Но Чкалов, Байдуков и Беляков явились в президиум с бокалами в руках.
- Товарищ Сталин, - сказал Чкалов, - разрешите обратиться?!
- Пожалуйста.
- Позвольте чокнуться с вами и выпить за ваше здоровье?
- Ну что ж, можно и выпить.
Сталин налил в бокал вина, чокнулся с летчиками, все выпили.
Сталин поставил бокал на стол.
- Еще будут какие-нибудь просьбы?
- Товарищ Сталин, - Чкалов смело глядел ему в глаза. - Отименивсего
летного состава... Сейчас будет выступать Леонид Утесов... От именивсего
летногосостава...Просим...РазрешитеУтесовуспеть"СОдесского
тоичмана".
- Что за песня? - спросил Сталин, хотя знал эту песню. Ее доманапевал
Васька, и ОН был недоволен: сын поет воровские песни.
- Замечательная песня, товарищ Сталин.Слова,товарищСталин,может
быть, и тюремные, блатные, но мелодиябоевая,товарищСталин,строевая
мелодия.
- Хорошо, - согласился Сталин, - пусть споет, послушаем.
В артистической комнате, где толпились, ожидая своеговыхода,артисты
(те, кто уже выступил, сидели в соседнем зале за специально накрытымидля
них столами), появился военный с тремя ромбами напетличкахгимнастерки,
отозвал в сторону Утесова, строго спросил:
- Что собираетесь петь, товарищ Утесов?
Утесов назвал репертуар.
- Споете "С Одесского кичмана", - приказал военный.
- Нет, нет, - испугался Утесов, - мне запретили ее петь.
- Кто запретил?
- Товарищ Млечин. Начальник реперткома.
- Положил я на вашего реперткома. Будете петь "С Одесского кичмана".
- Но товарищ Млечин...
Военный выпучил на него глаза:
- Вам ясно сказано, гражданин Вайсбейн?! - И злобным шепотом добавил: -
Указание товарища Сталина.
И первым номером Леонид Утесов под аккомпанемент своего теа-джазаспел
"С Одесского кичмана"...
С Одесского кичмана бежали два уркана,
бежали два уркана да на во-олю...
В Абнярской малине они остановились,
они остановились отдыхнуть.
Пел лихо, окрыленный указанием товарища Сталина, сознавая, чтосэтой
минуты никакой репертком ему не страшен, он будет петь и "Кичмана", и "Гоп
со смыком", и "Мурку", и другие запрещенные песни.
И оркестригралсувлечением.Ударниквыделывалчудесанасвоих
барабанах и тарелках, саксофонисты итрубачипоказалисебявиртуозами.
Заключительный аккорд, оркестр оборвал игру на той же бравурнойноте,на
какой и начал.
Никто не понимал, в чем дело. На _таком_ приеме, в присутствии товарища
СталинаУтесовосмелилсяспетьблатнуюпесню.Чтоэтозначит?!
Идеологическая диверсия?! Не то чтохлопать,пошевелитьсявсебоялись.
Даже Чкалов, Байдуков и Беляков притихли, не зная, как отреагирует товарищ
Сталин. Растерянные оркестрантыопустилитрубы,бледныйУтесовстоял,
держась за край рояля, обескураженный мертвой тишиной, и сужасомдумал,
не провокация ли это, не сыграл ли с ним военный злую шутку, пойди докажи,
что ему приказали, он даже незнает,ктоэтотвоенный,незнаетего
фамилию, помнит только три его ромба.
И вдруг раздались тихие хлопки - хлопал сам товарищ Сталин. И зал бурно
подхватил его аплодисменты. Если хлопает товарищ Сталин, значит,емуэто
нравится, значит, он это одобряет. И правильно! Веселиться так веселиться!
Правильно! Браво! Бис! Бис! Браво!
Взмокший Утесов, едва переводя дыхание, раскланивался, поворачивалсяк
оркестру,отработаннымдирижерскимдвижениемподнималего,музыканты
вставали, постукивали по своим инструментам, как бы аплодируя залу. Азал
не утихал, аплодисментами и криками "бис!"требуяповторения.Глядяна
Утесова, Сталин развел руками, пожал плечами, мол,ничегонеподелаешь,
народ хочет, народ требует, народу нельзя отказывать...
Утесов спел второй раз.
Товарищ, товарищ, болят мои раны,
болят мои раны в глыбоке.
Одна заживает, другая нарывает,
а третия открылась на боке.
Летчикиподпевали,притоптывали,отбивалитактножамиивилками,
постукивая ими о тарелки и бокалы. И за другими столами тожеподпевалии
притоптывали и, когда Утесов кончил петь, опять взорвались криками:"Бис!
Бис!" И товарищ Сталин аплодировал,ичленыПолитбюроаплодировали,и
опять товарищ Сталин пожал плечами, развел руками, и Утесов спел втретий
раз.
Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме,
что сын ее погибнул на посте.
С винтовкою в рукою и с шашкою в другою,
и с песнею веселой на губе.
Летчики уже не только подпевали, а орали вовсюглотку,вскочилина
стол и плясали, разливая вина и разбрасывая закуски. Даже писатель Алексей
Толстой, толстый, солидный, с благообразным бабьим лицом, и тотвзобрался
на стол и топтался там, разбивая посуду. Граф, а как его разобрало.
Песня, конечно, уголовная, но что-то в ней есть. Слова сентиментальные,
уголовники это любят. "Болят мои раны... Скажи моей ты маме..." Но мелодия
четкая, зажигательная. Он хорошо помнит уголовников, встречался снимив
тюрьмах,напересылках.Конечно,преступники.Исейчас,когдаони
покушаютсянасоциалистическуюсобственность,ихнадожестоко
преследовать,суровонаказывать-социалистическаясобственность
неприкосновенна. Нотогда,вцарскиевремена,стиралисьгранимежду
преступлением и протестом противнесправедливости,угнетенияинищеты.
Простые, неграмотные люди не всегда могут подняться до высших общественных
интересов.Хотятсправедливостидлясебя,требуютперераспределения
богатства на своем уровне. В Баку,вБаиловскойтюрьме,ОНобщалсяс
уголовниками с гораздо большим удовольствием, чем со своими "коллегами"-
политическими."Коллеги"вечноспорили,теоретизировали,выясняли
отношения, разбирали свои склокииинтриги,каждыйдоказывал,чтоон
умнее, образованнее и порядочнее другого. У уголовников все было простои
ясно. Законы, правила,обычаипростыеинерушимые.