Командирыпромышленности,научныеработники,
верхи московской технической интеллигенции, те, что работают в наркоматах,
трутся возле начальства, получают высокие оклады, премии, отовариваютсяв
закрытых распределителях, ездят в выгодные командировки. Юра хорошознал,
как быстро выдвигаются счастливчики, которые послеинститутапопадаютв
высшие учреждения, и какую лямку тянут те, кого посылают на производство.
Чего достигнет он на заводе? Будетбегатьпонароднымсудам,вести
ничтожныеделаобувольненияхипрогулах,тяжбыоплохомкачестве
брезентовых рукавиц. Другое дело - юридическийотделнаркомата,главка,
треста.Крупныедела,высокиеинстанции-ВерховныесудыСоюзаи
республик. Может пригодиться и для будущей адвокатуры. Но всеэтопотом.
Главное - вырваться из общего распределения, а там все уже будет проще.
Стрелка часов показывала одиннадцать. Юра хотелвернутьсякЛенедо
того, как швейцар закроет дверь подъезда.
- Ты не устала? - спросил он.
- Побудем еще, - улыбаясь, попросила Лена.
Был уже час ночи, когда они вышли из клуба. Накрапывалредкийдождик,
приятный и освежающий последушногозала.Постекламуличныхфонарей
стекали струйки воды, на улице ни одного прохожего. Только взданияОГПУ
светились окна.
Они подошли к ее дому.
- Зайдем, посидим?
То, как просто произнесла она эти слова, поразило Юру.
Он молча последовал за ней. Дверь им открыл тот же старичок швейцар. Не
спросил, почему посторонний человек так поздноподнимаетсякБудягиным.
Вышколенный. Ничему не должен удивляться.
Лена зажгла свет в передней, приоткрыла дверь столовой.
- Спит... Посиди у папы, я переоденусь.
Она зажгла в кабинете верхний свет, еще раз улыбнулась Юреиоставила
его одного.
Шарок перебрал стопку книг: томик Ленина сзаложеннымимеждустраниц
полосками бумаги, книги по металлургии. "Петр Первый" Алексея Толстого. Не
было официальных бумаг, секретных бюллетеней,запрещенныхкниг,которые
дозволено читать им одним,оружия,котороевсеониимеют-Юрабыл
убежден, что это браунинг, его удобно носить в заднем кармане. Им овладело
желание увидеть что-то запретное, недоступное,прикоснутьсяктайнеих
власти.
В любую минуту может войти Лена, надо торопиться. Онпотянулнасебя
средний ящик стола - заперт, начал дергатьбоковыеящики,онитожене
открывались. Едва успел откинуться на спинку кресла, когда вошлаЛена,в
белой кофточке и синей юбке, такая, какой он привык ее видеть.
- Хочешь, я сварю кофе?
Она двигалась рядом с ним,касаласьего,улыбаласьему,и,когда,
разливая кофе, наклонилась к столу, он увидел ее грудь. Он никогда небыл
с Леной один ночью, никогда не пил такого кофе, такого ликера.
- Хочешь еще?
- Хватит.
Он пересел на диван.
- Посидим...
С чашкой в руке она тоже пересела на диван. Он взял из ее рукчашкуи
поставил на стол.
Он взял из ее рукчашкуи
поставил на стол. Удивленно улыбаясь, она смотрелананего.Итогдас
бесцеремонностью уличного парня, прямо глядя вееиспуганныеглаза,он
притянул ее к себе.
4
Седьмого ноября Саша ждалинститутскуюколоннунауглуТверскойи
Большой Грузинской.
Колонныдвигалисьмедленно.Надрядамиколыхалисьзнамена,
транспаранты, портреты... Сталин... Сталин...Сталин...Пожилыемужчины
озабоченно дули в трубы, в рядах пели нестройнымиголосами,танцевалии
плясали на асфальте.ГромкоговорителиразносилизвукиишумыКрасной
площади, голоса радиокомментаторов, приветствия сМавзолея,восторженный
гул проходящих через площадь демонстрантов.
Институтская колонна показалась часов около двух и сразуостановилась.
Ряды смешались. Проталкиваясь сквозь толпу, Саша подошел к своей группе. И
тут же поймал направленные на себянастороженно-любопытныевзгляды:так
смотрят на человека, попавшего в беду.Этонеиз-забюро.Эточто-то
другое.
Но никто ничего не говорил Саше и он не спрашивал. Только приятель его,
Руночкин, видно, хотел что-то сказать, но не мог отойтиоттранспаранта,
который нес.
- Стройся! Стройся! - закричали линейные.
Ряды были рассчитаны, Саша встал вконцеколонны,тамшлистуденты
других курсов. Со своего места он видел факультетское знамя и транспарант,
который на двух палках неслиРуночкиниещеодинпарень.Преодолевая
сопротивление ветра, транспарант вытянулся, запрокинулся назад,полотнище
перекосилось, потом выпрямилось. Колонна двинулась.
Не доходя до Триумфальной площади, опять остановились. Сашаподошелк
своей группе, ему навстречу шел Руночкин.
- Стенгазету сняли.
Маленький, кособокий, Руночкин к тому же ещекосилглазомипотому,
когда говорил, немного отворачивал и наклонял голову.
Сняли стенгазету! За что? Такого еще не бывало.
- Кто снял?
- Баулин. Из-за эпиграмм. Опошление ударничества.
Редактором был Руночкин. Но написать эпиграммы предложилСашаиодну
даже сам сочинил, на старосту группы Ковалева:"Упорныйтруд,работав
моде, а он большой оригинал, дневник теряет, как в походе,изнаетвсе,
хоть не читал". Остальные три эпиграммы написала Роза Полужан.НаБорьку
Нестерова: "Свиная котлета в порцияриса-лучшийпамятникнамогилу
Бориса"; на Петьку Пузанова - любит поспать;наПриходько-ловчитво
время практической езды и ездит больше всех. Не гениально, даже не смешно,
но невинно. "Опошление ударничества"!
- В чем опошление?
Руночкин наклонил набок голову.
- В эпиграммах. Почему _только_ на ударников? Яговорю:мыпоместили
фотографии _только_ ударников,вотиэпиграммызаодно.Апочемунет
передовой?
Не писать передовую тоже предложил Саша. Зачем повторять то, чтобудет
вдругихгазетах?!Надовыпуститьномервеселый,действительно
праздничный, чтобы читался, а не висел уныловкоридоре.