- За что?
- На окраины перемещаемся, дорогуша, на всякиемакаронныефабрики,а
тамроялянет,значит,нужентретийбаянист.Стасик,какия,
двухстаночник.
Саша поставил рюмку на стол:
- А ведь ты врешь.
- Брось, дорогуша, - поморщился Глеб, - ну что ты привязываешься?
- Что ты сказал Семену?
- А ты все хочешь знать?
- Да, хочу.
Глеб выпил, вилкой подхватил кусочек селедки.
- Ну что же, я сказал: избавляйтесь от Каневского. Болтает чересчур.
- А что именно болтает, ты Семену сказал?
- Зачем Семену _знать_, кто что болтает?Зато,что_знаешь_,тоже
приходится отвечать. Может, Каневский болтал, что ему мало платят?Семен,
дорогуша, не лыком шит; раз человек _болтает_, лучше избавиться от него.
Он снова налил себе, взглянул на Сашину рюмку.
- Так не пойдет. Думаешь, я один эту склянку усижу?
Они выпили оба.
- Угробил ты человека, - сказал Саша.
- Я?! Да ты что?
- Выбросили на улицу, оставили без куска хлеба.
- Не беспокойся, без хлеба он не останется. - Глеб кивнул на оркестр. -
Вот он, кусок хлеба, да еще с маслом.
- Зачем тывсе-такидобавилСемену,чтоКаневскийболтает?Чтобы
увесистей было, чтобы уволили наверняка?
- Да, дорогуша, именно для этого идобавил.Янежелаюработатьс
мудозвоном, который при людяхнесеттакое,зачтоменязавтрамогут
посадить.
Саша молчал.
- Осуждаешь меня? - спросил Глеб.
- Да, осуждаю.
- Ах, так, - усмехнулся Глеб, - ладно!..
Он налил себе еще рюмку, выпил, не закусывая, икнул, был уже на взводе.
- Расскажу тебе одну историю про моего друга. Хочешь послушать?
- Можно послушать.
- Тогда слушай.
11
Глеб поднял бутылку, она оказалась пуста.
- Ладно, дорогуша, расскажу тебе эту историю, апотомпримемещепо
сто. Итак, был у меня друг, хороший друг, верный друг, в Ленинграде.Жили
мы в одном доме, в одном подъезде, на одной площадке, ходили в одну школу.
Былонпервыйученикиполитературе,ипоматематике,дажепо
физкультуре. Из простых новгородских мужиков, но самородок!Ломоносов!В
университет на физмат прошел по конкурсу первый. Идейный!Ещевдевятом
классе прочитал "Капитал" КарлаМаркса.Непил,неблядовал,правда,
курил. Русоволосый, синеглазый,статный,красавецмужчина!Иглавное,
душевный, все к нему шли, ион,чтомог,длякаждогоделал.Ивот,
понимаешь, какая штука... Подался мой друг втроцкистскуюоппозициюеще
студентом, в институте выступал открыто, взглядовсвоихнескрывал!Ты
спросишь, почему дружил со мной, с беспартийным и безыдейным? Я, дорогуша,
человек легкий, но человек _верный_, это он знал. За это, думаю, илюбил.
И все мне рассказывал. Конечно, всякие там тайны невыкладывал,именне
называл, дело уже повернулось к арестам, высылкам, но взглядами делился.
Глеб поманил пальцем официанта, показал на графинчик.
- Тащи еще двести!
- Может, хватит? - сказал Саша.
- Ничего, по сто граммов не помешает.
Глеб налил Саше, себе:
- Одного человека он напрочь не принимал.
И скосил глаза, Саша понял - речь идет о Сталине.
- Называл его "могильщиком Революции". Всех разговоров и непомню,но
отчетливо запомнил именнонасчетсоциализмаводнойстране.Поэтому,
дорогуша, меня так и заделКаневский.Раньшеяэтослышалотдруга,
которому доверял, а Каневского я не знаю. Друг мой говорил, чтопостроить
социализм в одной стране нельзя. Ате,ктоговорит,чтоможно,хотят
превратить нашу страну в"осажденнуюкрепость",в"окруженнуюврагами
цитадель", то есть ввести, в сущности, военное положение, создатьусловия
для единоличной диктатуры одного человека,длятеррораирепрессий.И
утверждать, что у нас встране,мол,ужепостроенсоциализм,значит,
компрометировать саму идею социализма и в конечном счете _угробить_ его. -
Он замолчал, уставился на Сашу, глаза были мутные.
- Давай отложим твой рассказ до другого раза, - сказал Саша.
Глеб исподлобья посмотрел на него.
- Думаешь, за-го-ва-ри-ваюсь? Нет, никогда, ни-ког-да!
Придерживаясь за стол, поднялся.
- Пойду пописаю. А ты закажи чаю, только крепкого-крепкого, как чифирь.
Знаешь чифирь?
- Знаю. Официант может не знать.
- Объясни.
И направился в уборную, не слишком твердо шагал, пошатывало.
Любопытная вырисовывается картина. И неожиданная.Выходит,непросто
выпивоха, не просто богема, пусть и провинциальная, как он привык думать о
Глебе. Всегда осторожничал, а тутссимпатиейговоритотроцкисте,а
троцкистов сейчас можно только поносить и проклинать. Колхозница вглухой
деревне в "кругу" на улице пропела старую, двадцатых годов частушку: "Яв
своей красоте оченно уверена, если Троцкий не возьмет, выйду за Чичерина".
И схватила десять лет лагерей: "За троцкистскуюагитациюипропаганду".
Брякнул человек "Троцкий былмировойоратор"-десятьлет."Троцкий,
конечно, враг, но раньше был второй послеЛенина"-опятьдесятьлет.
Такая вот обстановочка. А Глеб откровенничает...
Официант поставилнастолдвастаканачаявподстаканниках.Чай
густо-коричневый, почти черный, такого цвета добиваются, примешивая кчаю
еще что-то, жженый сахар, что ли, Саша забыл.
Вернулся Глеб, посвежевший, улыбался во весь свой белозубый рот, волосы
мокрые, причесанные, видно, окатил голову холодной водой. Хлебнул чая.
- Хорошо! Так на чем же мы с тобой остановились, дорогуша?
- Я предложил тебе закончить свой рассказ в следующий раз.
- Не пойдет. Ты уж дослушай до конца.
Саша всегда поражался, как много мог выпить Глеб икакмгновеннопри
надобности трезвел. Он выпивал и перед занятиями, и даже во время занятий,
приносил с собой, но ни разу за роялем не сбился с такта, не сфальшивил.