ГЛАВА I. РАССКАЗ О ЛЬВЕ, СТОЯЩЕМ НА ЗАДНИХ ЛАПАХ
Вмае 1813годасчастьеизменило мне,иявсе-таки попалв руки
неприятеля. Язналанглийскийязык, и это определило родмоихзанятий в
армии. Хотя у меня, конечно, и в мыслях не было, чтобы солдат мог отказаться
от опасного предприятия, однако быть повешенным как шпиону -- что может быть
ужаснее! Поэтому, когдаменя объявили военнопленным, надуше у менясразу
полегчало. В Эдинбургский замок, стоящийпосреди города на вершине огромной
скалы, меня бросили вместе с несколькими сотнями товарищей по несчастью; все
они, как и я, были рядовые и волею случая почти все -- невежественныепарни
из простонародья. Знание английского языка, которое ввергло меня в эту беду,
теперь весьма ощутимо мне помогало. Оно давало множество преимуществ.Часто
яисполнял роль толмача: попросьбеоднихпереводил приказы, попросьбе
других" --жалобы, перезнакомилсясофицерамиохраны,икое-кто из них
относился ко мне вполне благожелательно, иныеже едва ли не по-приятельски.
Один молодой лейтенантохотно сражался со мноюв шахматы-- а игрок я был
весьма искусный-- и внаграду заэто,митыугощалменяпревосходными
сигарами. Майорукрепостногобатальоная давалвовремя завтракауроки
французского языка, и в благодарность он иной раз приглашал меня разделить с
ним трапезу. Звали его Шевеникс. Он был важен, как тамбурмажор, и себялюбив,
как истый англичанин, но ученик ввысшей степени добросовестный и человек в
высшей степени честный.
Мог ли я предположить в тупору, что этот прямой,как палка, офицер с
непроницаемым лицомстанет в дальнейшем между мною и самыми заветными моими
мечтами,чтопомилости этогоаккуратного,педантичного,невозмутимого
офицера корабль судьбы моей едва не потерпит крушение! Нельзя сказать, чтобы
од пришелсямне по сердцу,ноя относился к нему с доверием, ихотя это,
быть может,пустяк, однако мне приятно былополучить от неготабакерку, в
которой лежал золотой. Ибо, как нистранно,видавшие виды мужи, испытанные
солдатыспособныедвалине впастьв детство; проведя недолгийсрокв
тюрьме,а ведь этов последнем счетепочти все равно, что вдетской, они
погружаютсяв мир ничтожных ребяческих интересови мечтают и строят планы,
как бы разжиться сахарным печеньем или понюшкой табаку.
Мы, заключенные, являли собою жалкое зрелище.
Все офицеры обещали не участвовать более в военных действиях,и их под
честное слововыпустилиизкрепости.Почтивсеониснималикомнаты в
предместьяхЭдинбурга у небогатыхсемейств, наслаждались свободой ирьяно
поддерживали дурные вести об императоре, которые почти все время приходили в
Англию.Случилосьтак, что среди оставшихся в крепостивоеннопленных один
толькоябылблагородного происхождения.Меня окружалипо большей части
невежественные итальянцыиз полка,которому жестоко досталось в Каталонии,
даеще землекопы, давильщики виноградаи дровосеки, неожиданно, противих
волиприобщенныек славному племени солдат.
Нассвязывал лишь один общий
интерес: каждый, у кого были не вовсе уж неумелые руки, проводил долгие часы
плена,изготовляяразныезабавныепустячкии "парижскиебезделушки", и
всякийдень,в установленное время, тюрьму нашунаводнялитолпыместных
жителей: они приходили порадоваться нашему несчастью или -- эта мысль не так
обидна -- упиться своим торжеством. У одних доставало благоприличия смотреть
нанассо смущениемлибо ссочувствием.Другиежевели себяпопросту
оскорбительно,глазелинанас, разинуврты, точно на бабуинов,пытались
обратить нас всвою грубую северную веру, точно мыбыли дикари, или мучили
нас рассказамиобедствиях,которые терпитфранцузская армия. Но все эти
назойливые посетители -- и те,кто был к нам расположен, и недоброжелатели,
иравнодушные--всетаки облегчалинашуучасть:почтикаждыйпокупал
что-нибудьизнашихнесовершенныхизделий.Иоттогосредипленников
воцарилсядух соперничества.У одних руки были наредкостьискусны (ведь
французывсегда славились своей одаренностью),и они выставляли на продажу
истинные чудеса мастерства и вкуса. Другие обладали довольно привлекательной
внешностью; красивоелицо, какикрасивый товар,вособенностиже юный
возраст(он вызывалунашихпосетителейсострадание)тожестановились
источниками дохода.Атретьи, кое-как знакомыес английским языком, умели
лучшерасхвалитьпосетителямсвоинемудреныеизделия.Опреимуществах
искусныхмастеровмненечегобыло имечтать,ибо руки у меня были, как
крюки.Затодругимипреимуществамияотчастиобладали,находя,что
коммерциявноситвнашужизньразнообразие, отнюдь нежелал, чтобы они
пропадаливтуне. Я никогда не презирал искусствавестибеседу, вкаковом
искусстве -- иэто составляет предмет нашей национальной гордости --может
преуспетьлюбой француз.Для каждого рода посетителей у меня имеласьсвоя
манера обращения,идаженаружностьмоя меняласьпо меренадобности. Я
никогдане упускал случая польститьпосетительнице либо, если имел делос
мужчиной,--военной мощиАнглии. А ежелипохвалы мои не достигали цели,
ухитрялся прикрыть отступлениеуместнойшуткой,и менянередконазывали
"оригиналом" или "забавником". Такимобразом, хотя игрушечных дел мастеря
былникудышный,из меня вышел недурной коммерсант, и у меня вполне хватало
денегна тескромные лакомства ипоблажки, окоторыхтак мечтают дети и
заключенные.
Едвалиизмоегорассказавырисовываетсяличность,склоннаяк
меланхолии. Да я и в самомделе не таков; по сравнению с моими товарищами у
меня было довольно причин неунывать. Во-первых, я был человек бессемейный,
сирота и холостяк,воФранции никтоменя неждал --нижена,ни дети.
Во-вторых,оказавшись военнопленным, я все непереставал этому радоваться:
хотявоеннаякрепостьотнюдьнерайскиекущи,она,однакоже,
предпочтительнее виселицы.