Я в Кракове видал пана из Тачева, он мне про тебя рассказывал... Сдается, этот мазур не хочет отдать
за тебя свою дочку, ну, а я бы не стал так кобениться, потому ты мне по нраву пришелся... Позабудешь ты свою девушку, как увидишь мою Ягенку.
Девка - что репа!..
- А вот и не правда! Не позабуду, хоть и десяток увижу таких, как ваша Ягенка.
- Я дам за ней Мочидолы с мельницей. Да на лугах, когда я уезжал, паслось десять добрых кобылиц с жеребятами... Небось не один еще мне в
ноги поклонится, чтоб я отдал за него Ягну!
Збышко хотел было сказать: "Только не я!" - но Зых из Згожелиц снова стал напевать:
Я вам в ножки поклонюся,
В жены дайте мне Ягнюсю!
Эх, чтоб вас!
- У вас все смешки да песни на уме, - заметил Мацько.
- Да, но скажите мне, что делают на небесах блаженные души?
- Поют.
- Ну, вот видите. А отверженные плачут. Я предпочитаю попасть не к плачущим, а к поющим. Апостол Петр тоже скажет: "Надо пустить его в рай,
а то он, подлец, и в пекле запоет, а это никуда не годится". Гляньте - уж светает.
Действительно, уже вставал день. Через минуту все выехали на широкую поляну, где уже было совсем светло. На озерце, занимавшем большую
часть поляны, рыбаки ловили рыбу; при виде вооруженных людей они бросили невод, выскочили из воды и, поспешно схватившись за дреколья, замерли с
воинственным видом, готовые к бою.
- Они приняли нас за разбойников, - засмеялся Зых. - Эй, рыбаки, чьи вы будете?
Те еще некоторое время стояли в молчании, недоверчиво поглядывая на путников, пока наконец старший рыбак не признал в незнакомцах рыцарей и
не ответил:
- Да мы ксендза аббата из Тульчи.
- Это наш родич, - сказал Мацько, - у него в залоге Богданец. Верно, и леса его, только аббат, должно быть, недавно их купил.
- Как бы не так! - возразил Зых. - Он за эти леса воевал с Вильком из Бжозовой и, видно, отвоевал их. Еще год назад они за всю эту сторону
должны были драться конные на копьях и на длинных мечах; уехал я и не знаю, чем это кончилось.
- Ну, мы с ним свояки, - заметил Мацько, - с нами он драться не станет, может быть, и выкупа поменьше возьмет.
- Может быть. Если с ним по-хорошему, так он и свое готов отдать. Не аббат, а рыцарь, шлем надевать ему не в диковину. И при всем том
набожен и уж так-то хорошо служит. Да вы, верно, сами помните... Как рявкнет на обедне, так ласточки под крышей из гнезд вылетают. Ну, и люди
еще больше господа славят.
- Как не помнить! Бывало, как дохнет, так в десяти шагах свечи гаснут. Приезжал он хоть разок в Богданец?
- А как же! Приезжал. Пятерых новых мужиков с женами поселил на росчисти. И к нам, в Згожелицы, тоже наезжал, - вы знаете, он у меня Ягенку
крестил, старик ее очень любит и называет доченькой.
- Дай-то бог, чтобы он мне мужиков оставил, - сказал Мацько.
- Подумаешь! Что для такого богача пятеро мужиков! Да если Ягенка его попросит, он оставит.
Разговор на некоторое время оборвался, потому что из-за темного бора и из-за румяной зари поднялось ясное солнце и залило все кругом своим
светом. Рыцари приветствовали восходящее солнце обычным "Слава Иисусу Христу!", а затем, перекрестившись, стали творить утреннюю молитву.
Рыцари приветствовали восходящее солнце обычным "Слава Иисусу Христу!", а затем, перекрестившись, стали творить утреннюю молитву.
Зых кончил первым и, ударив себя несколько раз в грудь, обратился к товарищам:
- Ну, а теперь дайте я на вас погляжу хорошенько. Ну, и изменились же вы оба!.. Вам, Мацько, перво-наперво надо поправиться. Придется
Ягенке этим заняться, а то в вашем доме бабы днем с огнем не сыщешь... Видно, видно, что осколок застрял у вас между ребрами... Плохо дело...
Затем он повернулся к Збышку:
- Ну-ка, покажись и ты... Боже милостивый! Да я помню, как ты маленький, бывало, уцепишься жеребенку за хвост и взберешься к нему на спину,
а теперь, погляди-ка, какой из тебя вышел рыцарь!.. Лицом красная девица, а в плечах ничего, широк... Этакий и с медведем мог бы схватиться...
- Что ему медведь! - ответил на это Мацько. - Помоложе был, когда фризу пятерней все усы вырвал, тот, видишь ли, голоусым его назвал, ну, а
ему это не понравилось.
- Знаю, - прервал Зых старика. - И то, что вы после дрались с фризами и захватили всех их слуг. Все это мне рассказывал пан из Тачева:
Немец здорово нажился,
Лег в могилу в чем родился.
Гоп! Гоп!
И он стал весело подмигивать Збышку, а тот тоже воззрился с любопытством на его длинную, как жердь, фигуру, на худое лицо с огромным носом
и круглые смеющиеся глаза.
- О! - воскликнул Збышко. - Да если только дядя, бог даст, выздоровеет, то с таким соседом не соскучишься.
- Лучше иметь веселого соседа, - ответил Зых, - потому что с ним не поссоришься. А теперь послушайте-ка, что я вам по-хорошему, по-
христиански скажу. Давно вы не были дома, там у вас, в Богданце, мерзость запустения.
Я не про хозяйство говорю, нет, аббат хорошо хозяйничал... и леса делянку выкорчевал, и на росчисти новых мужиков поселил... Но сам-то он
только наезжает в Богданец, значит, в кладовой у вас пусто, да и в доме хорошо если найдется лавка да охапка гороховой соломы для спанья, а ведь
больному нужны удобства. Знаете что: давайте поедем со мной в Згожелицы. Погостите у меня месячишко-другой, я очень буду рад вам, а Ягенка тем
временем о Богданце подумает. Вы уж только во всем на нее положитесь, ни о чем не думайте... Збышко будет наезжать в Богданец, чтобы присмотреть
за хозяйством, и ксендза аббата я привезу вам в Згожелицы, так что вы мигом тут с ним разочтетесь... А за вами, Мацько, дочка как за родным
отцом будет ходить - ну, а вы знаете, больному человеку нет ничего лучше, когда баба за ним поухаживает. Ну же! Голубчики! Соглашайтесь!
- Все знают, что вы хороший человек и всегда были таким, - ответил растроганный Мацько, - но коли суждено мне помереть от проклятой занозы,
что сидит у меня между ребрами, так уж лучше на своем пепелище. К тому же дома, коли ты и болен, все равно и порасспросишь кой о чем, и
приглядишь, и порядок кое в чем наведешь. Коли зовет тебя господь на тот свет, что ж, ты тут не властен! Лучше ли, хуже ли будут глядеть за
тобой, все равно не отвертишься. А к походной жизни мы привычны. Кто несколько лет спал на голой земле, для того и охапка гороховой соломы
хороша. Но спасибо вам за ваше доброе сердце, и ежели я не смогу вас за это отблагодарить, так Збышко, даст бог, в долгу не останется.
Зых из Згожелиц, который и в самом деле славился своей добротой и отзывчивостью, продолжал настаивать на своем и упрашивать соседей; но
Мацько уперся: помирать, так в своем углу! Целые годы снился ему Богданец во сне, и сейчас, когда родное гнездо чуть не рядом, ни за что на
свете он не бросит его, хоть бы последнюю ночь пришлось ему там ночевать.