У Ингер Беаты Гарберг было широкое костистое лицо и седеющие волосы, волнами ниспадавшие на плечи. Она раздраженно посмотрела на часы: до конца перерыва оставалось не больше пяти минут.
Мириам сказала:
– А вы не спрашивали, не появляются ли у него боли, когда он употребляет алкоголь?
Ингер Беата покосилась на Акселя. Тот потянулся к тарелке с вафлями и слегка улыбнулся:
– Вот тебе, Ингер Беата, вполне конкретный вопрос.
– Разумеется, спрашивала.
– И что же ответил пациент?
– Да как‑то неопределенно ответил… – буркнула она и закрыла крышкой контейнер с остатками салата. – Придется мне снова его спросить.
Она об этом даже и не подумала, понял Аксель, но не стал ловить ее на этом. Ингер Беата вернулась на родину недавно, проработав два года с больными СПИДом в Ботсване. Она все еще никак не могла полностью переключиться на здешнюю жизнь, на поток пациентов, которые в основном были здоровы, но постоянно жаловались на малейшее недомогание. Но она была настоящим профессионалом, и у него не возникло желания поставить ее на место, а тем более позволить сделать это студентке. Он знал, что теперь она очень внимательно обследует этого пациента на предмет других симптомов лимфомы. А именно это он и сам заподозрил, просмотрев результаты анализов.
– Еще по вафельке? – предложила Рита, протягивая тарелку.
Аксель отказался, похлопав себя по животу.
– Я забираю студентку на обход больных на своем участке, – сказал он, – в полной уверенности, что здесь ты, Рита, сумеешь держать оборону.
– Уж это ты будь спок. Только вот один тип пытался записаться на сегодня. Говорит, что подавал заявление, чтобы его записали к тебе как лечащему врачу, но его бумаги еще к нам не поступили.
– Ты ведь сказала ему, наверное, что на сегодня все занято?
– Он спросил, нельзя ли тогда записаться на завтра после обеда, а я ответила, что по четвергам после обеда ты ездишь на велосипедную прогулку. Не надо было этого говорить, наверное?
Аксель нахмурил брови:
– Пациентов не касается, чем я занимаюсь в свободное время. А почему такая срочность?
– Он не сказал почему, но настаивал на том, что ему необходимо поскорее попасть на прием.
Вернувшись к себе в кабинет, Аксель вместе с Мириам проверил содержимое экстренного чемоданчика. Они уже собрались, когда из регистратуры позвонила Рита:
– Сольвейг Лундвалл пришла.
– Она на сегодня не записана.
– Я знаю, но она не хочет уходить, не поговорив с тобой.
– Скажи, что я ей позвоню сегодня ближе к вечеру.
Он услышал, как Рита что‑то говорит пациентке. Потом в трубке раздался громкий крик.
– Ты слышишь? Она кричит и ругается.
– Ну ладно, пусть зайдет.
Дверь открылась нараспашку.
– Присаживайтесь, Сольвейг.
Она застыла на месте, подозрительно косясь на Мириам.
– У меня проходит практику студентка медвуза. Не возражаете, если она будет присутствовать при нашей беседе?
Сольвейг Лундвалл резко покачала головой, и Аксель велел Мириам выйти. Как только они остались вдвоем, Сольвейг выкрикнула:
– Так не пойдет, Аксель!
Он опешил оттого, что она обратилась к нему по имени.
– Что именно не пойдет?
Она присела на самый краешек стула, готовая вновь вскочить в любую минуту.
– Ни к чему ей здесь быть, – фыркнула она и покосилась на дверь.
– Вы студентку имеете в виду?
Сольвейг не отвечала. Аксель наклонился к ней:
– Расскажите, почему вы пришли ко мне, Сольвейг.
– Блудница, – пробормотала она.
Аксель наклонился к ней:
– Расскажите, почему вы пришли ко мне, Сольвейг.
– Блудница, – пробормотала она. – Блудница вавилонская. Ни к чему ей здесь быть. Я против того, чтобы вы здесь терпели эту Иезавель.
Аксель лечил ее не один год и давно уже научился распознавать ее состояние. Когда она начинала изъясняться библейским языком, это значило, что дела плохи.
– Я помогу вам, Сольвейг.
– Мне постоянно не хватает молока, – пожаловалась она. – Они пьют да пьют, и все им мало. Я все время закупаюсь, а все утекает как в песок.
Он не стал этого комментировать. Внезапно выражение ее лица изменилось. Отчаяние отступило, и она посмотрела на него, широко распахнув глаза:
– Я вас видела давеча.
Он не выказал удивления.
– У здания администрации Майурстюа. Вы стояли на лестнице, ведущей вниз, к станции метро, вы стояли на самом верху, на просвете – «гленне» по‑нашему, по‑норвежски, как ваша фамилия. А выглядели‑то как нищий – с бородой, но лицо ваше, и глаза тоже. Ты был Иисус. Точно, вот именно тогда ты был Иисус, Аксель Гленне, и ты меня спас. Если бы ты мне не явился, я бы сюда больше не пришла.
Он застыл, не в силах вымолвить ни слова.
– На Майурстюа? – выдавил он наконец.
– Я видела в газете фотографию той девушки. Ей же было всего шестнадцать. Она меня хранит. Должно случиться что‑то ужасное, Аксель. А царем над ними ангел бездны. Будут гибнуть люди. Пастор Браннберг повернулся к нам спиной и не хочет этого видеть. Ты единственный, кто может помешать этому.
Он взял себя в руки. Она доверяет ему. Ей случалось и раньше обращаться к нему, когда она чувствовала, что вот‑вот сорвется. Когда Сольвейг начинала вести вот такие разговоры о смерти, значит, положение было серьезным. Она уже два раза пыталась покончить с собой.
– Я позвоню в больницу, – сказал он.
Часом позже они с Мириам спустились во двор, уселись в машину.
– Что же теперь будет с этой вашей пациенткой? – поинтересовалась она.
Он свернул на Бугстад‑вейен, в сторону Майурстюа.
– С Сольвейг Лундвалл? В больнице ее вряд ли будут держать долго, обычно хватает нескольких недель.
Он остановился на красный сигнал, окинул взглядом здание администрации. Вверх и вниз по лестнице, на станцию метро и оттуда, снуют люди. Тот человек, которого увидела здесь Сольвейг Лундвалл, мог быть плодом ее собственного помутившегося сознания. Но описание его внешности соответствовало внешности того человека, на которого он сам наткнулся накануне. Может, припарковать машину, пойти туда, поискать его…
– Сольвейг работает воспитательницей в детском саду, ее там ценят, – сказал Аксель. – У нее и своих детей трое, и я никогда не сомневался, что она хорошая мать. Но время от времени у нее начинается психоз, или, как она сама выражается, она слетает с катушек. Последний раз это с ней было года три‑четыре назад.
– Видно, что она вам доверяет.
– К счастью. Последний раз все могло кончиться очень плохо.
– Мне‑то она была совсем не рада. Наверное, не хочет вас ни с кем делить.
Он выехал на другую полосу и прибавил скорости.
– У нее сложилось какое‑то идеальное представление обо мне. Сегодня я возник перед ней у здания администрации Майурстюа. Я был похож на Иисуса.
Она не засмеялась, и он собрался было продолжить.
Рассказать, что ли, Мириам, что у него есть брат‑близнец? Взглянул на нее. Лет ей было между двадцатью и тридцатью. Наверняка лет на пятнадцать моложе его. Но был в ней этот покой и что‑то такое во взгляде, что позволяло рассказывать дальше. Внезапно у него возникло желание протянуть руку, дотронуться до ее волос.