Скорей у меня волоса на ладонях вырастут, чем...
Гомон множества голосов долетел с майдана до слуха пана Заглобы.
- Ага, там, видать, до погребочка добрались, - буркнул он. - Насоситесь же, как слепни, чтобы вам слаще спать было, а я за вас всех
посторожу, хотя не уверен, обрадуетесь ли вы этому завтра.
Сказав это, он отправился поглядеть, в самом ли деле молодцы поимели знакомство с княжеским погребом, и сперва прошел в сени. Сени
выглядели страшно. По самой середине лежали уже окоченевшие тела Симеона и Миколая, труп княгини оставался в углу в том самом скрюченном сидячем
положении, в каком прижимали ее к полу колени Богуновых молодцов. Глаза жертвы были раскрыты, зубы оскалены. Огонь, горевший в печи, освещал
сени тусклым светом, дрожавшим в лужах крови, все остальное сливалось с тьмою. Пан Заглоба подошел к княгине узнать, дышит ли она, и положил ей
руку на лицо, но оно уже окоченело; затем он торопливо вышел на майдан, потому что оставаться в сенях было страшновато. На майдане казаки уже
начали гулянку. Были разложены костры, и в их отблесках увидел пан Заглоба бочки меда, вина и горелки с поотбитыми верхними доньями. Казаки
зачерпывали из бочек, как из криницы, и жадно бражничали. Некоторые, уже разгоряченные вином, гонялись за дворовыми молодицами, из которых одни,
охваченные страхом, отбивались или, не разбирая дороги, прыгая через огонь, убегали, другие же, среди визга и взрывов хохота, позволяли себя
ловить и тянуть к бочкам или кострам, где уже плясали казачка. Молодцы точно одержимые пускались вприсядку, перед ними семенили девицы, то
наступая с ужимками на партнеров, то отступая перед внезапными наскоками плясунов. Зрители или колотили в жестяные кружки, или припевали. Крики
“ух-ха!” звучали все громче, им вторил собачий лай, ржанье коней и мычанье волов, забиваемых для пира. Несколько поодаль кружком стояли
крестьяне из Разлогов, пiдсусiдки, во множестве прибежавшие из деревеньки на звуки выстрелов и крики, поглядеть, что происходит. Княжеское добро
они защищать не собирались, ибо Курцевичей в деревне ненавидели, поэтому сбежавшиеся глазели на разгулявшихся казаков, подталкивали друг дружку,
перешептывались и все ближе подбирались к бочкам с вином и медом. Гульба делалась все шумнее, пьянка набирала силу, молодцы уже не черпали
жестянками из бочек, а прямо опускали туда головы по шею, пляшущих девок обливали водкой и медом, лица разгорались, от голов валил пар, кое-кто
уже нетвердо держался на ногах. Пан Заглоба, выйдя на крыльцо, поглядел на гульбище, а затем стал внимательно разглядывать небо.
- Хороша погодка, только темно! - буркнул он. - Луна зайдет, и тогда хоть в рожу бей...
Сказав это, пан Заглоба поспешно подошел к бочкам и напивавшимся молодцам.
- Пейте, хлопцы! - воскликнул он. - Гуляй дальше, пей не жалей. Лей-наливай! Зубы не сведет, не бойтесь. Кто за здоровье атамана не
напьется, тот болван. Давай по бочкам! Давай по дочкам! Ух-ха!
- Ух-ха! - радостно завопили казаки.
Заглоба огляделся.
- Ах, вы разэтакие, стервецы, прохвосты, негодники! - закричал он вдруг. - Сами как лошади пьете, а караульным ничего? Ну-ка, сменить их,
да поживее.
Приказ был незамедлительно исполнен, и в одно мгновение человек пятнадцать молодцев кинулись сменять часовых, до сих пор в гулянке участия
не принимавших. Те мигом прибежали, и рвение их было вполне понятно.
- Давай! Давай! - кричал Заглоба, указуя на полные бочки.
Те мигом прибежали, и рвение их было вполне понятно.
- Давай! Давай! - кричал Заглоба, указуя на полные бочки.
- Дякуем, пане! - ответили прибежавшие, погружая жестянки.
- Через час чтобы опять сменили.
- Слушаюсь! - ответил есаул.
Казаки считали вполне естественным, что в отсутствие Богуна команду принял пан Заглоба. Так случалось уже не однажды, и молодцы бывали
этому рады, потому что шляхтич всегда им все позволял.
Стража пила вместе с прочими, а пан Заглоба вступил в разговор с местными.
- Мужик, - вопрошал он старого пiдсусiдка, - а далеко ли отсюда до Лубен?
- Ой, далеко, пане! - ответил мужик.
- К рассвету можно добраться?
- Ой, не можно, пане!
- А к обеду?
- К обеду оно можно.
- А в которую сторону ехать?
- Прямо до большой дороги.
- Значит, есть и большая дорога?
- Князь Ярема велел, чтоб была, она и есть.
Пан Заглоба намеренно разговаривал во весь голос, чтобы в окружающем гаме как можно больше народу могли его услышать.
- Дайте же и этим горелки, - велел он молодцам, указывая на мужиков, - однако сперва дайте меду мне, а то холодно.
Один из казаков зачерпнул мед гарнцевой жестянкой и на шапке поднес ее пану Заглобе.
Шляхтич осторожно, чтобы не расплескать, взял кружку обеими руками, поднял к усам и, откинув голову, стал пить медленно, но без передыху.
Он пил и пил, так что молодцы начали даже удивляться.
- Бачив ти? - шептали они друг другу. - Трясця його побей!
Голова пана Заглобы медленно откидывалась назад, наконец, откинулась вовсе, он оторвал от побагровевшего лица кружку, выпятил губу, поднял
брови и сказал, словно обращаясь к самому себе:
- Во! Весьма недурен - выдержанный. Сразу видно, что недурен. Жаль такой мед на ваши хамские глотки тратить. Довольно для вас и барды было
бы. Крепкий мед, крепкий! Чувствительно мне полегчало, и даже утешился я, прямо скажем.
И в самом деле, пану Заглобе полегчало, голова сделалась ясной, дух приободрился, и видно было, что кровь его, приправленная медом,
сотворила отборный состав, о котором он говорил и от которого всему телу сообщается мужество и отвага.
Он махнул казакам, чтобы продолжали, и, поворотившись, неспешно обошел все подворье, внимательно оглядел все углы, перешел по мосту ров и
прошелся вдоль частокола, проверяя, хорошо ли караульные сторожат усадьбу.
Первый караульщик спал; второй, третий и четвертый тоже.
Они и без того устали с дороги, так что, заступив во хмелю на пост, сразу же позасыпали.
- Можно бы даже кого из них выкрасть, чтобы человека для услужения иметь, - буркнул пан Заглоба.
Сказав это, он вернулся на подворье, снова вошел в зловещие сени, заглянул к Богуну и, удостоверившись, что атаман не подает никаких
признаков жизни, подошел к дверям Елены, отворил их тихонько и вошел в комнату, из которой слышна была словно бы тихая молитва.
Это была комната князя Василя; Елена, однако, была с ним, потому что возле князя чувствовала себя в большей безопасности.