Как говорит Очкарик: "Вы еще молодой, и все у вас впереди".
Вообще - война кончилась, начинается мирная жизнь, и все невероятно хорошо!
Ярко сияли звезды и как-то особенно сильно мерцали в эту ночь. Казалось даже - шевелятся… Казалось даже - шуршат…
Далеко еще отсюда до Москвы, до кремлевских рубиновых звезд. Но Дальний Восток уже опять стал дальним.
Большая наша земля!.. На две части света раскинулась, и нужно вот так проехать из конца в конец, чтобы осознать, какая она большая!.. Не только проехать из конца в конец - нужно идти по ней шаг за шагом в солдатских сапогах, нужно бежать по ней навстречу смерти, прижиматься к ней грудью, лицом, всем телом, как к самой надежной защите…
А потом найти в себе силу снова встать, чтобы защищать ее, нашу землю, даже если придется всю свою кровь ей отдать, до последней капли!.. Вот тогда только по-настоящему поймешь, как она тебе дорога!
Костя лег на землю ничком и широко раскинул руки, как будто хотел обнять ее всю. Мягкие осенние травинки щекотали лицо.
XXXIV
- Я родилась в 1931 году. В 1938 году я поступила в школу. Когда мне исполнилось десять лет, началась война…
Светлане показалось, что голос ее чужой и пионерская комната совсем не такая, как всегда: строгая, незнакомая, И ребята, которые сидят на стульях вдоль стен, члены совета дружины, совсем не такие, как всегда: по-незнакомому серьезные и требовательные.
Вот я вся здесь перед вами, вы знаете меня, судите, решайте мою судьбу! Они имеют право - и даже обязаны - вспомнить все: и прошлогодний побег из школы, и срывы в ученье: каждая двойка, каждая тройка должна быть на счету. Несдержанные слова, необдуманные поступки… А история с немецким языком в начале учебного года! На минуту Светлане даже страшно стало… Конечно, откажут! Лучше бы уж не подавать заявления!
- Ребята, кто хочет высказаться? Юра, ты?
- Кто, я?.. Нет, я не хотел… - Юра все-таки встал неторопливо. - Что же говорить? Мы все Светлану знаем. По-моему, она достойна стать комсомолкой.
Все смотрели на него, ожидая, что он будет продолжать, но Юра уже садился с таким видом, будто говорил очень долго и очень красноречиво.
- Можно мне?
- Алла? Пожалуйста.
- Юра, ты не прав! - начала Алла с обычным своим решительным видом.
"Вот оно! - взволнованно подумала Светлана. - Дружба дружбой, но ради дружбы Алла не станет кривить душой! Сейчас скажет: "недостойна" - и все кончится, рекомендации не дадут".
Алла стояла маленькая, прямая и строгая, очками и еще чем-то неуловимо похожая на большого и снисходительного к чужим слабостям Алешу Бочкарева.
- Юра говорит, что не о чем говорить, а по-моему, нужно говорить. Да, мы знаем Светлану. Знаем уже год. Она не такая, как была в прошлом году. Она очень много работает над собой! Очень старается в школе. Но все-таки в начале занятий у нее была двойка по немецкому языку. Правда, Светлана очень быстро поняла свою ошибку, но все-таки ошибка была. Я считаю, что Светлану обязательно нужно принять в комсомол, что комсомол поможет ей не делать ошибок.
Потом стали задавать вопросы. Устав Светлана знала хорошо и газеты читала аккуратно. Все-таки немножко запуталась "в политике".
Но когда наконец председатель совета дружины спросил: "Кто за то, чтобы дать рекомендацию в комсомол?" - все руки немедленно поднялись "за".
- Единогласно.
Светлана не помнила, как очутилась за дверью. К ней кинулись девочки. Выглянула Алла:
- Витя Чижов, иди.
Пока Витя поправлял пояс и пионерский галстук, Алла совсем вышла в коридор и, крепко обняв, чмокнула Светлану в щеку:
- Поздравляю! Ох, какая ты счастливая! А мне еще целый год ждать!
- Ведь еще не всё… - прошептала Светлана, - что-то еще будет в комитете!
В детском доме все знают друг друга. А в школе… Что знают о Светлане эти большие девочки из бюро комсомола? Когда Светлана вошла в кабинет директора, где заседало бюро, две девятиклассницы переглянулись. Вспомнили, должно быть, как эта маленькая черненькая убегала из школы в прошлом году и как Иван Иванович из-за нее опоздал на урок.
- Расскажи о себе…
Как трудно рассказывать о себе!
На знакомом кожаном диване сидят учителя: секретарь партийной организации, заведующий учебной частью и классная руководительница. Правда, классная руководительница новая, ведет класс только в этом году, но все-таки она помогает Светлане рассказать о себе:
- Учится еще не очень хорошо, но очень старается. Все, что делает, делает с душой… В начале года плохо было с немецким языком, но теперь наладилось.
- Какая теперь отметка по немецкому, Светлана? - спрашивает секретарь комитета Валя Крапивина.
Светлана, вспыхнув, отвечает:
- Четыре.
- А было?
- А была двойка.
Взглядом она спрашивает классную руководительницу: нужно ли все подробно рассказывать?
Но ей уже задают вопросы по уставу.
Значит, не нужно. Ведь классной руководительнице известно, как все тогда было.
И вот опять… уже не маленькие пионерки в детском доме, а большие комсомолки из девятого, десятого класса поднимают руки одна за другой.
Будь нашим товарищем, маленькая черненькая!
Светлане кажется, что, поднимая руки, девочки открывают перед ней семафоры, впускающие ее в какую-то новую жизнь… Спокойно можно дойти только до двери. Едва переступив порог, Светлана подпрыгивает и, потихоньку радостно взвизгнув, падает в объятия семиклассниц, которых она видит сегодня в первый раз и которым тоже сейчас входить в кабинет.
- Ну как? - обступают девочки. - Какие задают вопросы?
На улице окликает Иван Иванович:
- Добрый вечер, товарищи комсомольцы! Можно поздравить?
- Иван Иванович, подождите поздравлять - а вдруг не утвердят в райкоме!
В райком каждый секретарь школьного комитета приходит со своим выводком без пяти минут комсомольцев. В каждом выводке имеется кто-нибудь особо подкованный в политических вопросах.
Девочки и мальчики собираются кучками вокруг таких надежных советчиков и забрасывают их торопливыми вопросами.
- Верочка, Верочка, а что сейчас во Франции?
И спокойный ответ опытного политика:
- Во Франции ничего особенного!
Это - в коридоре.
А в кабинете секретаря райкома уже идет заседание. Дом старинный, с лепными потолками, с узкими, но высокими окнами, с высокими двустворчатыми дверями.
Прямо под окном, в саду, - еще не совсем облетевшее дерево с красивым названием: ясень.
У стола, покрытого темным сукном, стоит курносая девочка и смотрит исподлобья.
- Как учитесь?
- Я учусь хорошо. У меня только три тройки.
- По каким предметам?
- По русскому, по географии, по истории.
- Вот видите, - деликатно замечает один из членов бюро, - вы говорите, что учитесь хорошо, что у вас только три тройки. А мы считаем, что это не хорошо, что не должно быть троек совсем. Вы знаете, как учился Ленин?
Девочка, со вздохом:
- Очень хорошо учился!
- А что вы читали из художественной литературы?
Девочка задумывается. После долгого молчания:
- За последнее время?
- Да.
Молчание.
- Я очень мало читала.
- Вот, на мой взгляд, это причина вашего отставания по русскому языку.
- Почему отклонили тебя в первый раз? - спрашивает секретарь райкома.
- Потому, что я политику плохо знала. Меня спросили про Индию, а это мы в шестом классе проходили, я уже забыла.
За столом движение, члены бюро стараются сохранить серьезность.
- А теперь повторила про Индию? Какие газеты ты читаешь?
Про Индию теперь девочка знает хорошо и за газетами следит.
Наконец она слышит долгожданные слова:
- Принимаем тебя, Людмила, в комсомол. Поздравляем тебя. Но учти замечания членов бюро…
Просияв, девочка выпаливает: - Спасибо!
И кидается к двери. Толкает ее, но дверь не раскрывается.
- На себя, - говорит секретарь райкома. - К себе, к себе потяни!
Курносая девочка наконец справилась с дверью.
Ей на смену появляется другая, румяная, полная, с тугим стоячим воротничком. Говорит неожиданно громким голосом, слишком громким и отчетливым для такой небольшой комнаты. Говорит, как будто отвечает на экзамене или читает доклад огромной аудитории. Общественница, круглая отличница, и забавно, что она даже на вид такая кругленькая, аккуратная.
Ее отпускают очень быстро. Секретарь перебирает заявления, написанные на листках в клеточку или в линейку, вырванных из школьных тетрадей.
Одни пишут очень коротко:
"Прошу принять меня в ряды членов ВЛКСМ, так как я хочу быть в рядах передовой советской молодежи".
Другие заполняют всю страницу:
"Прошу принять меня, ученицу 5-го класса Светлану Соколову, в ряды ВЛКСМ. Обязуюсь быстро и точно выполнять задания комсомольской организации, доводя всякое дело до конца. Я хочу брать пример с героев-комсомольцев нашей страны: с Зои Космодемьянской, с героев-краснодонцев. Я хочу вместе со всем народом активно участвовать в построении коммунизма.
Я отдам все свои силы, а если понадобится, и жизнь для блага нашей великой и могучей Родины".
У двери стоит черненькая кудрявая девочка - такая маленькая по сравнению с высокой дверью, слишком маленькая для таких больших слов.
К Светлане Соколовой первый раз в жизни обращаются на "вы":
- Садитесь.
Пока Валя Крапивина читает рекомендацию из детского дома, секретарь райкома внимательно разглядывает Светлану.
Когда сидит, она кажется еще меньше, еще более хрупкой, но что-то есть в глазах девочки убеждающее, что слова заявления, пускай даже не совсем ее собственные слова, - для нее не только слова.
"Я отдам все свои силы, а если понадобится, и жизнь…"
Если понадобится - отдаст!
Сидеть Светлане приходится недолго. Секретарь обращается к ней, и она встает, закладывая руки за спину, как на уроке.
- Вы в пятом классе? Сколько же вам лет?
- Четырнадцать.
- Уже было четырнадцать?
- Да, уже было. Еще зимой. В феврале пятнадцать будет.
Один из членов бюро, самый веселый и разговорчивый, спрашивает:
- Как вы учитесь?
- Довольно плохо… У меня три тройки. Годовых.
- А другие отметки?
- Четверки и пятерки.
- Ну, это еще не так плохо, если в основном четверки и пятерки. Вы, должно быть, пропустили много?
- Да, я не училась три года. Я в оккупации была.
Светлане кажется, что этими словами она как бы просит о снисхождении. Она быстро добавляет:
- В прошлом году я даже совсем хотела бросить учиться, два дня не ходила в школу…
- Это еще в четвертом классе, - поясняет Валя Крапивина. - Ее одна девочка обидела. Все тогда очень быстро наладилось.
- Ну, раз наладилось, так не будем вспоминать о прошлогодних огорчениях, - весело замечает разговорчивый товарищ. - Как у вас в этом году дела? В первой четверти?
- В начале занятий была двойка по немецкому языку. Только я уже исправила.
- Значит, двойка случайная была? Просто не выучили урок?
- Нет, не случайная: я не хотела учить. Две недели не учила совсем.
Светлана видит растерянность на лице Вали Крапивиной.
Ясно, что Валя не знала. В райкоме тоже никто не знает. Нужно все рассказать, все, как было. Она старается сделать это покороче и потолковее. Только ни то, ни другое не получается.
Секретарь прерывает ее:
- Я думаю, товарищи уже поняли, не стоит так подробно рассказывать.
Светлана отвечает простодушно:
- Как же не рассказывать! А может быть, вы меня не примете в комсомол, когда я все расскажу?
Тогда они терпеливо выслушивают всё.
Худой и бледный товарищ с глубоким шрамом на виске, в кителе без погон, который сидит рядом с секретарем, неожиданно спрашивает:
- А как у тебя со здоровьем?
Светлана растерянно пожимает плечами:
- А я не знаю!
Опять оживление за столом. Бледный товарищ со шрамом улыбается ласково и немного грустно… Как хорошо, когда на вопрос о здоровье можно ответить: "Я не знаю!"
Почему они сначала на "вы" обращались, а теперь на "ты"? Случайно оговорились или это уже товарищеское, комсомольское "ты"? Неужели сейчас, вот сию минуту?..
Да. Секретарь произносит с приветливой торжественностью:
- Принимаем тебя, Светлана, в комсомол. Поздравляем тебя, Светлана! Желаем тебе хорошо учиться!
Едва не забыла сказать:
- Спасибо! И еще:
- До свидания!
Теперь надо бы уходить поскорей, столько времени отняла у товарищей. Но дверь никак не отворяется.
- К себе! К себе! - торопливо говорит Валя. Светлана, ничего не понимая, стоит у двери. Еще раз толкнула. Заперли, должно быть. Или как-нибудь нужно особенно ручку нажать…
Шаги за спиной. Худой товарищ со шрамом, потянув дверь на себя, легко открывает ее, распахивает перед Светланой и крепко жмет девочке на прощание руку.
XXXV
Новогодние каникулы Светлана опять провела у Зинаиды Львовны. На елку к Зиминым ее не звали, да, по всей видимости, и не было у них елки.
Светлана несколько раз проходила с ребятами мимо Надиного дома. Никаких иголочек, никакой зелени за окнами, никакого праздничного блеска.
Первого января Надя зашла к Зинаиде Львовне поздравить с Новым годом. Она показалась Светлане очень серьезной и взрослой, даже усталой. Впрочем, не мудрено и устать - зачеты, экзамены.
- Вы письмо пишете? Косте? - спросила Надя. - Новогоднее, поздравительное? Дайте я припишу…
И приписала быстро-быстро несколько строк на оставшемся месте внизу страницы. Потом присела рядом с Зинаидой Львовной:
- Люблю этот диван…
И вдруг совсем по-домашнему поджала под себя ноги и привалилась щекой к плечу Зинаиды Львовны.
При первом знакомстве, год тому назад, Надя показалась Светлане очень умной, резковатой и гордой. На празднике в детском доме Надя была веселой и оживленной, самой яркой из всех своих подруг. В августе, когда приезжал Костя, необъяснимы были Надины жестокость и упрямство.
Сегодня Светлана видела Надю ласковой.
Ей бы лучше быть дочкой Зинаиды Львовны… Но что тогда делал бы Костя? Поменяться с Надей мамами - уж очень невыгодно для него. Нет уж, пускай так как есть.
Светлана усмехнулась своим нелепым мыслям. И вдруг ей показалось, что Надя собирается заплакать.
Скучно ей стало без Кости? Уж который год только письма друг другу пишут. Или досадно на себя, что испортила своими капризами и без того короткую встречу? Или уж очень обидно вспомнить, как вошел к ней тогда с повелительным видом Алеша Бочкарев? А теперь к экзаменам одна готовится. И некого ей посылать туда и сюда… Вот даже елку никто не принес. Должно быть, приятно, когда кто-нибудь с удовольствием исполняет каждую твою просьбу. Должно быть, без Алеши ей тоже скучно!
Светлана почувствовала себя лишней и хотела уйти в Костину комнату. Но Зинаида Львовна сказала: - Светланочка, куда же ты? Посиди с нами.
Светлана присела на диван с другой стороны.
Надя смахнула блестящую каплю с ресниц и стала искать шпильку, упавшую на диван. Тяжелая коса скользнула Зинаиде Львовне на колени. Зинаида Львовна погладила эту косу. А Светлане захотелось сказать Наде что-нибудь очень приятное, но не придумала, что сказать. И еще хотелось потрогать тяжелую каштановую косу: мягкая она или жесткая? Так и не решилась потрогать.
Утром Светлана пошла на станцию опустить письмо. На платформе стоял Алеша Бочкарев и читал газету. Светлана увидела его еще издали. Светлана прошла совсем близко, он ее не заметил. Опустив письмо в ящик, Светлана обернулась. Из дверей станции вышла Надя, пряча в сумочку билет. Алеша стоял к Наде спиной - может быть, шаги услышал?.. Он сразу оторвался от газеты, приподнял меховую шапку и сказал:
- Здравствуй!
- Здравствуй, - ответила Надя, кивнув ему на ходу. Она отошла налево, к самому краю платформы. А он стоял и складывал газету, как никто никогда газету не складывает - маленьким, плотным, неудобным квадратиком величиной в полконверта. Наконец, когда перегнуть газету еще раз стало уже невозможно, он сунул ее в карман и медленно пошел, с оттопыренным карманом, вдоль платформы - направо.
В поезд они сели через три вагона друг от друга. Светлана проводила глазами поезд и вернулась домой задумчивая.
Значит, здороваются все-таки. А ездят в разных вагонах. Но ведь они встречаются каждый день в институте. Как встречаются? Непосвященным, может быть, даже ничего и не заметно. Обмениваются такими хладнокровными фразами:
"Здравствуй, Алеша".
"Здравствуй, Надя".
"Как сдал сопротивление материалов? Опять отлично? Что ж, поздравляю".
Или просят друг у друга:
"Дай мне, пожалуйста, твой кронциркуль…" или что там у них? Термодинамику? Счетную линейку?
А выходя из института, садятся в разные трамваи.
Во всяком случае, если Надя сядет в моторный, Алеша - в прицеп…
Еще долго спустя, когда Светлана вспоминала дедушку Мороза, не принесшего Наде елку в новом, 1946 году, она видела перед собой спокойное лицо и беспокойные пальцы, складывающие газету так, как никто газету не складывает.
XXXVI
Снег шел лениво, но настойчиво, и дворники не успевали убирать его. Он был пухлый, легкий и хорошо склеивался.
Возвращаясь из школы, Светлана захватывала полную горсть и лепила на ходу разные смешные фигурки. Потом прилаживала их вдоль дорожки на сквере и у калиток домов в переулке, на видных местах, чтобы прохожие, которым самим некогда было лепить, могли все-таки получить удовольствие.
- Девочки, обязательно сегодня во дворе снежную бабу слепим!
- И гору! - в один голос поддержали Аня и Валя.
- Правильно. Для нас - большую, а для малышей - маленькую.
- Славик захочет с большой горы кататься, - сказала Аня.
- Да, пожалуй, - согласилась Светлана. - А Оля будет кататься с маленькой - она у нас трусиха. Смотрите-ка, девочки, - Светлана остановилась у ворот: - у нас в детском доме сегодня гость!
- Где? - спросили девочки, озираясь кругом.
- Я же говорю: в доме.
- Откуда ты знаешь? Не видно никого.
- Да уж знаю. Мужчина. Может быть, даже, военный. Во всяком случае - в сапогах.
- Ага! Ты по следам! - засмеялась Аня. А Валя прибавила:
- Это, должно быть, твой лейтенант.
- Нет, - сказала Светлана, - у Кости не такие большие сапоги. Это кто-то незнакомый. И пришел уже давно - не меньше часа тому назад.
- Откуда ты знаешь, что не меньше часа?
- Потому что наши девочки из школы вернулись час тому назад, а он раньше. Видишь - Олечкины ботики прямо по сапогам…
- Почему ты знаешь, что это именно Олины боты?
- Знаю! Ей вчера Юра пятки отремонтировал. У нее теперь совсем особенные следы!
Светлана взбежала на ступеньки - дверь сама открылась навстречу: должно быть, Тамара Владимировна увидела их из окна. Что-то случилось. Тамара Владимировна приложила палец к губам и показала на дверь кабинета:
- Раздевайтесь, девочки, поскорее и проходите в столовую.