Пьер напрягся в руках гвардейцев, расширил глаза.
- Ради Бога, Бертран, помогите!
Ногаре подошел к Пьеру и проговорил, кривя рот:
- Бог на этих землях больше не властен.
- Бертран! - крикнул Пьер, но епископ направился прочь, подталкиваемый гвардейцем. Дверь на кухню захлопнулась, частично заглушив вопли Пьера, когда нож принялся кромсать его пальцы.
Закончив пытку, Ногаре вернулся в передний зал, оставив Пьера с беспамятстве с одним из гвардейцев. Другой последовал с ним, вытирая руки о кухонное полотенце. В переднем зале собрали слуг, троих мужчин и четырех девушек. Рядом стояла стройная бледная женщина в элегантном платье, прижав к себе двух мальчиков. Один не переставая плакал.
Женщина в ужасе смотрела на гвардейца, чья накидка была заляпана кровью. Один слуга, пожилой человек, дернулся вперед, но тут же был остановлен мечом, упертым в живот. Ногаре заметил, что к мертвецам в углу зала прибавился еще один страж. К нему приблизился гвардеец в накидке, обшитой желтой парчой.
- Капитан, что случилось?
Они отошли к дверям, чтобы никто не слышал.
- Стражи услышали крики лорда и бросились на нас, - угрюмо проговорил капитан. - Один сумел выбить меч у одного из наших. Надеюсь, этот каналья предатель признался?
- Пока нет.
Капитан кивнул.
- Дело идет? - спросил Ногаре.
- Да, фургон грузят. - Капитан помолчал. - Но если он не признался, может быть, нам подождать? Может быть, он действительно не виноват?
- Виноват, - твердо произнес Ногаре. - Этих людей нужно держать в узде, пока они нам не навредили по-настоящему. С англичанами шутки плохи. Помните, как в начале войны они отвоевали у нас Блей и Байонн?
Капитан опять кивнул.
- Лорда с семьей отвезите в гарнизонную тюрьму. Их судьбу решат в свое время. - Оставив капитана, Ногаре вышел во двор.
Стояла ясная ноябрьская погода. Оруженосцы присматривали за конями, а гвардейцы с громким топотом двигались туда-сюда, вынося из боковой двери к большому фургону разнообразных предметы: изящные канделябры, стопки серебряных тарелок, книги, два меча в дорогих ножнах, шкатулку для пряностей из красного дерева. Краснолицый гвардеец под насмешки товарищей тащил кучу шелковых платьев, волоча их по земле.
Ногаре заглянул в фургон. Мебель, одежда, утварь. Потянулся к чему-то поблескивающему на полу. Поднял ожерелье со стеклянными бусинами и брезгливо бросил безделушку обратно. Он горячо надеялся, что королевская казна существенно пополнится, ведь конфискация имущества гасконских баронов была его идеей.
- Мессир, - окликнул Ногаре один из гвардейцев, показывая на ворота.
Прищурившись от солнца, министр увидел всадника в облаке пыли. На мгновение он подумал, что это вернулся епископ, но затем разглядел форму королевского гонца.
Гонец спешился, достал из пыльной кожаной сумки свиток и с поклоном передал министру.
Ногаре сорвал восковую печать, развернул свиток, просмотрел послание. Затем крикнул капитана гвардейцев.
Из дома выволокли жену лорда. Она плакала, причитая о детях.
- Заканчивайте здесь, - сказал Ногаре капитану. - Фургон везите прямо принцу Шарлю. Он проследит, чтобы все быстро переправили королю Филиппу в Париж.
- Будет сделано. - Капитан вопросительно глянул на гонца. - Вы нас покидаете, министр?
- Да. Я возвращаюсь в Париж. - Ногаре кивнул оруженосцу подавать коня. - Меня призывает король.
2
Набережная Сены, Париж 19 декабря 1295 года от Р.Х.
Медленно скользя, галера остановилась у стенки причала. Кинутые на берег канаты просунули в железные кольца и натянули. Вскоре судно перестало качаться. Затем спустили трап, и на пристань начали сходить рыцари. Их белые мантии отсырели от тумана, который стелился вдоль реки и лениво обволакивал главную мачту, где вяло колыхался пестрый флаг. Обветренные лица рыцарей покрывал коричневый загар.
Уилл Кемпбелл встал у борта, с удовольствием вдыхая влажный морозный воздух. Перед ним простирался город, мешанина крыш и шпилей. В туманном воздухе смутно вырисовывались ряды каменных и деревянных домов высотой в несколько этажей, перемежающиеся массивными громадами церквей и аббатств. Над Гревской площадью высилась величественная ратуша. От нее вдоль правого берега реки паутиной расходились улочки и переулки, рынки, мастерские ремесленников, жилые дома. Какие-то здания Уиллу казались знакомыми, но разглядеть их сейчас в тумане было трудно. К тому же в последний раз он видел Париж много лет назад. Справа из Сены выступал остров Сите, также окутанный белым клубящимся туманом. Сердце Франции. Увидев в западной оконечности острова дворцовые башни, Уилл напрягся. С этими местами было связано очень много воспоминаний.
Подошел Саймон. Уперся своими массивными руками в борт.
- Тут ничего не изменилось, верно?
За время плавания он сильно оброс, особенно борода. Но на макушке волосы стали заметно редеть.
- Мы с Робером пытались вспомнить, сколько лет прошло. Я думаю, больше тридцати.
- Двадцать девять.
Саймон грустно улыбнулся, показав сломанный передний зуб.
- Тогда я проспорил Роберу.
- Кто тут произнес мое имя?
К ним направлялся высокий сероглазый рыцарь, все такой же по-мальчишески красивый, несмотря на морщины на лице.
- Ты выиграл, - сказал Саймон.
- Я не сомневался. - Робер с улыбкой хлопнул Саймона по спине. Затем посмотрел на Уилла, молча разглядывающего город. - Странно возвращаться сюда… - Его улыбка растаяла. - …после всего пережитого.
- Саймон, тебе пора идти следить за выгрузкой коней, - отрывисто произнес Уилл и двинулся к трапу.
Робер переглянулся с Саймоном и последовал за ним.
- Великий магистр, кажется, забыл дорогу к прицепторию.
Когда они сошли по скрипучим доскам трапа на каменную мостовую пристани, Уилл почувствовал - в его жизни что-то бесповоротно меняется. Хотелось вернуться и продолжить плавание.
Они двинулись вдоль пристани. Кругом грязь, слякоть, мусор - сломанные ловушки для угрей, деревянные башмаки, дохлые птицы. Дальше слякоти стало меньше. Утоптанный песок, невысокая жесткая трава. На улицах царило оживление, люди шли на работу после утренней мессы. Мимо протарахтел запряженный лошадьми экипаж, в котором сидели две богато одетые женщины. За экипажем бежала группа грязных оборванных детей, выпрашивавших подаяния. Те с привычным безразличием смотрели в другую сторону. Из переулка появилось стадо свиней, погоняемое свинопасом.
За верфью рыцари выстроились в колонну во главе с великим магистром Жаком де Моле, крупным крепким мужчиной за пятьдесят с жесткими седыми волосами, густыми волнами спадающими ему на плечи. Как все рыцари-тамплиеры, он был бородат, но в отличие от Уилла и Робера бороду не стриг, и она у него достигала почти середины груди. Уилл слышал, как некий рыцарь однажды рассказывал, что перед битвой великий магистр заплетает бороду и заправляет в рубашку.
- Отправляйся к провосту, - приказал Жак порученцу глубоким гортанным голосом, - и выясни, где нам поставить на якорь судно. А мы отправимся в прицепторий. Надеюсь, мое послание уже пришло и нас там ждут.
- Да, мессир. - Порученец пропустил проезжающую повозку и направился к ратуше.
Увидев Уилла, Жак кивнул:
- Командор Кемпбелл, иди впереди, показывай путь.
Взвалив на плечо котомку, Уилл повел группу из шестидесяти рыцарей в сторону церкви Сен-Жерве, чей величественный шпиль терялся в тумане. Из прохожих мало кто обращал на них внимание, большинство спешили мимо, занятые своими мыслями. Париж был главной базой ордена на западе, и тамплиеры здесь встречались так же часто, как школяры Сорбонны и королевские чиновники с острова Сите. У церкви Уилл свернул в лабиринт узких улочек с деревянными домами, наклонившимися один к другому. Верхние этажи некоторых сходились настолько близко, что сосед мог пожать соседу руку. На протянутых через улицу веревках сушилось белье, то и дело орошая головы рыцарей слабым дождем. Уиллу неказистые улицы были до боли знакомы. За каждым углом таилось прошлое, проступающее в выцветших вывесках, облупившихся ставнях, обшарпанных стенах, дверях магазинов, мелькнувшем между домами церковном фасаде, украшенном горгульями, и даже в лицах спешащих мимо людей. Знакомые места пробудили воспоминания. Они постоянно его терзали во время казавшегося бесконечным путешествия с Кипра, но он не давал им хода. А теперь сдерживать прошлое стало невозможно.
Два мясника торчали в дверном проходе в коричневых от крови фартуках. Пекарь оживленно болтал с женщиной, купившей два каравая хлеба. Все они казались Уиллу старыми знакомыми. Впереди девушка, переходя улицу, поскользнулась в грязи и уронила корзинку. Когда она наклонилась поднять, накидка на ее голове чуть сползла, открыв золотисто-медные волосы. Уилл замер, не отрывая от девушки глаз, и не сошел с места, даже когда она выпрямилась и он увидел ее лицо.
Робер тронул его за локоть.
- Что случилось?
Уилл вздрогнул, только сейчас осознав, что остановился.
- Ничего. Просто вспоминаю дорогу.
Девушка поспешила дальше. Робер проводил ее взглядом, затем глянул на Уилла, и они молча продолжили путь.
Туман уже не был таким густым, и вскоре впереди возникли бледно-желтые городские стены с башнями. В отдалении рядом с воротами Темпла собралась толпа. Когда рыцари подошли ближе, они услышали причитания:
- Плачьте, дети мои! Плачьте о потере Божьего Царства на земле! Плачьте о падении Иерусалима и возвышении Вавилона! Плачьте, глядя на деяния тех, чьи грехи завели нас в эту пору тьмы!
На ступенях церкви стоял человек. Вскинув руки, он взывал к толпе напряженным, хриплым голосом. Это был монах нищенствующего ордена францисканцев, последователей святого Франциска Ассизского, проповедника Евангелия. Монах был молод, темноволос, с выбритой на макушке тонзурой. Обтрепанная серая сутана, измазанные в грязи босые ноги. Уилл не видел францисканцев много лет.
- Плачьте, глядя на деяния ваших рыцарей и правителей, которые продали Святой город за золото, желая обогатиться и нарядить своих шлюх!
Одни прохожие шли дальше, поглядывая на монаха без интереса, другие, их было больше, останавливались послушать, одобрительно кивая.
- Но больше всего, дети мои, плачьте, глядя на королей, чья храбрость пробуждается, только когда им это выгодно. Когда же нет, они оставляют стариков и детей уповать лишь на молитвы! - Монах вскинул руку, показывая на ворота Темпла. - Они развели в Божьем городе погребальный костер и превратили в пепел наши мечты!
Толпа возбужденно загудела.
- Это еще что? - пробурчал Жак де Моле.
Монах тем временем перевел дух и, увидев тамплиеров, замер. Его глаза вспыхнули злобой.
- Вот они! - Он показал на рыцарей. - Чья алчность и нечестивость вызвала нашу скорбь!
Собравшиеся перед церковью оглянулись. Некоторые, увидев белые мантии с красными крестами, начали поспешно расходиться. Оставшиеся мрачно смотрели на рыцарей.
- Они сбежали от сарацин, спасая свое добро, оставив женщин и детей во власти насильников и убийц.
Жак схватился за рукоять меча.
- Бог с ним, мессир, - сказал один из командоров. - Несчастный не ведает, что говорит.
- Тогда я его вразумлю, - буркнул великий магистр и зашагал к монаху, заставляя людей почтительно расступаться.
Рыцари остановились. Задние вытягивали шеи, стараясь увидеть причину задержки.
- Кто ты такой? - вопросил Жак гулким голосом. Его массивная фигура в белой мантии с окаймленным золотом крестом резко выделялась на фоне серой толпы. - Кто ты, чтобы поносить моих братьев?
- Я глашатай правды, - дерзко ответил францисканец, делая несколько шагов навстречу Жаку. Толпа беспокойно загудела. - И каждый день прихожу сюда просвещать горожан.
- И в чем же твоя правда?
- А в том, что вы бросили Святую землю. - Монах повернулся к толпе, возвысив голос. - Две сотни лет рыцари могущественного Темпла твердили, будто защищают паломников на Святой земле, и наживались на этом. И вот теперь они бросили этих самых паломников вместе с нашими церквями на поругание сарацинам, заботясь лишь о спасении своих жизней и богатства. - Он с вызовом посмотрел на Жака. - Может быть, когда-то Темпл и защищал христиан, но сейчас орден погряз в алчности и высокомерии. У вас роскошные жилища, богатая одежда, вы вкушаете за трапезами мясо, запивая хорошим вином. Вы дали обет бедности, но не соблюдаете его.
По строю рыцарей пронесся ропот.
- Заткни свою лживую глотку, мерзавец! - рявкнул великий магистр. - Ты распространитель злобных порочных слухов. Тысячи рыцарей нашего ордена отдали жизнь, защищая Святую землю.
Уилл вспомнил Акру и другого великого магистра, стоящего на подиуме в церкви, призывавшего старейшин города пойти на мир с мусульманами. Но те не слушали, обзывали его предателем, а потом заплатили за свою глупость и невежество кровью.
- Нас было слишком мало, чтобы сдержать сарацин, - продолжил Жак, обращаясь уже к толпе. - Когда их полчища ворвались в Акру, мы укрыли в своей крепости тысячи христиан. Многих удалось спасти, переправить на Кипр. - Его голос зазвенел. - Наш последний корабль отплыл с беженцами незадолго до падения Темпла, где наши братья остались на погибель.
Уиллу казалось, что это было вчера. Ринувшееся в пробитые стены Акры войско мамлюков, бурлящая людская масса, свист стрел, взрывы горшков с нафтой, небо, черное от дыма, гибель товарищей, заваленные трупами улицы, ручьи крови. Хаос, бойня, а потом еще этот пожар. Уилл закрыл глаза. Ужасный пожар.
- Это что, я спрашиваю вас, высокомерие? - крикнул Жак де Моле в безмолвную толпу. - Трусость? - Люди начали расходиться, опуская глаза под стальным взглядом великого магистра. Он повернулся к монаху. - Если я еще раз услышу эту ложь, то прикажу тебя высечь здесь, на этой улице. Мои братья десятилетиями защищали мечту христиан, сражались и умирали с Богом на устах. Они умирали и за тебя. И ты обязан оказывать им уважение, они его заслужили. Он повернулся уходить, но монах не унимался.
- Акра пала по вашей вине. Сарацины собирали и укрепляли свое войско, а вы враждовали с госпитальерами.
Францисканец следовал за великим магистром, продолжая вопить:
- Вам придется ответить за погибших детей и женщин. Вам придется принять на свои головы позор! Вы их бросили, спасая свои жизни. Вы называете себя воинами Христа? Так я говорю, Христос вас проклянет!
Уилл побледнел и рванулся к монаху. Он больше не мог переносить этот отвратительный скрипучий голос. Его надо заставить замолчать.
Он схватил францисканца за рясу.
- А ты был там? - Сзади кто-то крикнул, но Уилл не слышал. - Я спрашиваю, ты был там?
Не получив связного ответа, Уилл ударил монаха кулаком в лицо. Раздался хруст ломающихся костей, голова монаха откинулась назад, из его рта хлынула кровь. Уилл занес руку для следующего удара, но ее схватила другая сильная рука.
- Довольно! - прозвучал голос Жака.
Уилла отпустил монаха.
Великий магистр повернул Уилла лицом к себе.
- Возьми себя в руки, командор. Нам не пристало драться на улице, как простолюдинам, даже если нас побуждают.
- Извините, мессир, - пробормотал Уилл, тяжело дыша.
- Тебе придется в этом покаяться.
- Да, мессир.
Оставив монаха валяться в грязи, рыцари в напряженном молчании направились к воротам Темпла, куда их с почтением пропустила городская стража. Уилл шел, избегая взглядов Робера. Группа двигалась вдоль крепостного рва мимо больших поместий, госпиталя для прокаженных, нескольких подворий. Париж сильно разросся за пределами стен, воздвигнутых больше века назад. Миновав несколько аббатств и окруженных кукурузными полями и виноградниками деревень, рыцари увидели величественные башни бенедиктинского монастыря Сен-Мартин-де-Шампс, за которыми поднимались высокие стены прицептория.
Темпл приветствовал Уилла как старый друг. Ничто не забылось. Очень долго его домом была Акра, и вот теперь, среди этих напоенных влагой полей, бесконечно далеких от сухих равнин Палестины, он с удивлением обнаружил, что наконец вернулся домой. Сразу вспомнились и другие два его дома, лондонский прицепторий и поместье отца в Шотландии. В первый раз за многие годы Уиллу захотелось их увидеть.
Главная башня осталась прежней, такой, какой он ее помнил, с пестрым флагом ордена, колышущимся в центре на шпиле. Ее окружали около дюжины зданий разной высоты, создавая зубчатый силуэт. Рыцари приблизились к воротам. Им отсалютовали стоящие на страже сержанты, не сводя восхищенных глаз с огромной фигуры Жака де Моле. Ворота со скрипом отворились, и один из сержантов побежал через двор объявить прибытие великого магистра.
Уилл вошел, захваченный воспоминаниями.
Он узнавал каждую мелочь. Он помнил острый запах конюшен и приятное тепло кухни, где суетились повара. Помнил все до одной надворные постройки, волнующий аромат яблок в амбарах, холод часовни на рассвете, где молились пять сотен тамплиеров. Помнил, как ломит зубы от воды из колодца, как во время кормления бурлит рыба в пруду у казарм для слуг, помнил морозный воздух на учебном турнирном поле в ноябре, оглушительные удары деревянного меча по доспехам. Он оказался здесь в тринадцать лет, упрямый сержант, потерявший наставника, только недавно ставший свидетелем его гибели. Здесь он похоронил Овейна, здесь встретил Эврара, здесь началось все. Ему хотелось побежать обратно сквозь время, назад по залам и коридорам, где эхом отдавался смех мальчишек и топот их ног. Хотелось отыскать того встревоженного мальчика и сказать, чтобы он никуда отсюда не уходил, не слушал Эврара, не отправлялся на восток. И тогда бы сейчас здесь не стоял человек, потерявший все, не понимающий, что еще можно ждать от жизни, не смеющий оглянуться назад, где только смерть и обман.
Рыцари разошлись по двору, разглядывая величественные здания прицептория - главную башню, казначейство, здание старейшин, Большой зал и Зал собраний капитула. Слуги замирали, провожая взглядами Жака де Моле, шествующего впереди. Зазвонил колокол, и вскоре двери здания старейшин распахнулись. Во двор вышла группа рыцарей во главе с невысоким кряжистым человеком. Зачесанные набок длинные черные волосы, крупный нос, жесткие усы и борода. Старый товарищ Уилла. В последний раз он встречался с Гуго де Пейро в Акре десять лет назад. Тогда им обоим было под сорок. Инспектор ордена тамплиеров с тех пор изменился - поседел, кожа на лице одрябла, мускулистая фигура оплыла, появилось брюшко.
Гуго встретился взглядом с Уиллом, коротко кивнул и поклонился великому магистру.
- Позвольте приветствовать вас, мессир.
Жак нетерпеливо кивнул.
- Вы получили мое послание?
- Два месяца назад. И с нетерпением ждали вашего прибытия. Я разослал вести о счастливом событии в наши прицептории по всему королевству и в Англию.
- Что ж, приятно, что хотя бы кто-то здесь рад нас видеть.
Гуго посмотрел на великого магистра, не понимая, и тот рассказал ему о францисканце.
- Мы знаем этого смутьяна и неоднократно пытались его отсюда изгнать.