В то же время ему пришло на ум, что если Мацько умрет, так тоже по вине немцев, из-за которых и он сам чуть было не поплатился головой, и
погибли все его предки, мать Дануси и много, много невинных людей, которых он знал или о которых слыхал от знакомых, - и он просто диву дался.
"Да неужто, - говорил он сам себе, - во всем королевстве не найдется человека, который не был бы обижен ими и не жаждал бы мести?" Ему
вспомнились немцы, с которыми он дрался под Вильно, и он подумал, что, пожалуй, и татары так жестоко не дерутся и что, пожалуй, на всем свете
нет народа жесточе немцев.
Рассвет прервал его размышления. День вставал ясный, но холодный.
Мацько чувствовал себя заметно лучше, дышал ровней и спокойней. Он проснулся только тогда, когда солнце уже стало сильно пригревать, открыл
глаза и сказал:
- Полегчало мне. Где это мы?
- Подъезжаем к Олькушу <Олькуш (ныне Катовицкое воеводство) в ХIV - ХVI вв. как раз переживал пору расцвета рудных промыслов (добыча
серебра, свинца).>. Знаете?.. Где серебро добывают и серебрщину отдают в королевскую казну.
- Вот бы нам все недра земные! То-то бы Богданец застроили!
- Видно, вам уже легче стало, - засмеялся Збышко. - Ого-го! И на каменный замок хватило бы! Давайте-ка заедем к ксендзу, там мы и приют
найдем, да и вы поисповедаетесь. Все мы под богом ходим, но лучше, когда у человека совесть чиста.
- Я человек грешный и покаюсь с радостью, - ответил Мацько. - Снилось мне ночью, будто черти стаскивали с меня сапоги и между собой по-
немецки болтали. Благодарение создателю, полегче мне стало. А ты соснул ли хоть маленько?
- Как же мне было спать, когда я за вами глядел?
- Так приляг хоть немножко. Как приедем, я тебя разбужу.
- Не до сна мне!
- Что ж тебе спать не дает?
Збышко поглядел на дядю детскими своими глазами:
- Что ж, как не любовь? Да у меня от вздохов уже колики в животе. А не сесть ли мне на коня, авось станет легче.
И Збышко соскочил с телеги и сел на коня, которого ему проворно подвел подаренный Завишей турок. Мацько от боли то и дело хватался за бок,
но, видно, думал не о своей болезни, а о чем-то другом, потому что качал головой, причмокивал и наконец сказал:
- Дивлюсь это я, дивлюсь и надивиться не могу, что это ты до девок так охоч, ведь ни отец твой, ни я не были такими.
Но Збышко вместо ответа выпрямился вдруг в седле, подбоченился, поднял голову вверх и залился песней:
Плакал я до зорьки, и роса уж пала.
Где ж, моя голубка, где ты запропала?
Больше не увижу девушки я красной,
Выплачу от горя свои очи ясны.
Эй!
Это "эй!" раскатилось по лесу, отдалось от придорожных деревьев и, отозвавшись эхом вдали, замерло в лесной чаще.
А Мацько снова пощупал свой бок, в котором застряло немецкое жало, и сказал, покряхтывая:
- В старину люди поумней были - понял?
Однако задумался на минутку, словно вспоминая давние времена, и прибавил:
- А впрочем, и в старину дураки бывали.
Но тут они выехали из лесу, за которым увидели рудный двор, а за ним зубчатые стены Олькуша, возведенные королем Казимиром, и колокольню
костела, сооруженного Владиславом Локотком.
Но тут они выехали из лесу, за которым увидели рудный двор, а за ним зубчатые стены Олькуша, возведенные королем Казимиром, и колокольню
костела, сооруженного Владиславом Локотком.
X
Гостеприимный приходский каноник, поисповедав Мацька, оставил путников на ночлег, так что они выехали только на следующий день утром. За
Олькушем они повернули в сторону Силезии, вдоль границы которой должны были ехать до самой Великой Польши. Дорога большей частью пролегала
дремучим лесом, где на закате то и дело раздавался рык туров и зубров, подобный подземному грому, а по ночам в чаще орешника сверкали глаза
волков. Но куда большая опасность грозила на этой дороге путникам и купцам от немецких или онемечившихся силезских рыцарей, чьи небольшие замки
высились то там, то тут вдоль границы. Правда, во время войны короля Владислава с опольским князем Надерспаном, которому помогали его силезские
племянники, поляки разрушили большую часть этих замков; все же здесь всегда надо было быть начеку и, особенно после заката солнца, не выпускать
из рук оружия.
Однако наши путники спокойно продвигались вперед, так что Збышку уже наскучила дорога, и только однажды ночью на расстоянии одного дня езды
до Богданца они услышали позади конский топот и фырканье.
- Кто-то едет за нами, - сказал Збышко.
Мацько, который в эту минуту не спал, поглядел на звезды и, как человек опытный, заметил:
- Скоро рассвет. На исходе ночи разбойники не стали бы нападать, им, как начинает светать, пора по домам.
Збышко все-таки остановил телегу, построил своих людей поперек дороги, лицом к приближающимся незнакомцам, а сам выехал вперед и стал
ждать.
Спустя некоторое время он увидел в сумраке ночи десятка полтора всадников. Один из них ехал впереди, в нескольких шагах от прочих, но,
видно, не имел намерения укрыться и громко распевал песню. Збышко не мог разобрать слов, но до слуха его явственно долетало веселое "Гоп! Гоп!",
которым незнакомец заканчивал каждый куплет своей песни.
"Наши!" - сказал он про себя.
Однако через минуту крикнул:
- Стой!
- А ты сядь! - ответил шутливый голос.
- Вы кто такие?
- А вы кто такие-сякие?
- Вы что за нами гонитесь?
- А ты что дорогу загородил?
- Отвечай, а то тетива натянута.
- А наша перетянута - стреляй!
- Отвечай по-людски, ты что, в беде не бывал, нужды не видал?
На эти слова Збышку ответили веселой песней:
Нужда с нуждой повстречались,
На развилке в пляс пускались...
Гоп! Гоп! Гоп!
Что ж так лихо расплясались?
Верно, век уж не встречались...
Гоп! Гоп! Гоп!
Збышко поразился, услыхав такой ответ, а тем временем песня смолкла, и тот же голос спросил:
- А как здоровье Мацька? Скрипит еще старина?
Мацько приподнялся на телеге и сказал:
- Боже мой, да ведь это наши!
Збышко тронул коня.
- Кто спрашивает про Мацька?
- Да это я, сосед, Зых из Згожелиц.