка.
-Я всегда буду есть из рук моей хозяйки, - повторил я.
-Как твое имя, раб? - спросила она.
-Тэрл, - ответил я.
Последовал сильный удар по лицу.
-У раба нет имени, - жестко сказала она.
-У меня нет имени, - повторил я. Она обошла вокруг меня.
-Спина у тебя широкая, - заметила она. - Ты сильный, но глупый, - она рассмеялась. - Я буду называть тебя Боском.
Боски - крупные рогатые жвачные животные, обитающие на горианских равнинах. К югу от экватора их многочисленные стада - неизменные спутники народов фургонов, но разводятся боски и на северных фермах, где крестьяне используют их в качестве тягловой силы.
-Я - Боcк, - сказал я. Вокруг рассмеялись.
-Ты мой боcк! - с хохотом повторила она.
-Я думал, ты предпочтешь мужчину в качестве раба, - заметил тот, с повязкой из перламутровых пластин, - гордого, не боящегося смерти.
Девушка запустила руки в мои волосы и, откинув мне голову назад, плюнула в лицо.
-Трусливый раб! - процедила она сквозь зубы.
Я уронил голову. Все, что она говорила, было правдой. Я испугался смерти. Предпочел ей рабство. Я не могу быть мужчиной. Я потерял свое лицо.
-Ты годишься только на то, чтобы быть рабом у женщины, - заметил Хо-Хак.
-Знаешь, что я с тобой сделаю? - спросила меня хозяйка.
-Нет, - ответил я. Она рассмеялась.
-Через два дня, на празднестве, я выставлю тебя в качестве приза для девушек, - сказала она.
Eе слова заглушили крики, выражающие всеобщее удовольствие.
Плечи у меня окончательно поникли; я весь дрожал от сжигающего меня стыда.
Девушка собралась уходить.
-Следуй за мной, раб! - повелительно бросила она.
Я с трудом поднялся на ноги и сквозь строй глумящихся, тычками провожающих меня ренсо-водов, пошатываясь, побрел за девушкой, моей владелицей, моей госпожой.
Глава четвертая. ХИЖИНА
Я стоял на коленях на носу легкой лодки и резал ренс, а девушка, хозяйка лодки, устроившись на корме, правила шестом. Сезон уборки ренса закончился, но часть его срезали также осенью и зимой и хранили затем на крыше до весны. Этот ренс не годился для изготовления бумаги, но его использовали в пищу, для плетения циновок и добавляли к покрытию острова.
-Режь здесь, - скомандовала девушка, направляя лодку к новым зарослям.
При уборке ренса стебли его зажимаются левой рукой, а правая рука наискось наносит удар маленьким кривым ножом.
Мы буксировали за собой небольшой плот, на котором лежала уже целая гора ренсовых стеблей. Резать я начал еще до рассвета, а сейчас было далеко за полдень, но я продолжал работать без передышки, бросая пушистые цветущие верхушки растений в воду, а длинные гибкие стебли на плот.