Мы не должны позволять себе ни единого непроизвольного жеста!
Анна ответила тихим голоском:
— Но он встал на колени!
— Естественно,сказал Иоанн с удивлением.
— Нет.
— Что «нет»?
— Он не встал на улице, когда его старались заставить. Я направлялась в храм, телохранители проскакали вперед, очищали дорогу, народ как
обычно опускался на колени, а этот дерзкий схватился за меч. Он тяжело ранил моего стража. Его бы убили, но я вмешалась...
— Ты сделала верно,одобрил Иоанн.Этих гипербореев лучше не раздражать. Им только дай повод, завтра же их войска окажутся под стенами
Константинополя! А это может лишь ускорить падение нашего города.
— Разве это так уж неизбежно?
Он печально наклонил голову:
— Империя слабеет с каждым днем. А славянский мир и без того уже вторгся в наши владения. К счастью, они пока что, очарованные нашим
величием, охотно забывают свои племена и становятся подданными империи. Но есть племя росов, их послы сегодня добивались увеличения дани... Да,
мы платим им золотом, чтобы не терзали нас набегами. У них сейчас появился неплохой полководец по имени Святослав. К нашему несчастью, он еще и
великий князь Руси... Это значит, что он может бросить на войну всю мощь их быстро растущей страны. Я не знаю, какое чудо должно произойти... И
кто или что смогло бы стать таким чудом.
Он осекся, увидев, как внезапно заблестели ее чудесные черные глазенки. Бедная девочка уже представила себя спасительницей столицы империи!
— Боюсь,сказал он тяжело, ибо рожденные в порфире должны знать безжалостную правду с пеленок,боюсь, что гибель и падение славного
Константинополя случатся уже при нашей жизни. При твоей — наверняка. Уже ходит по земле тот человек, которому суждено разрушить наши ранее
несокрушимые стены... Возможно, это как раз и будет неистовый Святослав. Он уже нацелен на нас. Но даже если как-то сумеем ему помешать, то его
сын уж точно довершит дело отца!
Но по ее личику он видел, что мысли маленькой принцессы далеко. И точно, она зябко передернула плечами, но ответила совсем не то, что он
ожидал:
— Он сказал, что лучше примет смерть, но на колени не встанет даже перед Богом... И тогда я велела все оставить так, как есть. Ведь тучи
саранчи не лучше тучи варваров, но мы же на них не гневаемся? Я унизила его гордость, указав дикарю на его место, и он, несмотря на свою
дикость, понял...
— Понял ли? — усомнился Иоанн.
— Понял! Стоило взглянуть на его лицо.
— Ты мудра не по возрасту... моя дорогая.
Она чувствовала, что базилевс едва не назвал ее дочерью, он любил ее, как и ее старших братьев: Василия и Константина, но если их постоянно
наставлял как вести дела империи, когда станут базилевсами, то ее ласкал и баловал.
Она спросила напряженно:
— Но почему он встал на колени теперь, когда его никто не заставлял?
Иоанн нахмурился. Взгляд его ушел в сторону. Она чувствовала, что он знает, ибо у мужчин есть что-то общее, о чем они не говорят, но как-то
знают, вернее — ощущают свое единство. И понимают поступки друг друга, даже если разделены горами и морями, происхождением, языками.
— Их натура темна,ответил он наконец с великой неохотой.Они — бурлящий котел страстей и противоречий. Это наш народ империи укрощен разумом и
верой в Христа, а росы.
.. Забудь, иди к гостям.
Она пробормотала уже в дверях:
— Встал на колени, когда никто не заставлял... Но почему? И зачем сказал такие непонятные слова?
Глава 9
Когда покидали дворец, Добрыня прорычал:
— Сейчас ты еще нужен... Потом переломаю тебе кости!
Владимир кивал, соглашался, не чувствуя ни страха, ни облегчения. Перед глазами все еще стояло прекрасное лицо с удивленными глазами, в ушах
звучал надменный и нежный голос, в который раз она с высоты носилок называла его варваром, а он отвечал, спорил, говорил с нею...
Волчий Хвост с удивлением тряхнул за плечо:
— Тронулся, что ли? Добрыня, он нас вовсе не слышит. Здесь и зрелому мужу рехнуться недолго. Сколько красоты, богатства, мощи!
— Прибью,прорычал Добрыня.Дурень, с чего ты бухнулся на колени? Опозорил, дурак...
— Она красивая,прошептал Владимир. Его глаза смотрели сквозь Добрыню.Она очень красивая...
Волчий Хвост обошел вокруг, присматривался, оглядывался на Добрыню. Внезапно расхохотался:
— А ты заметил, что и принцесса сбилась с шага? То выступала будто пава, а то вся залилась краской!.. Что он ей такое сказал? Я думал, ромеев
уже ничем не удивишь, не смутишь! Видать, такое загнул...
Для членов посольств в одном из залов накрыли столы. Добрыня вместе со своими чувствовал себя как в открытом поле, настолько высоко свод, к
тому же умело выкрашенный в небесную синь да еще с намалеванными облаками. За соседние столы, поставленные не тесно, чтобы не толкаться с
иноземцами, усаживались странные люди из неведомых земель. Волчий Хвост откровенно пялил глаза, Добрыня ворчал, этикет царьградский нарушает, но
и на них посматривали с удивлением и опаской. Эти светловолосые гиганты, что говорят и смеются громовыми голосами, в диковинку тем, чьи головы
едва достают им до середины груди. Даже Владимир, подросток, на полголовы выше и тяжелее этих взрослых смуглокожих людей с раскосыми глазами...
Добрыня рявкнул:
— Куды за стол? Брысь подавать блюда людям!
Владимир послушно двинулся к царьградской челяди, разодетой пышно и богато, что носила блюда гостям. Волчий Хвост попытался удержать:
— У них там свои обычаи... Его не пустят!
— Не пустят, так выпрут на улицу,отмахнулся Добрыня.
Однако вышколенные слуги молча приняли Владимира в свои ряды. Возможно, у варваров таков обряд. Или этот проверяет, не кладут ли отраву его
хозяевам...
Но даже голодный и роняющий слюни при виде тех блюд, которые расставлял перед боярами, он все равно видел лицо маленькой принцессы, слышал ее
музыкальный голос, поселившийся в его ушах, ощущал ее нежный теплый запах.
Добрыня и Волчий Хвост спорили о приеме. Матерые волки заметили немало из того, что ромеи хотели бы истолковать иначе, но Владимир заметил их
взгляды искоса и в свою сторону. Он носил на подносах блюда, кувшины с вином, убирал грязные тарелки, менял ложки, потом его вовсе отправили на
кухню мыть посуду.
В помещении было жарко и влажно. Котлы кипели как в сказках огромные, на исполинских сковородках шипела и трещала яичница из сотни яиц,
жарились широкие ломки мяса, поднимался чад от сгоревшей рыбы. Челяди суетилось меньше, чем в поварнях княжеского терема, крику и бессмысленной
толкотни совсем мало, работали споро и умело. Горячая вода текла по трубам сверху, а холодную воду можно было добавлять из деревянных кадок.