Наследники сохранили название фирмы, ее магазины и склады были открыты в крупных городах Российской империи, продукция - "изделия
мельхиоровые и белого металла", "серебряные и накладного серебра" и т.п.- постоянно рекламировалась. Однако к 1910-м годам так называемое
"варшавское серебро" уже вышло из моды и считалось признаком дурного вкуса, мещанской претензией на роскошь. Претенциозной была и вся
ресторанная обстановка, что и подчеркивают авторы. > торчали привлекательные голубые меню, содержание которых, наводившее на купца Ангелова
тяжелую пьяную скуку, было обольстительно и необыкновенно для молодого человека, лет семнадцати, сидевшего у самой сцены с недорогой, очень
зрелых лет двоюродной сестрой. Молодой человек еще раз перечел меню: "Судачки Попьет. Жаркое цыпленок. Малосольный огурец. Суфле-глясе Жанна
Д'Арк. Шампанское Мумм (зеленая лента). Дамам - живые цветы", - сбалансировал в уме одному ему известные суммы и робко заказал ужин на две
персоны. А уже через полчаса плакавшего молодого человека, в котором купец Ангелов громогласно опознал переодетого гимназиста <В Российской
империи гимназистам официально запрещалось посещать кафе и рестораны, соответственно, владельцам подобного рода "увеселительных заведений"
запрещалось обслуживать гимназистов.>, сына бакалейщика Дмитрия Маркеловича, выводил старый лакей Петр, с негодованием бормотавший: "А ежели
денег нет, то зачем фрукты требовать. Они в карточке не обозначены. Им цена особая". Двоюродная сестра, кокетливо закутавшись в кошачий палантин
с черными лапками, шла позади, выбрасывая зад то направо, то налево и иронически подергивая плечами. Купец Ангелов радостно кричал вслед
опозоренному гимназисту: "Двоечник! Второгодник! Папе скажу! Будет тебе бенефис!"
Скука, навеянная выступлением сестер Драфир, исчезла бесследно. На сцену медленно вышла знаменитая мадемуазель Брезина с бритыми подмышками
и небесным личиком. Дива была облачена в страусовый туалет. Она не пела, не рассказывала, ни даже не танцевала. Она расхаживала по сцене,
умильно глядя на публику, пронзительно вскрикивая и одновременно с этим сбивая носком божественной ножки проволочные пенсне без стекол с носа
партнера - бесцветного усатого господина. Ангелов и городской архитектор, бритый старичок, были вне себя.
- Отдай все - и мало! - кричал Ангелов страшным голосом.
- Бис! Бис! Бис! - надсаживался архитектор.
Гласный городской думы Чарушников, пронзенный в самое сердце феей из Фоли-Бержер, поднялся из-за столика и, примерившись, тяжело дыша,
бросил на сцену кружок серпантину. Развившись только до половины, кружок попал в подбородок прелестной дивы. Фея еще больше заулыбалась.
Неподдельное веселье захватило зал. Требовали шампанского. Городской архитектор плакал. Помещики усиленно приглашали городового врача к себе на
охоту. Оркестр заиграл туш...
В момент наивысшей радости раздались громкие голоса. Оркестр смолк, и архитектор - первый, обернувшийся ко входу, сначала закашлялся, а
потом зааплодировал. В залу вошел известный мот и бонвиван, уездный предводитель дворянства <Предводитель дворянства и депутаты дворянского
собрания, то есть местного органа сословного самоуправления, избирались сроком на три года. В их компетенции были вопросы причисления к
дворянству, ведения родословных книг, участия дворянства в местном общесословном самоуправлении - земстве и т. п. > Ипполит Матвеевич
Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам.
п. > Ипполит Матвеевич
Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам. Позади шел околоточный надзиратель <Чиновник полиции, возглавлявший минимальное городское
административно-территориальное подразделение - околоток. Несколько околотков составляли так называемую "часть".> в шинели и белых перчатках,
держа под мышкой разноцветные бебехи, составлявшие, по-видимому, наряды разоблачившихся спутниц Ипполита Матвеевича.
- Не губите, ваше высокоблагородие! - дрожащим голосом говорил околоточный. - По долгу службы...
Голые дамы с любопытством смотрели на окружающих невинными глазами. В зале началось смятенье. Не пал духом один лишь Ангелов.
- Голубчик! Ипполит Матвеевич! - дико умилился он. - Орел! Дай я тебя поцелую. Оркестр - туш!!!
- По долгу службы, - неожиданно твердо вымолвил околоточный, - не дозволяют правила!
- Што-с? - спросил Ипполит Матвеевич тенором. - Кто вы такой?
- Околоточный надзиратель шестого околотка, Садовой части, Юкин.
- Господин Юкин, - язвительно сказал Ипполит Матвеевич, - сходите к полицмейстеру <Околоточный надзиратель непосредственно подчинялся
частному или участковому приставу, который, в свою очередь, подчинялся городскому приставу, а тот - начальнику городского полицейского
управления, полицмейстеру. Таким образом, Воробьянинов, намекая на личное знакомство с высшим городским полицейским начальством, угрожает
околоточному.> и доложите ему, что вы мне надоедали. А теперь по долгу службы составьте протокол.
И Ипполит Матвеевич горделиво проследовал со своими спутницами в отдельный кабинет, куда немедленно ринулись встревоженный метрдотель, сам
хозяин "Сальве" и совершенно одичавший купец Ангелов.
Событие это, взволновавшее передовые круги старгородского общества, окончилось так же, как оканчивались все подобные события: 25 рублей
штрафу и статейка в местной либеральной газете "Общественная мысль" под осторожным заглавием "Приключения предводителя". Статейка была написана
возвышенным слогом и начиналась так:
"В нашем богоспасаемом городе что ни событие, то:
- Сенсация!
И, как нарочно, в каждой сенсации замешаны именно:
- Влиятельные лица..."
Статья, в которой упоминались инициалы Ипполита Матвеевича, заканчивалась неизбежным: "Бывали хуже времена, но не было подлей" <"Бывали
хуже времена, но не было подлей" - расхожая цитата из поэмы Н. А. Некрасова "Современники". Восходит к рассказу Н. Д. Хвощинской (псевдоним - В.
Крестовский) "Счастливые люди": "Бывали хуже времена - подлее не бывало".> - и была подписана популярным в городе фельетонистом Принцем Датским
<Расхожие псевдонимы такого рода воспринимались как журнально-газетные штампы, да и вся статья провинциального фельетониста - набор тогдашних
штампов.>. В тот же день чиновник для особых поручений при градоначальнике позвонил в редакцию и, с устрашающей любезностью, просил господина
"Принца Датского" прибыть в канцелярию градоначальника к 4 часам дня для объяснений. Принц Датский сразу затосковал и уже не смог дописать
очередного фельетона о подозрительной затяжке переговоров по сдаче городского театра под спектакли московского опереточного театра. В
назначенное время венценосный журналист сидел в приемной градоначальника и, смущаясь, думал о том, как он, заикающийся настолько, что его не
смогли излечить даже курсы профессора Файнштейна <Вероятно, намек на деятельность С.