Внезапно у него возникло желание протянуть руку, дотронуться до ее волос. Аксель отвернулся и сосредоточился на дороге.
Обычно студентам нравилось, когда их брали на обход. Это напоминало работу семейных врачей в прежние времена. Прийти домой к больному, присесть на краешек постели к пожилой женщине, которой трудно дышать. Не торопиться уложить ее в больницу, а попробовать сначала увеличить дозу мочегонного. Или вот пятилетний ребенок с высокой температурой и высыпанием на грудке; мать прокричала в трубку, что не решается везти его в клинику, пусть врач поскорее придет к ним домой. Увидев чемоданчик, мальчуган завопил, и Акселю пришлось надуть резиновую перчатку, как воздушный шарик, нарисовать на ней ручкой рот, нос и уши. Почти сразу плач утих, и Аксель смог осмотреть ему уши, горло и глаза без каких‑либо протестов; осмотреть глаза ребенок позволил даже Мириам. Аксель уверил мать, что причиной и сыпи, и температуры была детская розеола и что наверняка у половины детского сада то же самое. Но все‑таки оставил ей номер своего мобильного с разрешением звонить, если ее что‑то будет беспокоить. Когда они уходили, мальчишка, сидя на диване, играл с шариком из перчатки и все порывался показать Акселю пожарную машину, которая была спрятана под диваном.
Они закончили обход к половине пятого. Аксель остановил машину в «кармане» для автобусов на Майурстюа.
– Тогда до понедельника, – сказала она, не двигаясь с места.
– А завтра?
– Завтра я не смогу прийти. А в пятницу у нас общие лекции.
Он вырулил обратно на Хирке‑вейен.
– Ты ведь на Руделёкка живешь, кажется? Так я могу тебя там высадить.
Пока они ждали зеленого сигнала возле Уллеволской больницы, он думал о Сольвейг Лундвалл. Она лежала там в совершенно пустой палате, спала, наверное, потому что, чтобы перебороть ангела бездны, овладевшего ею, ей наверняка вкатили лошадиную дозу. «Должно случиться что‑то ужасное, Аксель. Будут гибнуть люди».
– У меня есть брат, – сказал он вдруг, въезжая на улицу Хельгесенс‑гате. – Близнец. Я его не видел больше двадцати лет.
Она ничего не сказала, но он заметил, как она посмотрела на него.
– Я уж думал, что он умер. В каком‑то смысле это так и есть… Может быть, это его Сольвейг видела сегодня на улице.
– Остановите здесь, пожалуйста, – сказала Мириам. – Я вон там живу. – Она показала на одно из старых кирпичных зданий. – На четвертом этаже, последнем.
Он поставил машину на холостой ход, потянул кверху ручной тормоз.
– Может быть… – начала было она. В ее карих глазах были зеленоватые крапинки. – Не хотите чашечку кофе?
Ему очень хотелось подняться к ней в квартиру на последнем этаже. Посидеть у нее в гостиной. Ощутить тот покой, что исходил от нее. Рассказать ей что‑нибудь, он еще не знал, что именно. «Некоторые люди умеют слушать, – подумал он, – а другим только дай потрепаться. Вот она из тех, что слушает».
– Если бы я только мог, – сказал он.
Ее глаза распахнулись еще шире.
– Извините, я не хотела…
Он положил ладонь на ее руку. Не стал ничего объяснять. Ни слова об уроке верховой езды у Марлен или о том, что он обещал сварить рис.
– Тебе не за что извиняться, Мириам. – Он в первый раз назвал ее по имени. – В другой раз я с удовольствием выпью с тобой чашечку кофе. Если ты не передумаешь.
Выйдя из машины, она оглянулась.
– Не передумаю, – сказала она с улыбкой и захлопнула дверцу.
По четвергам Аксель никогда не назначал приема на послеобеденное время.
Без четверти час, как только последний из утренних пациентов покинул кабинет. Аксель переоделся в спортивный костюм, хранившийся у него в одежном шкафчике, и выкатил из чуланчика в подвале велосипед, вымытый до блеска после предыдущей прогулки. Обычно он ехал на велосипеде до озера Согнс‑ванн, а оттуда дальше в лесопарк, но в этот раз он проехал часть пути на метро по Фрогнер‑сетерской ветке.
Когда он добрался до Нурмаркской часовни, небо заволокло тучами. На скамеечке у стены устроилась пожилая пара с термосом и бутербродами. Оба были одеты в видавшие виды куртки с капюшоном, а на мужчине была еще и лыжная шапочка с козырьком. Аксель поздоровался и выслушал шквал комментариев: о погоде, о тишине в лесу, о том, как важно следить за здоровьем. На предложение выпить кофе с шоколадными вафлями он ответил вежливым отказом, но все же остановился немножко поболтать с ними. Старики вселяли в него уверенность, что времени у него сколько угодно. Мужчина поставил на скамейку крышку от термоса, из которой пил, и положил ладонь на руку жены. У нее были ясные серые глаза, и, когда она смеялась, будто ручеек журчал. И он с Бией будет так сидеть лет через тридцать, попробовал он представить себе, но у него не получилось.
Он уселся в седло и посмотрел на север. Тучи сгустились. Вообще‑то, он собирался доехать до горки Хикют, но от дождя его костюм не мог защитить. По склону вверх проехал еще велосипедист. Он был в темных очках; он кивнул Акселю, проносясь мимо. Он был моложе Гленне лет на десять, одет в блестящие велосипедные шорты и облегающую футболку. Аксель чуть было не соблазнился рвануть за ним и помериться силами, но отказался от этой затеи.
Возле озерца Бланк‑ванн ему пришла в голову другая идея; он оттащил велосипед в сторону от дороги, запер его, а сам по узенькой тропинке побежал трусцой вглубь леса. С такой скоростью, чтобы можно было любоваться лесными видами. «Послушай Скамандра, поет он!» – восклицала обычно Марлен, когда в лесу им попадался ручеек. Это он рассказал ей о греческом речном божестве, а дочка помнила все, что ей говорили. Он остановился у маленького горного озерца. Как‑то летом, много лет тому назад, он привел сюда Бию.
Это было еще до рождения Марлен. Они искупались, потом он опрокинул ее прямо в вереск. Она ныла, что веточки колются, но он постарался сделать так, чтобы она быстро забыла про это. Потом она называла его Паном и в шутку сетовала на то, как опасно ходить с ним в лес. Менее чем через год родилась Марлен, и Бия потом уверяла, что именно в вереске была зачата ее жизнь.
Он стянул спортивный костюм и бросился в воду. Убедил себя, что в воде тепло, с учетом времени года. Он нырнул и проплыл под водой, насколько хватило дыхания. Они с Бреде всегда соревновались в том, кто дальше проплывет под водой. Он однажды продержался почти три минуты. Эго было на пляже Уксвал‑странна. Но Бреде пробыл под водой еще дольше – четыре минуты. Только тогда Аксель испугался, стал кричать и размахивать руками. Прибежали какие‑то взрослые люди. Они нашли Бреде под самой кромкой причала, вытащили его, откачали, вдохнули в него жизнь. Он потом ничего не помнил. «Только все куда‑то пропало», – сказал он. И тем летом не раз его взгляд становился каким‑то рассеянным; это могло продолжаться несколько секунд, он не реагировал ни на что, ничего не слышал. Потом он внезапно с недоумением встряхивал головой и выглядел испуганным. Нужно было, наверное, разобраться, что с ним происходит, но никто этим не поинтересовался. Именно тем летом случилась беда с Балдером и Бреде отослали.
Аксель вытерся курткой от спортивного костюма, быстро оделся и побежал дальше, чтобы согреться. Он обнаружил едва заметную тропинку, уводящую в сторону от дорожки, за кусты. Следы сапог на влажной земле, уходившие за деревья. Следы терялись возле замшелого каменистого склона. Он вскарабкался наверх, спрыгнул с другой стороны. Чуть не упал на кучку веток. Из‑под веток проглядывал черный пластик.