Случилось ему быть при дворе французского короля, и полюбила его королевна Гельгунда; дабы прославить имя господне,
король-отец хотел отдать дочь в монастырь, а она бежала с графом в Тынец, и стали они жить во грехе, ибо ни один ксендз не хотел обвенчать их по
христианскому обряду. Жил-был в ту пору в Вислице Вислав Красивый из рода короля Понеля. В отсутствие Вальгера учинял он набеги на тынецкое
графство. Вальгер разбил его и увел в Тынец в неволю, невзирая на то, что всякая жена, раз увидев Вислава, готова была отречься от отца с
матерью и мужа, лишь бы только утолить с ним свою страсть. Так оно сталось и с Гельгундой. Придумала она для Вальгера такие оковы, что хоть
богатырь он был и дубы вырывал с корнем, а не мог их разорвать, и отдала мужа Виславу, который увез его в неволю в Вислицу. Но Рынга, сестра
Вислава, заслышав в подземелье песню Вальгера, воспылала любовью к нему и выпустила из подземелья, а он, порубив мечом Вислава и Гельгунду и
бросив их тела на съедение вранам, вернулся сам с Рынгою в Тынец.
- Разве он худо поступил? - спросила княгиня.
Но брат Гидульф ответил:
- Когда бы принял он святое крещение и Тынец отдал бенедиктинцам, может, бог отпустил бы ему грехи его, но граф этого не сделал, и земля
пожрала его.
- Да разве бенедиктинцы уже были в королевстве?
- Не было бенедиктинцев, в королевстве одни язычники жили.
- Как же мог он принять святое крещение или отдать Тынец?
- Не мог - и потому осужден на вечные муки, - важно ответил монах.
- Верно! Правду он говорит! - раздалось несколько голосов.
Тем временем все приблизились к главным вратам обители, где княгиню ждал аббат с целой свитой монахов и шляхтичей. Светских лиц -
"экономов", "адвокатов", "прокураторов" и всяких служащих ордена - в обители всегда бывало немало. Да и шляхтичи, в том числе богатые рыцари, по
довольно редко применявшемуся в Польше ленному праву, брали в лен необозримые монастырские земли и в качестве "вассалов" охотно пребывали при
дворе "сюзерена", где у подножия престола господня легко было заполучить дары, льготы и всякие блага часто за небольшую услугу, удачное словцо
или просто под веселую руку всемогущего аббата. Многих вассалов привлекли из дальних мест готовящиеся в столице торжества, и те, кто по причине
большого съезда не нашел где остановиться в Кракове, устроились в Тынце. По этой причине abbas centrum villarum <аббат ста деревень (лат.).>
встретил княгиню со свитой еще более многочисленной, чем обычно.
Это был мужчина высокого роста, с сухощавым умным лицом и выбритой макушкой, окруженной венчиком седеющих волос. На лбу у аббата виднелся
шрам от раны, полученной, видно, в молодости, когда он был еще рыцарем, пронзительные глаза надменно смотрели из-под черных бровей. Как и прочие
монахи, аббат был одет в рясу, но поверх нее наброшена была черная, подбитая пурпуром мантия, а на шее висел на золотой цепи золотой же,
осыпанный драгоценными камнями крест - знак достоинства аббата. Вся осанка изобличала в нем человека, привыкшего повелевать, надменного и
самоуверенного.
Памятуя, однако, что супруг княгини происходил из того же рода князей мазовецких, что и короли Владислав и Казимир, а по женской линии и
ныне царствующая королева, повелительница одного из величайших государств в мире, аббат почтительно, даже с некоторым подобострастием
приветствовал княгиню.
Переступив порог врат обители, он низко склонил голову и, благословив Анну Дануту и всех ее придворных маленьким золотым
ковчежцем, который держал в правой руке, сказал:
- Приветствую тебя, милостивейшая госпожа, в смиренной нашей обители.
Да ниспошлют тебе здравие и благоденствие святой Бенедикт из Нурсии <Бенедикт Нурсийский (480 - 543) - реформатор западноевропейского
монашества, основатель монастыря Монтекассино (близ Неаполя) и ордена бенедиктинцев. Далее называются другие чтимые этим орденом святые.>,
святой Маурус, святой Бонифаций, святой Бенедикт из Аниана и Иоанн из Фтоломеи, покровители наши, вкушающие вечное блаженство, и да благословят
тебя семь раз на дню во вся дни живота твоего!
- Они не могут не внять мольбе столь славного аббата, разве только если глухи, - учтиво сказала княгиня, - тем более что мы прибыли сюда к
обедне и предадим вся своя и себя в руки их.
С этими словами княгиня протянула аббату руку, которую тот, преклонив по придворному обычаю колено, поцеловал как рыцарь; затем они вместе
проследовали во врата обители. Их, видно, уже ждали с обедней, в ту же минуту зазвонили колокола и колокольчики; трубачи в дверях костела
затрубили в честь княгини в громкие трубы, литаврщики ударили в огромные литавры, кованные из красной меди и обтянутые кожей, рождающей
громозвучное эхо. На княгиню, которая родилась в языческом краю, всякий костел все еще производил сильное впечатление, а тынецкий в особенности,
ибо немного было костелов, равных ему по великолепию. Тьма наполняла глубину святыни, лишь у главного престола трепетали огни светильников,
мешаясь с блеском свечей, озарявших позолоту и статуи святых. Вышел священник в облачении, поклонился княгине и начал литургию. Благовонный
фимиам кадил тотчас заструился густыми, мягкими волнами, окутал священника и престол и, плавно уносясь ввысь, придал храму еще большую
торжественность и таинственность. Анна Данута откинула голову и, воздев руки, стала жарко молиться. Но когда раздались звуки редкого еще в ту
пору органа, то потрясая своды храма величественным рокотом, то наполняя его ангельскими голосами, то разливаясь как бы в соловьиной песне,
княгиня подняла очи горе, на лице ее, вместе с благоговением и страхом, изобразилось бесконечное блаженство, - и могло показаться, что это
святая в чудном видении озирает разверстое небо.
Так молилась рожденная в язычестве дочь Кейстута, которая, как и все другие люди в те времена, в повседневной жизни запросто поминала имя
господне, но в доме божием с детским трепетом и смирением устремляла взор к таинственному и предвечному вседержителю.
Так же усердно, хотя и с меньшим трепетом, молился весь двор. Збышко опустился с мазурами на колени позади седалищ ксендзов - к алтарю
прошли только придворные панны с княгиней - и предавал себя в руки господа. Время от времени он бросал взгляд на Данусю, которая, полузакрыв
глаза, сидела около княгини, и думал о том, что стоило, разумеется, стать рыцарем такой девушки, но что и обет он дал ей нешуточный. Сейчас,
когда хмель выветрило из него, он призадумался, как выполнить свой обет. Войны не было. Правда, в стычке на границе легко было наткнуться на
вооруженного немца и убить врага или самому сложить голову. Об этом Збышко и говорил Мацьку. "Так-то оно так, - думал он, - но ведь не всякий
немец носит павлиний или страусовый чуб на шлеме". Из гостей крестоносцев разве только графы, а из самих крестоносцев разве только комтур, да и
то не всякий.