- Отец покинул дом, стремясь принести в этот мир больше добра. Мне не удалось воплотить его мечты. Может быть, нам следовало тверже стоять на Святой земле и чаще браться за мечи, а не болтать языками?
- Мы беремся за мечи, только когда нет надежды на переговоры.
- Вот это время сейчас и наступило.
Робер подошел, взял его руку.
- Но, Уилл, ты не сможешь после этого вернуться. Тебя бросят в тюрьму как отступника и дезертира. Ты понял? Ты не сможешь вернуться.
- А я и не хочу. - Произнеся эти слова, Уилл ощутил, как начинает укрепляться недавно возникшее ощущение цели. Отстранившись от Робера, он шагнул за дверь.
6
Королевский дворец, Париж 14 января 1296 года от Р.Х.
Дверь открылась, и в опочивальню вошла королева, сопровождаемая двумя камеристками, несущими принадлежности для вышивания. Филипп оторвался от чтения пергаментного свитка, следя краем глаза за одной из камеристок, положившей на стол несколько катушек шелка.
- В чем дело? - спросила Жанна, заметив, каким внимательным взглядом Филипп проводил камеристок. Голос ее звучал негромко и мягко.
- Кто эта девушка? - вопросом на вопрос отозвался он, кладя пергамент на стол и вставая.
- Маргарита?
- Нет, другая.
Королеву удивил тон супруга.
- Ее зовут Рози. Она славная аккуратная девушка. А что тебя встревожило?
- Я видел ее месяц назад. Она встречалась с мужчиной недалеко от дворца. Надо велеть дворецкому прогнать ее. - Филипп зашагал к двери.
- Погоди. - Жанна нежно тронула Филиппа рукой. - Вышло недоразумение. Мужчина, которого ты видел, не любовник, а отец.
- Почему же она встречается с ним тайно на берегу реки как какая-то шлюха?
- Он тамплиер.
Филипп вскинул брови.
- У рыцаря-тамплиера есть дочь?
- Да. Мать Рози служила камеристкой у твоей бабушки здесь, во дворце. Венецианский купец Андреас ди Паоло - он поставляет шелка и бархат моему портному - прислал письмо с просьбой пристроить девушку. Я всегда прислушивалась к его советам: Андреас - человек добрых суждений. - Жанна подошла к столу, куда Роуз положила шелковые нитки. Взяла яркую синюю катушку. - Рози мало рассказывала о себе. Я знаю, ее мать умерла в Акре. Она порой плачет ночью - так говорят девушки. - Вздохнув, королева положила катушку. - Мне ее жаль.
Филипп обнял супругу за плечи, заглядывая в ее изумительные карие глаза. Затем провел пальцем по щеке, такой же бархатистой и мягкой, как и вся она. В Жанне не было ничего твердого. Эта женщина состояла из восхитительных закруглений. Истинная южанка, уроженка Наварры. Красивое томное, слегка тяжеловатое, лицо, окаймленное густыми черными волосами. Жанна сильно пополнела после рождения шестого ребенка, девочки, которую нарекли Изабеллой, но для Филиппа она оставалась такой же красивой, как при первой их встрече, когда он ее узнал. Их обручили двенадцать лет назад - ей исполнилось одиннадцать, а ему шестнадцать, - но до этого они росли вместе в королевском дворце Винсеннес. Жанну, унаследовавшую королевский трон Наварры еще ребенком, привезла жить во дворец ее мать, вдова, и двое детей росли вместе. Филипп был ей за старшего брата.
Он притянул супругу к себе и погладил волосы.
- Мне больно видеть тебя печальной.
Руки Жанны скользнули по его спине, и Филипп поморщился, когда ее пальцы коснулись шнуровки власяницы. Почувствовав, как он напрягся, она отвела руку.
- Мне тоже больно при виде твоих мук. - Жанна устремила на него глаза, полные тревоги.
- Гийом Парижский говорит - это необходимо.
- Твоему новому исповеднику трудно угодить.
- Я король, Жанна, и Бог требует от меня много больше, чем от простых людей. - Филипп помрачнел. - Моего деда люди еще при жизни объявили святым. Смогу ли я внушить им такое же почтение?
- Дай им время. Когда они узнают тебя, как знаю я, то полюбят так же, как любили Людовика.
Филипп бросил взгляд на стол, заваленный пергаментами, которые сегодня утром принесли от Флоте: отчеты казначея по расходам в Гиене и расчеты, сколько понадобится денег на содержание там войска в следующие месяцы. Объединению королевства противились все: Эдуард, алчные герцоги на юге, упрямые графы в соседней Фландрии. Если не удастся найти денег на войско, то скоро под его правлением останется лишь остров Сите.
- Моя дорогая Жанна, король велик тогда, когда велики и славны его деяния. - Филипп поцеловал супругу в лоб, затем вложил ей в руки синюю катушку шелка. - Но тебя мои тревоги и заботы касаться не должны.
Оставив Жанну за вышиванием, Филипп в задумчивости двинулся по широкому коридору королевских апартаментов, не замечая поклонов слуг. Миновав анфиладу комнат, он вышел на крытый балкон над главным входом дворца, ведущий на верхний этаж часовни Сент-Шапель. Внизу, во дворе, придворные спешили по своим делам, не ведая, что их король сейчас застыл в неподвижности перед дверями часовни, устремив глаза на каменного Христа над порогом, а затем перевел взгляд на простенок наверху с вырезанной на камне сценой из Страшного суда, где клокочущая людская масса воплощала страдание и ужас. Искусный резчик заставил каждого грешника страдать по-своему, а стоящий в середине архангел Михаил внимательно оценивал душу каждого. Когда Филипп долго смотрел на них, ему начинало казаться, будто они двигаются.
Чувствуя, как усиливается сердцебиение и нарастает сухость во рту, он коснулся двери ладонями и, чуть помедлив, толкнул. Дверь раскрылась, впуская его в обширное пространство, где царила тишина.
- Сир.
Филипп вздрогнул и повернулся, разгневанно поджав губы. Неподалеку справа стоял первый министр Флоте, а рядом с ним Гийом де Ногаре.
- Я привез новости из Лондона, сир, - произнес Гийом с поклоном.
- И что? - спросил Филипп, запахнув вокруг плеч отороченный мехом плащ.
- Как вы и предсказывали, сир, Эдуард заключил союз с Темплом. Но не против нас, а против Шотландии. По словам королевы-матери, они встретились обсудить предложение папы слить Темпл и Госпиталь, но Эдуард быстро перевел разговор на Шотландию. Королева шлет приветы дочери.
- Я передам их Жанне, - рассеянно ответил Филипп. Затем посмотрел на Флоте. - Что скажете вы?
- Это хорошие новости, сир. Опасения, что Эдуард направит Темпл против нас, не оправдались.
- Но они стали союзниками. Меня это по-прежнему беспокоит. - Филипп пожевал нижнюю губу. - Вам удалось выяснить что-то еще, Ногаре? Планы Эдуарда на Гасконию, как он собирается двигать войско?
- К сожалению, королеве-матери неведомо содержание посланий, какие ее муж пишет Эдуарду. И вообще, мне кажется, с тех пор как его брат отправился в Гасконию, король настороженно относится к присутствию Бланш при дворе и держит ее под пристальным наблюдением. Но совершенно очевидно, что сейчас его в основном заботит Шотландия. Пока не будет подавлен бунт короля Джона, он никаких действий на ваших землях, сир, предпринимать не станет. Мы могли бы воспользоваться передышкой.
Филипп кивнул.
- Сир, - быстро вмешался Флоте, - в свитках, которые я послал вам сегодня утром, сказано: у нас нет средств на содержание войска на юге. Может быть, мы заключим с Эдуардом перемирие, пока он разбирается с Шотландией? Тогда у нас будет время собрать средства и…
- Нет, - возразил Ногаре, - королю негоже показывать слабость. Англичане не должны знать, сколь ненадежно наше положение.
- И что вы предлагаете? - спросил Флоте с вызовом. - Разорить королевство?
- Опять обложить налогом духовенство, сир, - ответил Ногаре, глядя на короля.
Флоте отрицательно покачал головой.
- Опасно делать из Церкви врага. В прошлом году, когда мы ввели налоги, это вызвало возмущение. Многие епископы просто отказались подчиниться.
- На сей раз их придется заставить, - сурово произнес Ногаре. - Богатство духовенства соперничает с их жадностью. Когда вы в последний раз видели бедно одетого епископа? Или тощего кардинала?
- А францисканцы? - бросил Флоте. - Или доминиканцы?
- Они исключение. Их отцы-основатели понимали, что роскошь и Церковь несовместимы.
- Довольно, - прервал Филипп. - Идея мне нравится. Первый министр, немедленно напишите декларацию. - Флоте попытался возразить, но король его остановил. - Духовенство еще будет меня благодарить, когда страна станет сильнее и богаче. А теперь я разрешаю вам удалиться.
Ногаре с поклоном вышел, но Флоте задержался.
Филипп вскинул брови.
- В чем дело?
- Сир, это не выход. Нам нужно искать другую стратегию. - Флоте понизил голос. - Ногаре молод и неутомим, но меня тревожит отсутствие в нем веры и уважения к Церкви. Я думаю, сир, вам не следует слишком внимательно прислушиваться к его советам. Им правит ненависть.
- К обложению духовенства налогами это отношения не имеет. Ногаре прав - баланс сил должен измениться. Церковь - мать, она наставляет и утешает, а государство - отец, который устанавливает законы и защищает. Так пусть же епископы заботятся о душах моих подданных, а я позабочусь о защите их страны. - Филипп двинулся по балкону в сторону королевских апартаментов. - Мир меняется, Флоте. Власть переходит к государству. Я полагал, такое положение дел должно прийтись вам по душе.
- Конечно, сир. Но мы не должны становиться безбожниками.
Филипп замер, оглянувшись на дверь часовни.
- Сир… - смущенно произнес Флоте.
- Нет, не должны, - пробормотал Филипп, - но декларацию напишите. Немедля.
Быстро глянув на Флоте, король повернулся и направился обратно в часовню.
Мидлотиан, Шотландия 7 февраля 1296 года от Р.Х.
Наступили сумерки, но Уилл упорно продолжал путь. Копыта коня с каждым шагом выбрасывали фонтаны грязи, утопая в болотистой почве. Пару раз конь провалился в затянутые льдом рытвины, чуть не сбросив его с седла, но он не останавливался. Ведь он почти достиг цели. До дома оставалось всего несколько миль.
Прошло тридцать дней, как он скинул мантию и увел верхового коня из конюшни Нью-Темпла. Тридцать дней, как он дезертировал.
Покинув Лондон, Уилл двинулся по лесным дорогам на север, от селения к селению, остерегаясь разбойников. Одинокий всадник на славном коне для них всегда привлекательная добыча. Короткие дни удивляли своей непривычностью. Только занималось утро, как вскоре свет начинал меркнуть. Небо над головой оставалось серым и тяжелым. Затем мелкий моросящий дождь сменился снегом, засыпавшим рытвины на дорогах. Пришлось замедлить ход с двадцати семи миль в день до самое большее пятнадцати. Вдобавок ко всему Уиллу пришлось сделать несколько объездов в поисках брода: за проезд по мосту взималась плата. С тамплиеров никаких поборов не брали, и они могли остановиться на ночлег почти везде. Но он перестал быть рыцарем и ругал себя, что ничего не предусмотрел и зря не захватил мантию. Свой дерзкий жест он расценивал теперь как глупость. Покидая Темпл, он даже не осознавал, что у него совсем нет денег, и уже на второй день вынужден был продать единственную ценную вещь, какая у него оставалась, кроме меча.
В городке Сент-Олбанс Уилл присел на ступенях церкви и онемевшими от холода пальцами протер потускневший кулон, где под слоем глубоко въевшейся грязи проступила фигура святого Георгия. Подарок Элвин. Чтобы надеть кулон ему на шею, ей тогда пришлось подняться на цыпочки. Боже, каким восхитительным было ее теплое дыхание!..
К своему удивлению, Уилл, передавая кулон купцу, вместо боли в сердце ощутил чуть ли не облегчение. Чем меньше оставалось связей с прошлым, тем лучше. Взамен он получил достаточно монет для ночлега и еды на всем пути до Эдинбурга.
Пейзаж менялся медленно. Леса, поля, засеянные озимыми, селения, амбары, мельницы, небольшие городки, придорожные торговые лавки. На подворьях, где останавливался Уилл, никто о грядущей войне не вспоминал. Один человек как-то сказал, что в Шотландии арестовали всех англичан, другой намекнул, будто шотландцы готовятся к походу на юг, и больше ничего. В городах и селах Англии шла обычная жизнь, словно ничего не случилось. Возможно, люди что-то и знали, но виду не подавали. Обстановка стала меняться, только когда он оказался за полуразрушенной стеной, построенной римлянами, попытавшимися отгородить дикий север от благодатного юга. Вначале едва ощутимо. Люди в тавернах вели себя настороженно, неохотно заводили разговоры. Затем на дорогах почти полностью исчезли отдельные всадники, только кавалькады, причем многие вооруженные. В продуваемых ветрами нагорьях графства Нортумберленд, где холмы сливались с матовой белизной неба, гостеприимство в домах стало редкостью, и ему приходилось ночевать рядом с отарами овец в каменных хижинах на склонах холмов.
Неделю назад снегопад прекратился, и выглянуло красное зимнее солнце. Спустя четыре дня Уилл пересек у городка Келсо реку Туид с ее притоком Тевиотом и двинулся по району, именуемому Границы. Здесь напряжение ощущалось сильнее. В городах он заметил много воинов, ворота охраняли и рано запирали. Люди были необщительны, и Уилл обходился без расспросов. Шотландцы проявляли странную уверенность. Им казалось, что они были готовы к войне, а некоторые ее как будто даже ждали. Собирались группами у недавно сооруженных частоколов и проходились насчет слабаков англичан. Уилл двигался на изможденном коне к Эдинбургу, встревоженный их веселостью. Если бы они знали, что грядет…
Скоро, очень скоро по дорогам Англии двинутся пешие и конные колонны. Призванные на службу королю графы и бароны поведут своих рыцарей, облаченных в боевые доспехи. Через три недели они сойдутся у города Ньюкасл, откуда объединенное королевское войско под украшенными геральдическими львами знаменами двинется на север. Такой армии шотландцы не видели сто лет. Что будет с веселыми молодыми парнями, помахивающими деревянными дубинками?
Впрочем, пока его беспокойство смягчало обаяние знакомых с детства мест. Чем ближе он подходил к Эдинбургу, тем сильнее чувствовалось присутствие дома.
И вот сегодня, в начале дня, находясь всего в семи милях от столицы, Уилл свернул через холмы на запад и, поднявшись по крутому склону, пустил коня по дорожке, где на снегу отчетливо виднелись следы копыт. Примерно через пятьдесят ярдов он свернул за угол. Вскоре следы закончились, и впереди возник дом, в котором он родился. Ему было удивительно, что дом по-прежнему стоит на месте, а не исчез, как многие из тех, кто жил в его стенах. Это было чудом видеть его перед собой неизменившимся, окруженным все той же низкой стеной. Те же надворные постройки и загон. Уилл соскользнул с седла и повел коня в сторону. После отъезда отца в Лондон поместье перешло к Темплу, а его мать и сестер поселили в аббатстве близ Эдинбурга. Уилл сомневался, что весть о его бегстве уже достигла здешних мест, но не хотел ни с кем встречаться без необходимости.
Поднявшись на холм, он направился к роще, где отец обычно рубил дрова. Привязал поводья к ветке и крадучись двинулся вдоль стены. В загоне стояли два крепких коня, сзади в амбаре виднелись несколько коров. Он пригнулся сильнее. Из амбара вышел человек с ведром и исчез за домом. Уилл двинулся дальше. Боже, как разрослись кусты, которые посадила мама в саду! Но все остальное выглядело как прежде. Он застыл, захваченный нахлынувшими образами детства. Мать, пахнущая шалфеем, младшая сестра Мэри, бегающая по загону без остановки, отец, поднимающий его на коня, старшая сестра Элис, та, что умерла несколько лет назад, негромко напевающая у камина.
Шорох сзади заставил его оглянуться. Он успел увидеть искаженное страхом лицо юноши, прядь белокурых волос, вскинутую руку с чем-то зажатым в кулаке. Затем рука опустилась, и это что-то ударило его в лоб.
7
Мидлотиан, Шотландия 7 февраля 1296 года от Р.Х.
Голоса звучали неотчетливо и приглушенно, как будто доносились из-под воды. Наконец сознание прояснилось. Он находился в доме, лежал на полу. Впереди были видны чьи-то ноги. В камине ярко горел огонь, рядом на крюке висел его плащ. Уилл попробовал пошевелиться и обнаружил, что его руки связаны за спиной. В голове стучало. Голоса замолкли, затем к нему прошагал дюжий мужчина. Тот, которого он видел во дворе с ведром. Сзади с решительным видом, засунув за кожаный пояс пальцы, стоял тот самый белокурый юноша.
- Он очнулся, - произнес дюжий по-шотландски.
До Уилла наконец дошло - он лежит на кухне. Невероятно, но кое-что из обстановки сохранилось.
- Кто ты?
Собравшись с силами, он подтянул колени и рывком поднялся на ноги. Дюжий и белокурый отпрянули.
- Дэвид, возьми нож! - испуганно крикнула женщина.
Уилл шагнул вперед.
- Вы всегда так встречаете гостей?
- Только английских шпионов, - ответил дюжий. Белокурый юноша тем временем внимательно оглядывал полки, видимо, высматривая нож.
- Но я не шпион. Развяжите мне руки и позвольте объясниться.
- Рот у тебя свободен.
Для устойчивости Уилл оперся спиной о стену.
- Я держу путь на Эдинбург, но решил завернуть ненадолго сюда. Я здесь жил когда-то, в этом доме. Поверьте, я не собирался причинить вам никакого вреда. Всего лишь хотел посмотреть на дом, где родился.
- Ты лжешь.
Властным голосом произнесенные слова прозвучали из уст появившейся в дверях женщины. На вид ей было за тридцать. Высокая, стройная, песочные волосы заплетены в две косы, свисающих по обе стороны удлиненного красивого лица. И это лицо, и темно-зеленые глаза, очень похожие на его, были ему странным образом знакомы.
- Не подходите близко, госпожа! - воскликнул дюжий.
- Этим поместьем тридцать лет владели рыцари-тамплиеры, - продолжила женщина, не обращая внимания на предупреждение. - А раньше оно принадлежало только одной семье, хорошо мне известной. Тебе по виду не больше сорока, так как же ты мог здесь родиться?
- Мне сорок один год, - уточнил Уилл. - И я знаю семью, о которой вы говорите. В этой семье я старший сын.
Несколько секунд женщина стояла, закрыв лицо ладонями. Затем опустила руки. Ее зеленые глаза вспыхнули.
- Боже милостивый!
- Кто он, мама? - удивилась девушка, вышедшая на кухню посмотреть на Уилла. Из-за ее спины выглядывала девочка лет двенадцати.
- Мой брат.
От неожиданности Уилл негромко охнул, вспомнив дитя, плачущее на руках у матери. "Выходит, эта женщина - моя сестра, с которой я расстался, когда мне было одиннадцать, а ей четыре месяца?" Он перевел дух. "А эти девочки и белокурый юноша - мои племянники?"
- Изенда, - произнес он одними губами.
Женщина махнула дюжему.
- Пожалуйста, Том, развяжи его.
Уилл поморщился, разминая затекшие руки.
- Мама думала, ты умер, - подала голос младшая девочка, стоявшая позади сестры.
- Выйдите, - неожиданно приказала Изенда. - Выйдите все.
- Мама!
- Выйдите! И ты, Том.
Изенда дождалась, пока они останутся одни, затем плотно закрыла дверь кухни и направилась к Уиллу. Ему даже показалось, что она собирается его обнять, но сестра остановилась у стола и села на табурет, упершись ладонями в столешницу.
- Ты надолго к нам?
Уилл сел за стол напротив нее. Совершенно неготовый к разговору, он не знал, что сказать, поэтому произнес первое, что пришло в голову:
- Как случилось, что ты снова живешь здесь?