Почему ты выбрала именно Скалу в качестве своего кумира?
— Неужели еще не понятно? Да потому, что его никто не посмеет обидеть, вот почему!
Ближе к полуночи мне звонит Ольга и говорит, что ей нужно срочно со мной увидеться.
Я уже собрался чистить зубы и укладываться спать, поэтому предлагаю перенести переговоры на завтрашнее утро. Скажем, на большую перемену. Тогда мы могли бы обсудить ее проблемы в небольшом кафе, которое находится через улицу от школы Черчилля. Но она настаивает, что встретиться необходимо прямо сейчас. В ее голосе что-то такое (то ли он чересчур тихий, то ли его переполняют эмоции), что я тут же перестаю спорить, быстро одеваюсь и беру такси до бара «Эймон де Валера».
Мы сидим за столиком в углу зала. На нем выстроилась дюжина пустых стаканов от предыдущих посетителей. Я уже готов выслушать историю о том, что Ольге пришлось узнать обо мне от Лайзы Смит. Или что у нее возникли какие-то неприятности с продлением визы. Или ее бойфренд решил приехать в Лондон. Но тут выясняется, что дела обстоят гораздо хуже, чем я мог предположить.
— У меня задержка.
— Что?
— У меня месячные не пришли.
— Может быть… ну, я не знаю… может, это просто один раз так получилось, случайно, а потом все снова будет нормально?..
— Я прошла тест, — говорит она. Я почему-то ловлю себя на мысли, что слово «тест» у меня больше ассоциируется со школьной и студенческой жизнью. Пройти тесты, получить результаты… Вот только что именно считается хорошим результатом, а что плохим? Вот в чем вопрос. Теперь я имею в виду как раз тот самый тест, который покупают в аптеке.
Я ничего не отвечаю. Не могу поверить, что это случилось, причем именно сейчас и именно с этой девушкой. С этой женщиной. А не с моей женой.
Мы с Роуз старались как могли, чтобы с нами произошло то же самое. Мы действительно старались. Это была нескончаемая пытка. Помню минуты сплошного разочарования, помню, какие боли испытывала Роуз во время месячных. Помню, как от меня требовалась постоянная эрекция в те дни, когда наступала овуляция. Мы даже посмеивались над собой. «Сегодня у тебя ответственный день, Элфи, поэтому никакого баловства под душем вдвоем. Быстренько моемся — и к делу!» Но вместе с тем череда безуспешных попыток медленно, но верно выматывала нам нервы. А ведь мы так хотели ребенка. Того самого ребенка, который должен был сделать наш мир логически завершенным и счастливым.
Неужели правда, что люди, которые слишком хотят завести детей, всегда бьются без толку? А те, кому малыш не нужен, почему-то сразу добиваются успеха? Неужели вот так несправедливо устроена жизнь? Мы с Роуз напрасно трудились целый год, но у нас так ничего не получилось.
И теперь уже больше никогда не получится.
— Я беременна, — говорит Ольга, которая не является моей женой. Она ведь не Роуз! Ольга произносит эти слова со смешком, словно еще сама до конца не верит в сказанное. — У меня будет ребенок.
Некоторое время мы молчим. Ее слова должны дойти до моего сознания, и это происходит не сразу. С нашего столика убирают пустые стаканы. Кто-то громко требует выпивки, бармен принимает последние заказы перед закрытием кабака.
— Ребенок… Боже мой, Ольга…
— Я понимаю. Я все понимаю.
После празднования китайского Нового года мы с Ольгой отправились ко мне домой. Но тут обнаружилось, что коробка из-под сахара, купленная еще в Гонконге, в которой я храню запас презервативов, опустела. И мы решили рискнуть. Нет, даже не совсем так. Мы тогда ни о чем не думали. Вообще ни о чем.
Она начинает плакать, и я решительно беру ее за руки. Они липкие от пива, ведь ей сегодня пришлось работать. Ей приходится работать каждый вечер.
— Я тебя не брошу, — произношу я, не в состоянии избавиться от банальных слов, которые говорят в подобных случаях.
Они липкие от пива, ведь ей сегодня пришлось работать. Ей приходится работать каждый вечер.
— Я тебя не брошу, — произношу я, не в состоянии избавиться от банальных слов, которые говорят в подобных случаях. — Мы ведь вместе виноваты в этом, правда? Это же наш общий ребенок.
Ольга вырывает свои ладони из моих рук:
— Ты что, спятил? Я не собираюсь рожать от тебя! Мне всего двадцать лет, а тебе почти сорок. И кто ты такой? Всего лишь учитель в какой-то занюханной, задрипанной школе! А у меня впереди вся жизнь. Да мой бойфренд просто убьет меня!
После этих слов мы больше ничего не говорим о ребенке.
Мы ведем беседу об аборте.
Чуть позже я отвожу ее домой, в ту квартиру, которую она снимает вместе с тремя русскими девушками в южной части Лондона. Ольга живет в каком-то богом забытом бедняцком районе, где повсюду стоят обгорелые останки автомобилей, по ночам слышны одинокие крики местных обитателей, а между домами большие расстояния.
Я пытаюсь поцеловать ее в щеку, но она тут же отворачивается. После того как мы решаем что-то сделать (вернее, не делать, потому что не собираемся рожать этого ребенка), любое проявление нежности и заботы кажется жалким, смехотворным и попросту неуместным.
Ольга исчезает в подъезде своего многоквартирного дома. Мы даже не желаем друг другу спокойной ночи. В этот, казалось бы, торжественный момент, когда нам становится известно о маленьком чуде, о малыше, который живет внутри нее, мы почему-то становимся совершенно чужими.
Сначала Роуз, теперь этот ребенок. Я устал и не могу больше думать обо всем этом. Мне стыдно что-то говорить. Мне больно и тошно, потому что я испытываю жуткое чувство вины.
Я ощущаю себя так, словно потакаю самому настоящему убийству и одновременно выхожу сухим из воды.
Я понимаю, почему Ольга не хочет рожать ребенка от меня. Я не настолько глуп, чтобы не видеть этого. Но пока мы занимаемся подготовкой к неприятному общеизвестному мероприятию, мне начинает казаться, что мы умышленно превратили благословение в проклятие.
«Это никакой не ребенок, — без конца повторяю я себе. — Это еще не настоящий ребенок. Еще нет. И никогда им уже не будет».
Проблема в том, что я сам себе не верю. Ни на секунду.
Он мог бы стать ребенком, если бы ему нашлось место в нашей эгоистичной, глупой и запутанной жизни. Он мог бы стать младенцем, если бы мы предоставили ему такую возможность. А разве это так сложно? Просто нужно оставить его в покое, только и всего. И тогда из него получились бы маленький мальчик или девочка. Если бы только мы не готовились к тому, чтобы избавиться от него.
Но мы занимаемся именно этим. То, что мы сделаем, является своего рода видом контрацепции. То, что мы собрались предпринять, в принципе, ничем не отличается от покупки пачки презервативов. Но только это уже будет совсем не контрацепция.
Мы дали жизнь созданию, которого теперь никто не хочет. Например, Ольга. Я стараюсь захотеть его. Очень стараюсь. Я стараюсь захотеть рождения нашего ребенка. Но понимаю, что это невозможно, как только представлю себе, что мне придется растить его одному.
Я мысленно воображаю, как кормлю ребенка из бутылочки, вожу его на прогулку в парк, качаю на качелях. Так, наверное, растят детей. Или этим с ними занимаются несколько позже? Дело в том, что я понятия не имею, с чего надо начинать. Как это — растить ребенка?! Да я за собой-то не в состоянии присмотреть, не то что за малышом…
Нам велено прийти в больницу. Ольга должна переговорить с врачом, объяснить ему, почему рождение этого ребенка нежелательно. Беседа проходит довольно быстро. Чего я ожидал? Слез, обид и эмоционального взрыва? Наверное, такую реакцию я бы воспринял лучше. Мне хотелось бы сознавать, что хоть кто-то хочет, чтобы малыш появился на свет, хоть кто-то заступается за него.