Кроме того, ему хотелось заглянуть в мир, где
Мюс проводит свое время.
Семинар проходил в здании одного из московскихвузов,итемные
пещеры пустых коридоров, по которым Мюс провела его к месту, несколько
раз заставили его пожалеть,чтооноставилшофера-телохранителяв
машине.
На второй минуте доклада он начал раскаиваться, что согласился на
это приключение. В том, что говорилаМюс,онузнавалтолькослово
“дискурс”, относительно которого уже твердо для себя выяснил, что не в
состоянии понять егосмысл.Поэтомуонпересталслушатьиначал
листать художественные журналы, которыестопкамибылиразложеныпо
партам - их принесли с собой собравшиесянасеминар.СначалаСтепа
взял альманах с ярко-оранжевой обложкой, раскрыл его наугад и прочел:
“Говоря о читателе и писателе, мы нивкоемслучаенедолжны
забывать о других важныхэлементахтворческогочетырехугольника,а
именно чесателе и питателе...”
Помотав головой, как вылезшая из воды собака,Степаперелистнул
несколько страниц.
“...встречаются фразы, каждой из которых мог бы всю зиму питаться
у себявноркекакой-нибудьмелкийлитературныйнедотыкомзер,-
например, такое вот: “на дворестоялконецгорбачевскойоттепели”.
Былонепонятно,чтоособенноговэтойфразе,ипочемумелкий
литературный недотыкомзер должен питаться еювсюзиму.Вместотого
чтобы разделить сарказм автора, Степа вспомнилгорбачевскиевремена,
когда “Санбанк”делалпервыешагивклубахконопляногодыма,к
которому еще не успел примешаться пороховой.
“Действительно ведь была оттепель, - подумал он с ностальгией,-
а мы не понимали”.
И ему до слез стало жалко свою растраченную юность,азаоднои
неведомого недотыкомзера, которому нечем было закусить в зимней норке,
кроме сырого повествовательного предложения.
Черезнесколькостраницпосленедотыкомзеравальманахе
размещаласьбольшаяпоэмакакого-тоуголовногоавторитета,
посвященная, как следовало изпредисловия,могуществучеловеческого
разума, которое автор со свежей силой осознал во время одного из своих
таежных побегов. Она так и называлась -“Человек”,иначиналасьсо
строки:
Я развел и лису, и медведя, и волка. Степа не смог читатьдальше
- ему представился голый Березовский с калькулятором в руке, озаренный
прыгающим светом костра.
Отложив альманах,онпринялсязажурналы.Подихобложками
догоралзакатэпохи,котораяпредставляласьсовременникамтакой
бесчеловечно-жестокой и хищной, а была на самомделетакойнаивной,
жалкой и простодушной - как всегда вистории.Этотрогало,новсе
равно журналы были неудобоваримы, каксераябумага,накоторойих
печатали.
Этотрогало,новсе
равно журналы были неудобоваримы, каксераябумага,накоторойих
печатали. Почти на каждой странице в них упоминались какие-то “эстеты”
и “высоколобые интеллектуалы”, которые презрительно морщились от чего-
то одного и восторженноаплодироваличему-тодругому.Степавдруг
понял (это было головокружительное умственное сальто), что собравшиеся
в аудитории люди, похожиенетонарассредоточившуюсяочередьза
пивом, не то на участников спартакиады по зимним шахматам, и были теми
эстетами и высоколобыми интеллектуалами, о которых шла речь.
“А ведь в эту самую минуту, -подумалонсэйфорией,которую
вызывало в нем постижение тайн мироздания, - кто-то сидит иволнуется
- что же скажут эстеты и высоколобые интеллектуалы? Будутвосторженно
аплодировать или нет?”
Занятнее остальных ему показался журнал “ЦарьНавухогорлоносор”.
Как следовало из аннотации, это был “органлингвистическихнудистов,
которые не признают лицемерных фиговых листков на прекрасномзверином
теле русского языка”. Журнал был малоинтересен, потому что его главным
содержаниембылмат,отобилиякоторогоделалосьскучно(хотя
выражения вроде “отъебись от меня на три хуя” или “иди ты на хуи и там
погибни” приятно удивляли, пробуждая надежду, что русский народ еще не
сказал последнего слова в истории). Степа матнелюбилиматерился
только тогда,когдадумал,чтоэтополезнодлябизнеса-как,
например, в распечатанном таблоидами разговоре с “дядь Борей”.Вокруг
него тоже ругались мало.Исключением,пожалуй,былтолькокапитан
Лебедкин. Но в речи джедая мат воспринимался как элементрепрессивной
государственной атрибутики, что-то вроде бряцанья служебной сабли.
В журнале были напечатаны отрывкииз“современногоэквивалента
“Божественной комедии” Данто - первого русского романа, написанного на
народномязыке”(“Возлеохуительногодвухэтажногоособняка,
прятавшегося в тени старых лип, резко затормозил невъебенный “бугатти”
цвета маренго”. Роман Степу тоже не заинтересовал.
Все эти поискижанракомпенсировалисьтем,чтонапоследних
страницахжурналабылнапечатантест,которыйнеимелпрямого
отношения к прекрасному звериному телу.Ознакомившисьсним,Степа
понял,докакойстепенисмутныеиэфемерныеиздания-однодневки
ненавидят друг друга. Но тест был интересенидругим-похоже,он
основывался насерьезноманализеработычеловеческогомозга.Так
следовало из вступления, где цитировалась научная работа:
“Какизвестно,базовыммеханизмомвзаимодействияполушарий
человеческого головного мозга является ихфункциональнаяасимметрия.
Лауреат Нобелевской премии R. Sperry(1982)такобобщилрезультаты
исследований функциональной асимметрии полушарий: “В каждомполушарии
представлены свои функции.