"Мерзавчик", "мерзавец", "шкалик" - бутыль
емкостью в двухсотую долю ведра, наименьшая из выпускавшихся. Бытовало мнение, что из-за низкой цены такие бутыли всего больше способствуют
распространению пьянства.>... Ну и вот, раздавили мы диковинку и еще соточкой смочили. Так было дело.
Ипполит Матвеевич раздраженно пыхнул папироской:
- Ну, а зайцы как? Стреляли вы по ним крупной дробью?
- Вы подождите, не перебивайте. Тут подъезжает на телеге Дачников, а у него, бродяги, под соломой целый гусь запрятан - четвертуха вина...
Сапежников радостно захохотал, обнажив светлые десны:
- Вчетвером целого гуся одолели и легли спать, тем более на охоту чуть свет выходить надо. Утром встаем. Темно еще, холодно. Одним словом,
драже прохладительное... Ну, у меня полшишки нашлось. Выпили. Чувствуем, не хватает. Драманж<Вероятно, шуточно переиначенное "на французский
манер" жаргонное слово "мандраж" ("мандраже") - дрожь, а в данном случае - похмельный озноб. Необходимость подобного рода переделки отчасти
обусловлена тем, что "мандраж" по созвучию ассоциировался с жаргонизмом "манда" - влагалище.>! Баба двадцатку донесла. Была там в деревне
колдовница такая - вином торгует...
- Когда же вы охотились-то, позвольте полюбопытствовать?
- А тогда ж и охотились... Что с Григорий Васильевичем делалось!.. Я, вы знаете, никогда не блюю... И даже еще мерзавчика раздавил для
легкости. А Донников, бродяга, опять на телеге укатил. "Не расходитесь, говорит, ребята. Я сейчас еще кой-чего довезу". Ну, и довез, конечно. И
все сороковками - других в "Молоте" не было. Даже собак напоили...
- А охота?! Охота?! - закричали все.
- С пьяными собаками какая же охота? - обижаясь, сказал Сапежников.
- М-мальчишка! - прошептал Ипполит Матвеевич и, негодуя, направился к своему столу.
Этим узаконенный получасовой перерыв для завтрака завершился.
Служебный день подходил к концу. На соседней желтенькой с белым колокольне что есть мочи забили в колокола. Дрожали стекла. С колокольни
посыпались галки, помитинговали над площадью и унеслись. Вечернее небо леденело над опустевшей площадью.
В канцелярию вошел рыжий бородатый милиционер в форменной фуражке <Милиционеры носили фуражки с ярко-красным околышем, в связи с чем на
воровском жаргоне их называли "снегирями".>, тулупе с косматым воротником. Под мышкой милиционер осторожно держал маленькую разносную книгу в
засаленном полотняном переплете. Застенчиво ступая своими слоновьими сапогами, милиционер подошел к Ипполиту Матвеевичу и налег грудью на
тщедушные перильца.
- Здорово, товарищ, - густо сказал милиционер, доставая из разносной книги большой документ, - товарищ начальник до вас прислал, доложить
на ваше распоряжение, чтоб зарегистрировать.
Ипполит Матвеевич принял бумагу, расписался в получении и принялся ее просматривать. Бумага была такого содержания:
"Служебная записка. В загс. Тов. Воробьянинов! Будь добрый. У меня как раз сын народился. В 3 часа 15 минут утра. Так ты его зарегистрируй
вне очереди, без излишней волокиты. Имя сына - Иван, а фамилия моя. С коммунистическим пока Замначальника Умилиции Перервин".
Ипполит Матвеевич заспешил и без излишней волокиты, а также вне очереди (тем более, что ее никогда и не бывало) зарегистрировал дитя
Умилиции.
От милиционера пахло табаком, как от Петра Великого, и деликатный Ипполит Матвеевич свободно вздохнул лишь тогда, когда милиционер ушел.
Пора было уходить и Ипполиту Матвеевичу (в ст. варианте - Ипполиту Матвеевичу пора было уходить) Все, что имело родиться в этот день, -
родилось и было записано в толстые книги. Все, кто хотели обвенчаться (в ст. варианте - желающие повенчаться), - были повенчаны и тоже записаны
в толстые книги. И не было лишь, к явному разорению гробовщиков, ни одного смертного случая. Ипполит Матвеевич сложил дела, спрятал в ящик
войлочную подушечку, распушил гребенкой усы и уже было, мечтая об огнедышащем супе, собрался пойти прочь, - как дверь канцелярии распахнулась и
на пороге ее появился гробовых дел мастер Безенчук.
- Почет дорогому гостю, - улыбнулся Ипполит Матвеевич. - Что скажешь?
Хотя дикая рожа мастера Безенчука и сияла в наступивших сумерках, но сказать он ничего не смог.
- Ну? - сказал Ипполит Матвеевич более строго.
- "Нимфа", туды ее в качель, разве товар дает? - смутно молвил гробовой мастер. - Разве ж она может покупателя удовлетворить? Гроб - он
одного лесу сколько требует...
- Чего? - спросил Ипполит Матвеевич.
- Да вот "Нимфа"!.. Их три семейства с одной торговлишки живут. Уже у них и материал не тот, и отделка похуже, и кисть жидкая, туды ее в
качель. А я - фирма старая. Основан в 1907 году. У меня гроб, как огурчик, отборный, на любителя (в ст. варианте - любительский)...
- Ты что же это, с ума сошел? - кротко спросил Ипполит Матвеевич и двинулся к выходу. - Обалдеешь ты среди своих гробов.
Безенчук предупредительно распахнул (в ст. варианте - рванул) дверь, пропустил Ипполита Матвеевича вперед, а сам увязался за ним, дрожа как
бы от нетерпения.
- Еще когда "Милости просим" были, тогда верно. Против ихнего глазету <Имеется в виду обивка гроба глазетом (фр. glace - глянцевитый,
блестящий), плотной тканью, основа которой, то есть продольная (вертикальная) нить - шелковая, а уток - поперечная (горизонтальная) нить -
металлическая, серебряного цвета.> ни одна фирма, даже в самой Твери <В предреволюционные годы Тверь считалась центром деревообделочной
промышленности.>, выстоять не могла, туды ее в качель. А теперь, прямо скажу, - лучше моего товару нет. И не ищите даже.
Ипполит Матвеевич с гневом обернулся, посмотрел секунду на Безенчука довольно сердито и зашагал несколько быстрее. Хотя никаких
неприятностей по службе с ним сегодня не произошло, но почувствовал он себя довольно гадостно.
Трое владельцев (в ст. варианте – три владельца) "Нимфы" стояли у своего заведения в тех же позах, в каких Ипполит Матвеевич оставил их
утром. Казалось, с тех пор они не сказали друг другу ни слова, но разительная перемена в их лицах, таинственная удовлетворенность, томно (в ст.
варианте - тёмно) мерцавшая в их глазах, показывала, что им известно кое-что значительное.
При виде своих коммерческих врагов Безенчук отчаянно махнул рукой, остановился и зашептал вслед Воробьянинову:
- Уступлю за тридцать два рублика.
Ипполит Матвеевич поморщился и ускорил шаг.
- Можно в кредит, - добавил Безенчук.
Трое же владельцев "Нимфы" ничего не говорили. Они молча устремились вслед за Воробьяниновым, беспрерывно снимая на ходу картузы и вежливо
кланяясь.