Однако на улицах, что поближе к рынку, дома чуть не сплошь были из красного кирпича или
камня, высокие, с балконами и черными крестами на стенах. Они стояли рядами, как солдаты в строю, одни длинные, другие поуже, всего на девять
локтей, но все высокие, со сводчатыми сенями, часто с распятием или с иконой божьей матери над воротами. Были улицы, где виднелись два ряда
домов, над ними - полоса неба, внизу - дорога, сплошь вымощенная камнем, а по обе стороны, насколько хватает глаз, - склады, склады, богатые,
полные самых лучших, порой удивительных, а то и вовсе незнакомых товаров, на которые Мацько, привыкший на непрерывной войне захватывать добычу,
смотрел жадными глазами. Однако еще больше поражали Мацька и Збышка общественные здания <Когда Краков стал столицей объединенного польского
государства, были сооружены такие известные памятники старопольского зодчества, как Мариацкий костел (ХIII - ХV вв.), Сукенницы (здание цеха
суконщиков, ХIV - ХVI вв.) и др.>: костел девы Марии на рынке, Сукенницы, ратуша с огромным погребом, где продавалось свидницкое пиво, снова
костелы, снова склады сукон, огромный мерцаториум <торг, гостиный двор (лат.).>, предназначенный для иноземных купцов, здание, в котором
хранились городские весы, цирюльни, бани, медеплавильни, воскотопни, золотоплавильни, сереброплавильни, пивоварни, целые горы бочек около так
называемого Шротамта - словом, изобилие и богатство, какие и не снились человеку, непривычному к городу, даже если он был владетелем небольшого
"городка".
Повала привел Мацька и Збышка в свой дом на улице святой Анны, велел отвести им просторную комнату, поручил их попечению своих слуг, а сам
отправился в замок, откуда вернулся к ужину уже довольно поздно. С ним пришли приятели, все сели за веселый пир, ели мясо до отвала, вино лилось
рекой, один хозяин был что-то невесел. Когда гости разошлись наконец по домам, он сказал Мацьку:
- Говорил я с одним каноником, грамотей он и законник, сказал мне он, что за оскорбление посла грозит смертная казнь. Так что молите бога,
чтобы крестоносец не пожаловался...
Хоть оба рыцаря и хватили лишнего на пиру, однако, услышав про это, спать пошли невеселые. Мацько вовсе не мог уснуть и спустя некоторое
время окликнул племянника:
- Збышко!
- Что?
- Пораздумал я обо всем и решил, что отрубят тебе голову.
- Вы думаете? - сонным голосом спросил Збышко.
И, повернувшись к стене, заснул сладким сном, утомившись от дороги...
V
На другой день оба рыцаря из Богданца пошли с Повалой в кафедральный собор <Кафедральный собор на Вавельском холме был построен в 1320 -
1361 гг.> к ранней обедне богу помолиться и поглазеть на двор и гостей, собиравшихся в замке. По дороге Повала встретил множество знакомых, в
том числе немало рыцарей, славных и в родном краю, и за границей; молодой Збышко смотрел на них с восторгом, в душе давая клятву сравняться с
ними в храбрости и прочих доблестях, если только дело с Лихтенштейном благополучно кончится для него. Один из этих рыцарей, Топорчик,
родственник краковского каштеляна, сообщил им новость о возвращении из Рима схоласта Войцеха Ястжембца, который ездил к папе Бонифацию IX с
письмом от короля, пригласившего святого отца в Краков на крестины.
Бонифаций принял приглашение, но, не будучи уверен в том, что сможет прибыть лично, уполномочил посла от своего имени быть восприемником
младенца, который должен был появиться на свет, и вместе с тем, в доказательство своей особой любви к королевской чете, просил наречь его
Бонифацием или Бонифацией.
Говорили также о скором прибытии венгерского короля Сигизмунда, который непременно должен был явиться на торжества. Он всегда приезжал,
званый и незваный, в гости, на пиры и ристалища; страстный охотник до них, Сигизмунд всегда выступал в состязаниях, желая прославиться не только
как король, но и как певец и один из первых рыцарей. Повала, Завиша из Гарбова, Добко из Олесницы <Добко (Добеслав) из Олесницы (ум. в 1440 г.).
- Длугош сообщает о нем, что на турнире, устроенном в Торуне в честь польского короля, он обращал на себя "взоры всех зрителей силой духа и
тела", а "сев на коня по королевскому приказанию, настолько превзошел своих противников, что вынудил всех их покинуть поле", и "даже в третьем
часу ночи только он один оставался на виду на арене, хотя против него несколько раз выступали, сменяя один другого, новые и новые придворные
рыцари магистра Пруссии" (там же, с. 40). Эпизод этот историк, однако, помещает под 1404 г.>, Нашан и другие столь же славные мужи с улыбкой
вспоминали о том, как в последний приезд Сигизмунда король Владислав тайно просил их не очень теснить его на турнире, щадить "венгерского
гостя", которого весь свет знал как человека столь суетного, что от неудачи у него на глазах выступали слезы. Но больше всего внимание рыцарей
привлекли дела Витовта. Рассказывали чудеса о роскошной колыбели, отлитой из чистого серебра, которую литовские князья и бояре привезли в дар
королеве от Витовта и супруги его Анны <Витовт был тогда женат на дочери князя Дмитрия Ольгердовича (ум. в 1399 г.) Анне, умершей в 1418 г.>.
Как всегда перед службой, народ разбился на кучки и толковал о новостях. Услыхав про колыбель, Мацько в одной из таких кучек стал расписывать
этот драгоценный дар, но его засыпали вопросами о великом походе на татар, который замыслил Витовт, и Мацьку пришлось больше рассказывать об
этом новом замысле князя. Поход был уже почти готов, многочисленное войско двинулось на Русь; если бы он кончился победой, владычество короля
Ягайла распространилось бы чуть не на полмира, до неведомых азиатских пустынь, до границ Персии и берегов Арала.
Мацько, который до этого был одним из приближенных Витовта и мог знать его замыслы, умел о них рассказывать так подробно и даже
красноречиво, что, прежде чем зазвонили к обедне, вокруг него у ступеней собора собралась толпа любопытных. Речь идет, говорил он, просто о
крестовом походе. Хотя Витовт именуется великим князем, однако он правит Литвой по уполномочию Ягайла, он лишь наместник, значит, крестовый
поход будет заслугой короля.
Сколь же велика будет слава новоокрещенной Литвы и могущественной Польши, когда объединенные войска понесут крест в такие края, где если и
поминают имя спасителя, то лишь для того, чтобы изрыгать хулу, и где не ступала еще нога поляка и литвина! Когда польские и литовские войска
снова посадят на трон кипчаков <Восточные половцы (кипчаки) после завоевания составили основную часть населения Золотой Орды, ассимилировав
монгольских пришельцев и передав им свой язык.> изгнанника Тохтамыша, он объявит себя "сыном" короля Владислава и, как обещал, вместе со всей
Золотой Ордой поклонится кресту.
Мацька слушали с напряженным вниманием, но многие не знали толком, о чем идет речь, кому Витовт собирается помогать, с кем воевать, поэтому
некоторые стали спрашивать:
- Да скажите же толком, с кем война?
- С кем? С Тимуром Хромым, - ответил Мацько.