.. Разве
что у тебя какое дело к нам есть?
- Может, и есть, - не спеша молвил атаман.
- Какое же? - беспокойно спросила княгиня.
- Своим часом обсудим. Дайте сперва передохнуть. Я же прямо из Чигирина.
- Видать, спешно тебе к нам было?
- Куда ж мне еще спешно может быть, если не к вам? А княжна-доня здорова ли?
- Здорова, - сухо ответила княгиня.
- Хотелось бы на нее взглянуть-порадоваться.
- Елена спит.
- Вот это жаль. Пробуду-то я недолго.
- Куда же ты едешь?
- Война, мати! Времени в обрез. Того и гляди, гетманы в дело пошлют, а запорожцев бить жалко. Разве мало мы хаживали с ними за добром
турецким, правда, князюшки? - по морю плавали, хлебом-солью делились, пили да гуляли, а теперь вот враги сделались.
Княгиня быстро взглянула на Богуна. В голове ее мелькнула мысль, что Богун, может быть, решил пристать к мятежу и приехал подбить ее
сыновей тоже.
- А ты как собираешься поступить? - спросила она.
- Я, мати? А что? Трудно своих бить, да придется.
- Так и мы рассуждаем, - сказал Симеон.
- Хмельницкий - изменник! - добавил молодой Миколай.
- На погибель изменникам! - сказал Богун.
- И пускай ими палач тешится! - закончил Заглоба.
Богун заговорил снова:
- Так оно всегда на свете было. Сегодня человек тебе приятель, завтра - иуда. Никому верить нельзя.
- Только добрым людям, - сказала княгиня.
- Это точно, - добрым людям верить можно. Потому-то я вам и верю и потому люблю вас, что вы люди добрые, невероломные...
Голос атамана звучал как-то странно, и на некоторое время воцарилась тишина. Пан Заглоба глядел на княгиню и моргал своим здоровым глазом,
а княгиня глядела на Богуна.
Тот продолжал:
- Война людей не питает, а губит, поэтому до того, как воевать отправиться, я и решил вас повидать. Кто знает, вернусь ли, а вы ведь
горевать по мне станете, вы ведь мне други сердечные... Разве не так?
- Конечно, так, истинный бог! С малых лет тебя знаем.
- Ты брат нам, - добавил Симеон.
- Вы князья, вы шляхта, а казаком не погнушались, в дому пригрели и доню-сродницу посулили, потому что поняли - нет без нее ни житья ни
бытья казаку, вот и пожалели его.
- Не стоит про то и толковать, - поспешно сказала княгиня.
- Нет, мати, стоит про то толковать, ведь вы мои благодетели, а я попросил вот этого шляхтича, друга моего, чтобы меня сыном назвал и
гербом облагородил, дабы не стыдно было вам родственницу казаку отдавать. На что пан Заглоба согласие дал, и оба мы будем испрашивать у сейма
позволения тому, а после войны поклонюся я господину великому гетману, ко мне милостивому, и он поддержит: он вот и Кречовскому пожалование
исхлопотал.
- Помогай тебе бог, - сказала княгиня.
- Вы люди некриводушные, и я благодарен вам. Но прежде чем на войну идти, хотелось бы еще разок услышать, что доню мне отдадите и слова не
нарушите. Шляхетское слово не дым, а вы же шляхта, вы князья.
Шляхетское слово не дым, а вы же шляхта, вы князья.
Атаман говорил неторопливо и торжественно, но в словах его слышалась как бы угроза, как бы предупреждение, что надо соглашаться на все,
чего он ни потребует.
Старая княгиня поглядела на сыновей, те - на нее, и некоторое время все молчали. Внезапно кречет, сидевший на шесте у стены, запищал, хотя
до рассвета было еще долго, а за ним подали голоса и остальные птицы; громадный беркут проснулся, встряхнул крылами и принялся каркать. Лучина,
пылавшая в печном зеве, стала догорать. Сделалось темновато и уныло.
- Миколай, поправь огонь, - сказала княгиня.
Молодой князь подбросил лучины.
- Ну как? Обещаете? - спросил Богун.
- Надо Елену спросить.
- Пускай она говорит за себя, а вы за себя. Обещаете?
- Обещаем! - сказала княгиня.
- Обещаем! - повторили князья.
Богун внезапно встал и, обратившись к Заглобе, сказал громким голосом:
- Любезный Заглоба! Попроси и ты девку, может, тебе тоже пообещают.
- Ты что, казаче, пьян? - воскликнула княгиня.
Богун вместо ответа достал письмо Скшетуского и, поворотясь к Заглобе, сказал:
- Читай.
Заглоба взял письмо и в глухой тишине стал читать. Когда он закончил, Богун сложил на груди руки.
- Так кому же вы девку отдаете?
- Богун!
Голос атамана сделался похож на змеиный шип:
- Предатели, собаки, негодяи, иуды!..
- Гей, сынки, бери сабли! - крикнула княгиня.
Курцевичи разом бросились к стенам и похватали оружие.
- Милостивые государи! Спокойно! - закричал Заглоба.
Но прежде чем он договорил, Богун выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил.
- Иисусе! - охнул Симеон, шагнул вперед, начал бить руками по воздуху и тяжело упал наземь.
- Люди, на помощь! - отчаянно завопила княгиня.
Но в ту же секунду во дворе со стороны сада ударили еще выстрелы, двери и окна с грохотом распахнулись, и несколько десятков казаков
ворвались в сени.
- На погибель! - загремели дикие голоса.
С майдана послышался тревожный колокол. Птицы в сенях беспокойно заверещали, шум, пальба и крики нарушили недавнее безмолвие спящей
усадьбы.
Старая княгиня, воя, точно волчица, бросилась на тело Симеона, дергавшееся в предсмертных судорогах, но сразу же два казака схватили ее за
волосы и оттащили в сторону, а молодой Миколай тем временем, припертый в угол сеней, защищался с бешенством и львиной отвагой.
- Прочь! - внезапно крикнул Богун окружившим княжича казакам. - Прочь! - повторил он громоподобным голосом.
Казаки расступились. Они решили, что атаман хочет сохранить молодому человеку жизнь. Однако Богун с саблей в руке сам бросился на Миколая.
Закипел страшный поединок, на который княгиня, разинув рот, глядела горящим взором, удерживаемая за волоса четырьмя железными руками.
Молодой князь обрушился на казака как вихрь, а тот, медленно пятясь, вывел его на средину сеней. Внезапно он присел, отразил могучий удар и
перешел из обороны в нападение.