Бог и так милостив, что дал ему силы дотащиться сюда.
Тут старик утер слезы, которые навернулись ему на глаза, огляделся кругом и сказал:
- Коли это леса Вилька из Бжозовой, то после полудня мы будем дома.
- Не Вилька из Бжозовой, а уже аббата, - заметил Зых.
Больной Мацько улыбнулся и немного погодя ответил:
- Коли аббата, так, может, когда-нибудь будут нашими.
- Смотрите-ка, только что говорил о смерти, - весело воскликнул Зых, - а сейчас уж хочет пережить аббата.
- Да это не я, а Збышко его переживет.
Дальнейший разговор прервали донесшиеся издалека звуки рогов в лесу.
Зых тотчас придержал коня и стал прислушиваться.
- Должно быть, кто-то охотится, - сказал он. - Погодите.
- Может, аббат. Вот бы хорошо было, если бы мы сейчас с ним встретились.
- Тише!
И Зых повернулся к людям:
- Стой!
Все остановились. Рога затрубили ближе, а через минуту раздался собачий лай.
- Стой! - повторил Зых. - Сюда идут!
Збышко соскочил с коня и крикнул:
- Дайте самострел! Может, зверь выбежит на нас! Скорей! Скорей!
И, вырвав самострел из рук слуги, он упер его в землю, прижал животом, наклонился, выгнул спину, как лук, и, схватив тетиву обеими руками,
в мгновение ока натянул ее на железный запор, вложил стрелу и бросился в лес.
- Натянул! Без рукояти натянул! - прошептал Зых, изумленный такой необыкновенной силой.
- Он у меня молодчина! - прошептал с гордостью Мацько.
Тем временем звуки рогов и собачий лай послышались еще ближе, и вдруг справа в лесу раздался тяжелый топот, треск кустов и ветвей, и на
дорогу из чащи вынесся стрелой старый бородатый зубр с огромной, низко опущенной головой, с налитыми кровью глазами и высунутым языком,
задыхающийся, страшный. Подбежав к придорожному рву, он одним махом перескочил через него, упал с разбега на передние ноги, но тотчас поднялся
и, казалось, готов был уже скрыться в лесной чаще по другую сторону дороги, когда вдруг зловеще зажужжала тетива самострела, послышался свист
стрелы, и зверь встал на дыбы, завертелся на месте, взревел и, как громом сраженный, повалился наземь.
Збышко выглянул из-за дерева, опять натянул тетиву и, готовясь пустить новую стрелу, подкрался к поверженному быку, который еще рыл задними
ногами землю.
Однако, взглянув на зверя, он спокойно повернулся к своим и крикнул им издали:
- Так метко попал, что он даже под себя пустил!
- А чтоб тебя! - сказал, подъезжая, Зых. - Одной стрелой уложил!
- Да ведь близко, а стрела бьет со страшной силой. Посмотрите: не только жало, вся ушла под лопатку.
- Охотники уже недалеко, они, наверно, заберут его.
- Не дам! - отрезал Збышко. - Я его на дороге убил, а дорога ничья.
- А если это аббат охотится?
- Если аббат, так пускай забирает.
Тем временем из лесу вырвалось десятка полтора собак. Завидев зверя, они с пронзительным визгом кинулись на него, сбились в кучу и стали
грызться между собой.
- Сейчас и охотники подоспеют, - сказал Зых.
Тем временем из лесу вырвалось десятка полтора собак. Завидев зверя, они с пронзительным визгом кинулись на него, сбились в кучу и стали
грызться между собой.
- Сейчас и охотники подоспеют, - сказал Зых. - Смотри, вон они, только выехали из лесу повыше нас и еще не видят зверя. Эй! Эй! Сюда!
Сюда! Вот он лежит! Вот!..
Внезапно Зых смолк, прикрыл рукой глаза и через минуту произнес:
- Господи боже! Что это? Ослеп я, или мне мерещится?..
- Один на вороном коне впереди едет, - сказал Збышко.
Но Зых вдруг крикнул:
- Иисусе Христе! Да это, сдается, Ягенка!
И неожиданно заорал:
- Ягна! Ягна!..
И тут же погнал вперед своего меринка; но не успел он пустить его рысью, как Збышко увидел самое удивительное зрелище на свете. Сидя по-
мужски на горячем вороном коне, к ним во весь опор скакала девушка с самострелом в руке и с рогатиной за плечами. От стремительной скачки волосы
у нее распустились, к ним пристали шишки хмеля; лицо ее было румяно, как заря, рубашка на груди распахнута, а поверх рубашки накинут сердак
овчиной наружу. Подскакав к путникам, девушка осадила коня; с минуту на лице ее изображались то сомнение, то изумление, то радость, пока наконец
она не уверилась окончательно, что все это не сон, а явь, и не крикнула тонким, еще детским голосом:
- Папуся! Миленький папуся!
В мгновение ока она соскользнула со своего вороного и, когда Зых тоже соскочил с коня, чтобы поздороваться с дочкой, бросилась отцу на шею.
Долгое время Збышко слышал только звуки поцелуев и два слова: "Папуся!
Ягуся! Папуся! Ягуся!" - которые отец с дочерью в восторге повторяли без конца.
К ним уже подъехали люди, подъехал и Мацько на телеге, а они все еще повторяли: "Папуся! Ягуся!" - и все еще обнимали друг друга. Когда они
наконец нацеловались и наобнимались, Ягенка забросала отца вопросами:
- С войны возвращаетесь? Здоровы?
- С войны. С чего это мне не быть здоровым? А как ты? А младшие братишки? Надеюсь, здоровы, а? Иначе ты бы не скакала по лесам. Но что это
ты здесь делаешь, дочка?
- Да вот, как видите, охочусь, - смеясь, ответила Ягенка.
- В чужих лесах?
- Аббат позволил. И псарей прислал мне с собаками.
Тут она повернулась к своей челяди:
- Ну-ка, отгоните собак, а то изорвут шкуру!
А затем опять обратилась к Зыху:
- Ах, как я рада, как я рада, что вы приехали!.. У нас все благополучно.
- А ты думаешь, я не рад? - сказал Зых. - Дай-ка, дочка, я еще разок тебя чмокну!
И они снова стали целоваться, а когда кончили, Ягна сказала:
- Далеконько мы от дому отбились... Ишь куда заскакали, покуда травили этого зверину. Пожалуй, две мили гнали, кони и то притомились. Но
какой могучий зубр, видали?.. Верных три стрелы я в него всадила, а последней, должно быть, и кончила.
- Всадить-то всадила, да не кончила: его вон тот молодой рыцарь подстрелил.
Ягенка откинула рукой прядь волос, спустившуюся на глаза, и бросила на Збышка быстрый и не особенно доброжелательный взгляд.