- Это еще как сказать: одному он дает слишком много, а другому ничего.
- Ну тогда говори, куда поедешь?
- К Юранду из Спыхова.
Мацько в гневе передернул пояс на кожаном кафтане и бросил:
- А чтоб ты пропал!
- Послушайте, - спокойно сказал Збышко. - Я говорил с Миколаем из Длуголяса, и он мне рассказал, что Юранд мстит немцам за жену. Я пойду на
помощь ему. Ведь вы сами говорили, что мне не в диковину драться с немцами, что я знаю их повадки и знаю, как одолеть их. Да и там, на границе,
я скорее добуду павлиньи чупруны, а вы знаете, что павлиний гребень какой-нибудь кнехт на голове не носит, - выходит, коли бог поможет добыть
гребни, то поможет взять и добычу. Ну, а тамошний невольник - это вам не татарин. Такого поселишь в бору, век не пожалеешь.
- Да ты, парень, что, ума решился? Ведь сейчас нет войны, и бог весть когда она будет!
- Ах, дядюшка! Заключили медведи мир с бортниками и бортей не портят, и меду не едят! Ха-ха! Да неужто вы не знаете, что войска не воюют и
король с магистром приложили к пергаменту свои печати, но на границе-то вечные стычки. Угонит кто-нибудь скотину, стадо, так за одну корову жгут
целые деревни и осаждают замки. А разве не угоняют в неволю мужиков и девок? А купцов на больших дорогах? Вспомните старые времена, о которых вы
сами мне рассказывали. Разве плохо было Наленчу, когда он захватил сорок рыцарей, ехавших к крестоносцам, посадил их в подземелье и не отпускал
до тех нор, пока магистр не прислал ему полный воз гривен? Юранд из Спыхова тоже только тем и занят, и дело на границе всегда найдется.
Минуту они шли в молчании. Тем временем совсем рассвело, и яркие лучи солнца осветили скалы, на которых было выстроено аббатство.
- Бог везде может послать счастье, - смягчился наконец Мацько, - помолись, чтобы ниспослал тебе свое благословение.
- Это верно, все в его воле!
- И о Богданце подумай, ты ведь не уверишь меня, что хочешь ехать к Юранду из Спыхова не ради этой свиристелки, а ради Богданца.
- Вы мне этого но говорите, не то я рассержусь. Не стану отпираться, гляжу не нагляжусь я на нее, не такой я дал ей обет, как Рынгалле.
Случалось ли вам встречать девицу краше ее?
- Что мне до ее красы! Лучше, как подрастет, женись на ней, коли она дочка могущественного комеса.
Лицо Збышка осветилось юношеской доброй улыбкой.
- И то дело. Не нужна мне ни другая госпожа, ни другая жена! Вот состаритесь вы и заноют ваши старые косточки, так еще понянчите наших с
нею детей.
При этих словах улыбнулся и Мацько и ответил, совсем смягчившись:
- Грады! Грады! Пусть же посыплются тогда градом детишки. В старости радость, по смерти спасение подай нам, Иисусе!
III
Княгиня Данута, Мацько и Збышко уже бывали в Тынце, но некоторые придворные видели его впервые. Подняв глаза, они в изумлении смотрели на
величественный монастырь, на зубчатые стены, которые тянулись вдоль скал над обрывами, на высокие здания, которые громоздились то по склону
горы, то за острогом, отливая золотом в лучах восходящего солнца. При первом же взгляде на эти великолепные стены и сооружения, на эти дома и
хозяйственные постройки, на сады, лежавшие у подошвы горы, и на тщательно возделанные поля, которые с высоты открывались взору, можно было
сказать, что тут за столетия накоплены неисчислимые богатства, непривычные и удивительные для жителей бедной Мазовии.
И в других местах были
старинные богатые бенедиктинские аббатства, например в Любуше на Одре, в Плоцке, в Могильне, что в Великой Польше, но ни одно из них не могло
сравниться с тынецким, владения которого были обширней многих удельных княжеств, а доходы могли возбудить зависть даже у тогдашних королей.
Придворные диву давались, иные просто глазам своим не верили, а княгиня, желая скоротать время и поразвлечь своих приближенных панн,
попросила одного из монахов рассказать старинную и страшную повесть о Вальгере Прекрасном <Повесть оВальгере Прекрасном (иначе: Вальгеже Удалом)
приведена в "Великопольской хронике" Годзислава Башко (конец XIII в.) и является польской переработкой западного сюжета о Вальтере
Аквитанском.>, которую ей уже рассказывали, хоть и не очень подробно, в Кракове.
Заслышав об этом, панны тесной стайкой окружили княгиню и медленно направились в гору, в лучах утреннего солнца подобные движущимся цветам.
- Пусть брат Гидульф расскажет о Вальгере, он ему как-то ночью явился, - сказал один из монахов, поглядывая на другого, человека преклонных
лет, который, сгорбившись, шел рядом с Миколаем из Длуголяса.
- Неужто вы, святой отче, видели его собственными глазами? - спросила княгиня.
- Видел, - угрюмо ответил монах. - Бывает такая пора, когда, по воле божьей, он может покидать преисподнюю и показываться миру.
- Когда же это бывает?
Старик бросил взгляд на других монахов и умолк, - существовало поверье, будто дух Вальгера является тогда, когда в монашеском ордене
портятся нравы и монахи больше, чем следует, помышляют о земных благах и мирских утехах.
Никто из них не хотел в этом признаться, но призрак, по поверью, предвещал также войну или иное бедствие, и брат Гидульф, помолчав с минуту
времени, промолвил:
- Явление его не сулит добра.
- И я не хотела бы увидеть его, - крестясь, сказала княгиня. - Но почему же он в преисподней, если только отомстил за свою тяжкую обиду?
- Да будь он всю жизнь праведником, - сурово возразил монах, - все равно был бы осужден на вечные муки, ибо жил в язычестве и не очистился
святым крещением от первородного греха.
Брови княгини мучительно сжались при воспоминании о том, что ее великий отец, которого она любила всей душой, умер тоже язычником и должен
вечно гореть в геенне огненной.
- Мы слушаем вас, - сказала она, помолчав.
- Жил-был в языческие времена, - повел свой рассказ брат Гидульф, - могущественный граф, за неописанную красоту прозванный Вальгером
Прекрасным. Весь этот край, что глазом его не окинуть, принадлежал графу, а в походы он водил не одно пешее войско, но и по сотне копейщиков,
ибо все рыцари на запад до самого Ополья и на восток до Сандомира были его вассалами. Счету не знал он своим стадам, а в Тынце была у него
башня, доверху набитая деньгами, как нынче в Мальборке у крестоносцев.
- Знаю, есть у них такая башня, - прервала его княгиня Данута.
- Богатырь он был, - продолжал монах, - дубы вырывал с корнем, и в мире не было красавца, равного ему, и никто не мог сравниться с ним в
игре на лютне и в песнях. Случилось ему быть при дворе французского короля, и полюбила его королевна Гельгунда; дабы прославить имя господне,
король-отец хотел отдать дочь в монастырь, а она бежала с графом в Тынец, и стали они жить во грехе, ибо ни один ксендз не хотел обвенчать их по
христианскому обряду.