Сент-Ив - Стивенсон Роберт Льюис 2 стр.


Во-вторых,оказавшись военнопленным, я все непереставал этому радоваться:

хотявоеннаякрепостьотнюдьнерайскиекущи,она,однакоже,

предпочтительнее виселицы.В-третьих,совестно признаться,ноянаходил

известноеудовольствиевсамомрасположениинашей тюрьмы: этадревняя,

времен средневековья крепость стояла очень высоко, и, откуда ни глянь, взору

открывались поразительныекрасоты -- не толькоморе, горыи долина, нои

улицы столицы, днем черные от снующих по ним толп, вечером сверкающие огнями

фонарей. И, наконец,хотянельзясказать,чтобыябыл нечувствителен к

строгости крепостногоустава и к скудости рациона, мне вспоминалось, чтов

Испании, бывало, ел я так же плохо дав придачу должен был стоять в карауле

либо шагатьподвенадцатьльевсутки.Больше всегонеприятностей мне

доставляла, разумеется, одежда, которую мывынуждены были носить.В Англии

естьужасное обыкновение -- обряжатьв нелепуюформу и тем выставлятьна

посмешище не только каторжников, но и военнопленных и даже учеников школ для

бедных. Одежда, вкоторую нас обрядили, была, верно, остроумнейшей выдумкой

какого-то злогошутника: зеленовато-желтыеили горчичныекуртка,жилет и

штаны и белая в синюю полоску ситцевая сорочка. Эта грубая дешевка бросалась

в глаза иобрекала нас на насмешки -- бывалые солдаты, привыкшие коружию,

притом некоторые со следами благородных ран, мы походили на каких-то мрачных

фигляров из ярмарочного балагана.Скалу, на которой высилась наша тюрьма, в

старину (так мне потом говорили) называли "Раскрашенная гора". Что ж, теперь

наше платьевыкрасило ее всюв ядовито-желтый цвет,и вместес солдатами

английскогогарнизонавнеизменныхкрасных мундирах мыдавалинедурное

понятие о преисподней. Снова и снова глядел я на своих товарищей по плену, и

во мне поднимался гнев,ислезы душили меняпривидетого, как над нами

насмеялись. Вбольшинствесвоем, как яужеговорил, этобыли крестьяне,

которые, пожалуй, несколькопообтесались под твердой рукою сержанта, но все

равноосталисьнеуклюжими,грубымипарнями,преуспевшимиразвечтов

казарменном остроумии: правоже, вряд лигде-нибудьещенашаармия была

представленахуже,нежелиздесь,вЭдинбургскомзамке.Стоиломне

вообразить,как я выгляжу, ия заливалсякраской.Мне мнилось, будто моя

болееизящнаяосанкалишь подчеркивает оскорбительностьэтого шутовского

наряда.Иявспоминал тедни,когданосилгрубую,но почетную шинель

солдата, и еще более далекую пору -- детство, когда меня с любовью пестовали

людиблагородные,великодушныеидобрые...Номненедолжнодважды

обращаться к этим нежным и горьким воспоминаниям-- оних речьвпереди, а

сейчаснадобносказатьодругом.Коварнаянасмешливостьбританского

правительства нив чем невыражаласьтакясно, какв однойособенности

нашего содержания: нас брили всего лишь дважды на неделе.

Можно ли придумать

большееунижениедлячеловека,которыйпривыквсю жизньходитьчисто

выбритым? Бритье происходило по понедельникамичетвергам. Вообразитеже,

каково ядолжен был выглядеть в воскресенье вечером!А посубботам, когда

вид у меня был едва ли нетакой жеотталкивающий, у нас бывало более всего

посетителей.

На наш базарприходили люди всех сословий: мужчины и женщины, тощиеи

дородные, некрасивые и очень недурные собою. Правоже, есличеловекудано

понимать силу красоты, он уже за одно это должен вечно благодарить Венеру, а

за счастье поглядеть нахорошенькуюженщину не жалко изаплатить.Обычно

нашипосетительницы не отличались особенной красотой, и, однакоже, сидя в

углу,стыдясь себясамого и своего нелепого вида иглядя накакие-нибудь

милые глазки, которые ябольше никогда не увижу, да и незахочу увидеть, я

вновь и вновь испытывал редкостное, поистине неземное наслаждение.

Цветок живой изгороди, звездав небесах восхищают и радуют нас, но еще

того более -- видпрелестного создания, что сотворено, дабы носить вчреве

своем, и вскармливать, и сводить с ума, и пленять нас, мужчин!

Среди наших посетительниц особенно хороша былаодна молодаяособа лет

девятнадцати, высокая, с величавойосанкойидивными волосами,в которых

солнцезажигало золотые нити.Стоило ей войтиводвор (априходилаона

довольно часто),ия мгновенноэточувствовал.На лицеее разлито было

ангельское спокойствие,но за ним угадывалась пылкая душа, и выступала она,

точно Диана, -- каждое ее движение дышало благородством и непринужденностью.

Как-то раз дул сильный восточныйветер; трепетал флаг на флагштоке; внизу в

городе неистово металсяво все стороны дым из труб; вдаливоткрытом море

увалялись подветер или стремительно неслись корабли. "Скверный жевыдался

денек", -- подумал я -- и тутпоявилась она. Волосы ее развевались по ветру

итоиделоменяли цвет,платьеоблегалоее точно статую, концышали

затрепеталиусамогоушкаибылипойманыснеподражаемойловкостью.

Случалосьвам видеть пруд в бурную погоду, когда под порывом ветра он вдруг

весьзаискрится, заиграет,точноживой?Так ожило, зарделосьлицоэтой

девушки. Я смотрел, как онастоит, -- слегка наклонясь, чуть приоткрыв рот,

с восхитительным беспокойством во взгляде, -- иготов был рукоплескатьей,

готовбыл назвать ее истиннойдочерьюветров; Уж незнаю, отчего мне это

взбрело на ум, бытьможет, оттого, чтобыл четверг и я только что вышел от

парикмахера, но именно в этот день я решился обратить насебя еевнимание.

Она как раз подходила к той частидвора, где я сидел, разложив свои товары,

и тут у ней из рук выпал платок, ветер тот же час егоподхватил и перекинул

ко мнепоближе. Я мигом вскочил, я забыл про свое горчичного цвета одеяние,

забыл, что я простой солдат и мое дело -- отдавать честь. Снизким поклоном

я подал ей кусочек батиста.

-- Сударыня, -- сказал я, -- благоволите взять платок. Ветер принес его

ко мне.

И поглядел ей прямо в глаза.

Назад Дальше